То ли Босс начитался зарубежных детективов, то ли своим умом его Бог не обидел, но главной «изюминкой» завещания было: в случае повторного выхода замуж безутешной вдовы за человека, чье личное состояние не превышает её собственного, все деньги и недвижимое имущество отходят государству на благотворительные цели. С одной стороны, ревнивый супруг и из гроба бдительно следил за нравственностью оставшейся на земле своей лучшей половины. С другой стороны, как бы заботился о том, чтобы в случае вторичного замужества Императрица не совершила мезальянса и не связалась с человеком, озабоченным только её деньгами.
Прелесть ситуации заключалась в том, что в России было чрезвычайно мало людей, обладающих таким капиталом, а среди этих немногих счастливчиков — практически никого, кто мог бы или хотел связать свою судьбу с достаточно зрелой красоткой, пусть и миллионершей, причуды и стервозный характер которой, к тому же, стали притчей во языцах.
Все эти тонкости Ирине любезно разъяснил Лев Валерианович, оказавшийся, ко всему прочему, душеприказчиком покойного Босса, что для свежеиспеченной вдовы явилось полной неожиданностью. Впрочем, очень скоро она поняла, что сама бы нипочем не разобралась в юридических тонкостях завещания и последующих процедур вступления в права наследства: все познания Императрицы в этой области были почерпнуты из более чем сомнительных источников и вообще могли уместиться на кончике булавочной головки. Даже в своих любимых грезах о вдовстве она не задумывалась о том, как все это будет выглядеть на самом деле.
Лев Валерианович примчался в особняк Императрицы через час после того, как она позвонила. Ранний утренний звонок Льва не потревожил — он давно спал не больше четырех-пяти часов в сутки, а после шести утра — вообще никогда не спал. Если его что-то и поразило в этой ситуации, то лишь волнение, которое он испытал, услышав голос Ирины в телефонной трубке. Новость же, которую она сообщила, была скорее приятной, нежели скорбной. Для Льва Валериановича, разумеется.
— Дорогая моя, — пророкотал он в телефонную трубку, хоть и не сразу, но разобрав, что происходит, — прежде всего, успокойтесь. Нервы вам ещё пригодятся. Я сейчас же выезжаю и буду с вами столько, сколько потребуется.
Голосу он старался придать приличествующую случаю скорбь и даже горе, но в зеркало сам себе строил рожи и даже показывал язык. Продлись разговор подольше, нотки ликования прорвались бы, несмотря даже на прославленную выдержку Льва. Ведь это же надо, чтобы все так удачно сложилось! Попугай взял да и помер! Сам! Причем быстро — не заставил старого друга переживать и со дня на день ждать неизбежного грустного финала. И от другой головной боли избавил: не придется теперь думать, как ускорить приближение этого самого финала. Чем бедолаге помочь, чтобы долго не мучился. А Ирина…
При мысли о молодой вдове Лев только что не облизнулся. Сама Судьба бросала в его руки вожделенный приз, нужно было только с умом использовать ситуацию и ничего сгоряча не напортить. Красавица осталась одна-одинешенька с миллионным приданным — и реальных претендентов на это богатство нет и пока не предвидится. Попугай — да сгноит Господь его душу! — и об этом позаботился, и это предусмотрел. Фактически сам определил единственного возможного своего преемника на супружеском ложе. Фантастика, да и только!
Пока Лев собирался, пока ехал уже знакомой дорогой в поместье Попугая, ему хоть и не без труда, но удалось взять себя в руки, даже посмотреть на ситуацию со стороны и с юмором. Действительно ведь на каждого волка в лесу — по ловушке, права народная мудрость, ох, как права! Перевалил на седьмой десяток, женщинами интересовался постольку поскольку, исключительно в интересах здоровья и поддержания жизненного тонуса, с любовницами расставался легче, чем с галстуками или даже носовыми платками — и вот пожалуйте бриться! Влюбился! Влюбился?
Лев Валерианович даже хмыкнул вслух, до того его развеселила эта мысль. Вышколенный телохранитель на переднем сидении не шелохнулся, хотя по затылку было видно: внутренне напрягся и собрался. Неудивительно. Шеф месяцами при обслуге рта не открывал, в самом крайнем случае обходился жестами или даже только взглядом. Подождите, голубчики, скоро все вообще переменится, то-то вы изумитесь! Месяца через два можно и о свадьбе подумать…
Но, дойдя до такого эксцентричного вывода, Лев Валерианович сам себя осадил: рано! Рано и вообще — глупо. Да, последние дни он только об Ирине и думал, представлял её себе в различных пикантных ситуациях, мечтал… Но ведь на самом деле видел-то он её один-единственный раз, причем не в самой хорошей форме. Если по уму — от этой стервозной красотки нужно держаться как можно дальше. И вообще: пьющих, точнее, пьянеющих людей Лев Валерианович, что называется, на дух не переносил, а уж о женщинах и речи быть не могло. А Ирина, судя по всему, находилась на грани запоя, если вообще уже не пребывала там. Жениться на такой женщине?! Да лучше сразу удавиться или отравиться! Но хороша, зараза, слов нет!
«Ладно, планы насчет свадьбы пока отставить, — мысленно приказал себе Лев Валерианович. — Пока нужно выяснить несколько гораздо более важных моментов. Во-первых, своей ли смертью Попугай-то… Могли ведь и помочь, не я один такой умный. Во-вторых, ввести вдовицу горькую в курс наследственных дел, да и самому в них разобраться, пока деловые партнеры и государство наше замечательное в процесс не включились. Включатся — от баснословного состояния Попугая даже воспоминаний не останется, были уже такие случаи, знаем, плавали. В-третьих, кому-то нужно поручить толковую организацию похорон, а это дело не только хлопотное, но и тонкое. Не дай Бог, столкнутся в скорбной процессии криминальный авторитет с кристально чистым государственным деятелем — скандалище будет такой, мало не покажется. Уж пресса постарается. Значит, охрану нужно усилить и мобилизовать, чтобы никаких журналистов, тем более с телекамерами, там и близко не было. А уж потом — все остальное, как говорится, во благовременье. Не зря говорят: поспешишь — людей насмешишь».
Машина плавно притормозила перед глухими воротами поместья Попугая и Лев внутренне подобрался. Теперь главное — найти верный тон в первом разговоре с Ириной, от этого многое зависит, то есть практически все. Не пережать с предложениями поддержки и помощи, — но и не переборщить с равнодушием и незаинтересованностью. Дать понять, что молодая вдова ему отнюдь не безразлична, но не навязываться в качестве друга жизни и сердца. В общем, как всегда: по жердочке над пропастью, только пропасть на сей раз смешная, не чета прежним. Если сорвется, так не смертельно, только досадно. Но он не сорвется, потому что… Да потому что никогда не срывался, черт побери!
Миновав неизбежную процедуру проверки бдительной охраной, Лев Валерианович почти взбежал по ступеням ко входной двери, но опять опомнился и сам себя окоротил: не стоит лишнюю прыть показывать, да и время не самое подходящее. В доме покойник, а ближайший — и единственный, можно сказать! — друг козликом скачет. С какой такой, спрашивается, радости? Так что в гостиную Лев Валерианович уже даже не вошел — вплыл, утвердив на лице приличествующую случаю мину: почти скорбную, но скорее — задумчиво-печальную. Мол, все мы там будем, причем скорее рано, чем поздно…
Но когда в комнату вошла Ирина, Лев Валерианович ощутил столь мощный выброс адреналина в кровь, что чуть было не вышел из тщательно сделанного образа. Женщина была не просто красива — возмутительно хороша: неподкрашенная, с припухшими глазами, она словно помолодела лет на пять, а небрежность во внешности наводила на мысль о том, что ночь была… скажем так, бурной. Но — приятной.
— Иринушка, — пророкотал Лев Валерианович, склоняясь над её рукой, — голубушка, какое несчастье! Сочувствую, всем сердцем сочувствую. Тем более, что и мне, наверное, тоже предстоит…
Ирина передернула плечами и утомленно прикрыла глаза.
— Надеюсь, что вы ещё поживете, — прохладно сказала она, усаживаясь в глубокое кресло. — Туда мы все успеем, нечего загадывать. Вы же не знаете…
Она осеклась, прикусила губу и бросила на Льва Валериановича непонятный, короткий взгляд исподлобья.
— Я вообще ничего не знаю. Как это произошло? Когда?
— Ночью у него стало плохо с сердцем, — начала Ирина и снова словно осеклась.
«Что происходит, черт побери? — подумал Лев Валерианович. — Что она недоговаривает? Или… чего-то боится? Неужели это она — его? Да ну, бред, не стала бы она тогда меня вызывать, зачем ей лишние свидетели и вопросы… Или — стала бы? У них, женщин, своя логика, в ней сам черт ногу сломит. Евины дочки…»
— Иринушка, что вас гнетет? Геннадия… убили? Вам угрожают?
В этот момент горничная вкатила в комнату столик с кофе и какой-то едой. Ирина красноречиво показала на неё Льву Валериановичу глазами, взяла сигарету и неторопливо стала её раскуривать, причем руки у неё отнюдь не дрожали. А для опытного человека это свидетельствовало об очень многом. Наконец, они снова остались в комнате вдвоем: горничная вышла, плотно, но бесшумно притворив за собой тяжелую дверь.
