ИСЕ НАЗАРОВОЙ («Эту память с весенними бурями…»)
© Перевод Ю. Михайлик
Эту память с весенними бурямиНе отдам я прошедшим годам.Я читаю «Восстание в Гурии»,Приближаясь к гурийским горам,К самой первой любви, к той непрошеной,К той, терзавшей меня по ночам.И чем дальше мы ветром отброшены,Тем бездомней, бездонней печаль.Там, в безгрешном твоем сновидении,Два поэта, лишенные сна.И любовь неподвластна забвению,Ибо может проснуться она.Ты с Паоло. А третьему лишнемуВыпал сумрак гурийских дорог,Где рукою подать до Всевышнего,Что утешить влюбленного смог.Ты, как прежде, чужая и близкая.Нет, как прежде, отрады в стихах,Что же делать с горами гурийскимиИ ночными огнями в горах.
1926
В АНАНУРИ
© Перевод И. Дадашидзе
Тамуне Церетели
Ты здесь не бывала. И все-таки мне сужденоЗапомнить тебя перед сводами этой твердыни.Два тока Арагвы сливаются в русло одно,Меня же с тобой разлучают навеки отныне.
О, если бы даже не знал я тебя никогда,Я б грезил тобою — так Врубелю мнилась Тамара.Ты над Моди-Нахе сгораешь в ночи, как звезда.Ты облаком таешь в горниле полдневного жара.
Душа цепенеет, как будто и впрямь на летуК ней Демон безумный на миг прикоснулся крылами.Раздай же подругам оленью свою красоту —Теперь ничего уже больше не сбудется с нами.
Пускай им поэты слагают стихи о любви.Пускай стороной их обходят терзанья и бури.А мы навсегда погребаем надежды своиБезумною ночью, в потемках, у стен Ананури.
Смотри же, я гибну. Так бьется форель средь камней,Бока обдирая на суше горячей и пыльной.Разорваны жабры, и с каждой минутой труднейГлотать этот воздух — тяжелый, сухой, непосильный.
Вот так и уходят поэты в последнюю тьму,Где больше уже ни страстей, ни стихов, ни витийства.Где больше не надо сквозь слезы себе самомуСлагать в забытьи колыбельную самоубийства.
1926
ПОНТ ЭВКСИНСКИЙ
© Перевод В. Леонович
Нине Макашвили
А влажный звук неотделим от плоти —Лениво набегающей волны.Зажмурься и шепчи: Эвксинис понти…Медея… Эти звуки — эти сны —
Твои. Но почему опять Медея?От страха то горя, то холодея,За звуком следую, за языком.Глотает пламя мой камин-дракон,
И, багровея в отсветах камина,Дрожит руно. Успеешь сердце сжечь,Пока судьбина медлит, как лавина.Пока немоту не расторгнет речь.
Но то, что я скажу — пребудет Словом.В нем будешь — Ты. А древний будет мифПрохладным облаком — Твоим покровом,Полуденное солнце притемнив.
Слова — укромней монастырской кельи.Нежнее, чем понтийская волна…Строфа — как крепость! Как Саргис Джакели!И в каждом слове — Ты. Лишь Ты одна.
Гляди: взлетает Гагра-лебедицаИ правит на Эльбрус. Свежеет Понт…Мне и ему — так радостно трудиться —Бить в берег и лохматить горизонт!
Сполна сказаться в грохоте и вое,Встречая августовский звездопад —Скала — волна и слово — все живое —И Ты — всему гармония и лад…
1926 Гагра
ИЗДРЕВЛЕ
© Перевод Н. Тихонов
Издревле дня каждодневной вершинойВ Грузии вина сердца веселили,В руки из рук те спешили кувшины,Как от Дербента до Никопсии.
С собственной кровью смешав, как причастье,Пил удалец их у смерти порога,Резал, сшибаясь, татар он на части,Шашке доверив и битве дорогу.
Сгинули в бурях те крестоносцы,Нет и красавиц, что в башнях томятся.Кто их вспомянет? Кто в них разберется?Кто за них выпьет? Нам ли стараться…
Пел на Арагве Бараташвили,«Химерион» меня душит доселе,Коршуном вглубь взметнулся, и взмылиВетры — еще холодней, чем в ущелье.
Что же мне слезы любимой и милой?Вихрь не прошу рыть могилу я с визгом.Пусть же сгорят мои кости и жилыИ в крематории новом тбилисском.
Братцы, струею прекрасного светаПенятся роги и в ветер и в стужу,В Грузии трудно бранить нам поэтаЗа то, что с вином так издревле он дружен.
7 января 1927
ШАРМАНЩИКИ И ПОЭТЫ
© Перевод Н. Заболоцкий
В Белом духанеШарманка рыдает,Кура в отдаленьеКлубится.Душа у меняОт любви замирает.Хочу я в КуреУтопиться.
Что было — то было,Пирушка-забвенье.Принесите из АрагвыФорели!Оставлю о милойОдно стихотворенье:Торговать мы стихомНе умели.
«Нина, моя Нина,Замуж не пора ли?» —«У тебя не спрошусь,Если надо…»Играй, мой шарманщик,Забудь о печали!Для меня мухамбази —Отрада.
Танцор на верандеПлывет, приседает.Любовь за КуройУстремилась…«Сначала стемнеет,Потом рассветает.Тамрико от любвиОтравилась!»
Неправда, шарманщик!Забудь это слово!Ей зваться ТамароюСладко.Но только красавицаЛюбит другого:В поклонниках нетНедостатка.
Играй же, шарманщик,Играй пред рассветом!Один я ей дорог,Не скрою.Как быть ей со мною,Гулякой-поэтом?Розы в ГрузииСеют с крупою.
Но коль ты задумалПотешить грузина,И твое, видно, сердцеТомится.Знай, найдет себе мужаЧерноокая Нина,Не захочет Тамрико отравиться.
Есть для женщин закон:Их девичество кратко.Скоро сыщет девицаСупруга.Мы же гибнем, шарманщик,Жизнь отдав без остатка,Нам и пуля сквозь сердце —Подруга!
16 февраля 1927 Тбилиси
ВСТРЕЧА С КОНСТАНТИНОМ БАЛЬМОНТОМ БЛИЗ МОСКВЫ В ЛЕСНОМ ГОРОДКЕ
© Перевод А. Ахундова
Мы полем шли… Доверчивей ребенка,Волшебник, за тобой я поспешал.Ты — легкий шаг, походка, как поземка —Ветрами, как Христос, повелевал.
«Я был в России. Грачи кричали.Весна смеялась в мое лицо».
Носился ветер с прошлогодним соромИ прядь волос медовых развивал,И каркал ворон, или плакал ворон,Твои стихи картаво повторял.
«Я был в России. Грачи кричали.Грачи кричали: зачем, зачем?»
И у тебя я был… И плакал ворон,О чем он плакал, разве угадать?Но родина вставала перед взором,И слез горячих я не мог унять.
Десятилетье огненное этоИз памяти не выжгло прошлых дней.Но сколько же в то лето было света,Что до сих пор светло в душе моей!
— «Важа Пшавела в это лето умер», —Сказал и сам не поднял головы.В предсмертной жажде он как обезумелИ словно бык просил: травы, травы…
С тех пор меня не покидало чувство,Что на два солнца я взглянуть успел.Фантазии ли, нежности ли буйство,Но с этим я бы умереть хотел.
«Собачья» ли «площадка», где я маюсь?Никольская ли церковь? Все, как встарь…Но позвонить у двери не решаюсь, —Здесь прежде был престол, сиял алтарь.
Здесь Скрябин день и ночь со смертью бился,Звучал здесь Руставели… Я читалОригинал… и пот с меня струился.Здесь Грушко, наш декан, тогда живал.
И ты читал… Нет, так берут аккорды,Так мед из сотов пьют, так льют свечу!..И я родной земли почуял корни,Цветущую увидел алычу.
Что, Балтрушайтис дремлет? В самом деле?Хорош Волошин, с головою льва!И вдохновенный голос РуставелиПокрыли зимней нежности слова.
Тебя, великолепного поэта,Ждут с голубыми рогами друзья,Второго «Витязя в тигровой шкуре» где-тоТбилиси ждет, ждет Грузия моя.
Уже тогда, и порознь и вместе,Пытались футуристы мир менять…Но мы, мы данники одной, старинной чести,И нам с любовью в сердце умирать!
Февраль 1927 Тбилиси
ТБИЛИССКАЯ НОЧЬ
