Нью-Йорк, пятница, 31 января 1947 года
Хилый юнец из «Метро Голдвин Майер» должен был встретить нас на пристани, однако встретил, когда мы уже прошли таможню, и битва благополучно завершилась. От репортеров я скрылся простейшим способом: проигнорировал объявление «Представители прессы ждут мистера Во на верхней палубе». В тот день чувствовал себя не ахти. Нас отвезли в «Уолдорф-Асторию», гигантский отель, где нам был снят крошечный номер люкс: спланирован номер так бестолково, что холл занимает половину его площади. В ресторан не пошли – ели в номере. Еда совершенно безвкусна, а французское вино, за исключением шампанского, испорчено из-за плохого хранения.
В первый вечер ходили в театр (билетами озаботилась «МГМ») на комедию, напичканную социалистической пропагандой; высидели два акта из трех. Пошел в аптеку и попросил снотворное «Дайл». Впоследствии узнал, что в штате Нью-Йорк так напуганы самоубийствами, что запретили продажу барбитуратов. Аптекарь сказал, что нужен рецепт.
– Я иностранец. У меня нет американского рецепта.
– У нас есть врач на семнадцатом этаже.
– У меня дела в городе, и ходить к врачу нет времени.
– Мы это уладим.
Звонит врачу:
– Клиент говорит, что не может заснуть. Могу я продать ему «Дайл», док? ОК?
Получил упаковку из двадцати таблеток «по рецепту доктора Харта».
– С вас три доллара, сэр.
Лучшего сервиса я в Америке не видал ни до, ни после.
Понедельник, 3 февраля 1947 года Чтобы было, что пить на Западном побережье, запасся шампанским, бренди и шерри. Странная особенность американского свободного рынка: виноторговец не может послать в Голливуд купленное вами спиртное: он должен уложить бутылки в коробки и занести их в ваше купе. Из винной лавки поехал к мистеру Мейсу, издателю «Гуд Хаускипинг», самого процветающего журнала в Северной Америке. Раньше этот чахлый еврей издавал еженедельную газету с рекламой изделий промышленной химии, теперь же концерн Херста вознес его до небес.
– Когда в «Уолдорф-Астории» мы беремся за металлические предметы, нас бьет током, – пожаловался я ему [412] .
– Это ковры.
Я сказал, что у нас в Англии тоже есть ковры.
– Да, но не такие ворсистые.
После чего мистер Мейс решил продемонстрировать гальванические свойства своего ковра, с каковой целью, шаркая, пересек комнату и попытался приклеить к стене карточку. Попытка не удалась. Потом показал мне очень банальную иллюстрацию, которую собирался дать в следующем номере к моему рассказу. Я назвал рассказ «Тактические занятия»; мистер Мейс печатает его под другим названием – «Желание».
– Почему?
– Иначе читатель решит, что речь идет о войне.
Удивительно, сказал я, что есть читатели, которым не хватает терпения прочесть пару предложений в помещенном в журнале рассказе.
– Это рисунок одного из наших лучших художников, – пояснил он.
– И сколько же вы ему за этот рисунок заплатили?
– Две тысячи пятьсот долларов.
– За такие деньги можно приобрести настоящую картину.
От души рассмеявшись, он сказал:
– К тому же этот рисунок соответствует содержанию рассказа. А такое бывает далеко не всегда.
– Почему?
– Потому что художники столь высокого уровня слишком заняты, и читать то, что иллюстрируют, не успевают. Возможно, у них есть секретарь, который снабжает их кратким содержанием иллюстрируемого произведения. А может, у них возникает какая-то путаница. Мы не вправе контролировать таких знаменитых художников, как… [413]
Помолчав, он заметил:
– Что бы вы сказали, если бы я дал вам четыре тысячи долларов на расходы? Я знаю, у вас, как и у нас, проблемы с налогами.
– Да, но за что?
– В качестве аванса за рассказ…
– С чего вы взяли, что я напишу еще один рассказ и он вам понравится?
– Не страшно, вы нас не разорите. С нами хорошо иметь дело. Кто знает, пройдет несколько лет, и вы нам еще что-нибудь напишете.
Я сказал, что возьму половину этой суммы – но не деньгами, а автомобилем, который нужно будет доставить в Ирландию.
– Вот и отлично. Договорюсь с одним из наших рекламодателей.
«Современную Европу Скотт-Кинга» он брать не захотел:
– Для наших читателей здесь слишком много сатиры. Но я покажу вашу повесть мисс Казинс, посмотрим, что она скажет. Мы любим вашу королевскую семью. Никогда не забуду, как, будучи в Лондоне, я видел в театре королеву Мэри… Лондон такой чистый, такой устремленный в будущее.
Потом мы с Лорой обедали с Гарри Буллом, издателем «Таун-энд-Кантри». Он знал все обо всех: о завещании Китти Миллер, о репутации в Англии сержанта Престона [414] .
Булл явно завидует, что «Гуд Хаускипинг» сумел меня перекупить. Поднимать тираж и цены ему не разрешается. На мой вопрос, почему, последовал странный ответ:
– Херст хочет, чтобы его журнал был эксклюзивным.
«Гуд Хаускипинг» постоянно перекупает у него авторов. Посвящать его в подробности моей беседы с мистером Мейсом я не стал. <…> Повел меня в книжный магазин и купил мне на деньги Херста полдюжины новых романов.
Продавщица в книжном магазине:
– Вы должны прочесть эту книгу. Она – про инцест.
Я:
– Между братом и сестрой или матерью и сыном?
Продавщица (с сожалением):
– Нет, всего лишь между отцом и сыном.
Тот же самый худосочный юнец, который нас встречал, взялся проводить на поезд. Миссис Б., знавшей, что в юности я много путешествовал, моя просьба отвезти нас на вокзал, показалась странной.
Поезд «Двадцатый век» – гордость железнодорожного транспорта Соединенных Штатов. И гордость вполне заслуженная. Перрон затянут красным ковром, в каждом купе имеются всевозможные приспособления, но стены тонкие, и из соседнего купе доносится раскатистый американский смех. Ужин выше всяких похвал.
Нью-Йорк – Лос-Анджелес,
вторник, 4 февраля 1947 года
В Чикаго приехали в десять и видели только занесенные снегом, тянущиеся вдоль путей строительные площадки. Наш вагон прицепили к «Шефу», составу ниже классом, и в два мы двинулись дальше. Метрдотель – маленький, взъерошенный, смуглый человечек, на вид итальянец или грек. На мою фразу: «Я иностранец», он с удивлением отозвался: «В этой стране мы все иностранцы». <…>
Лос-Анджелес,
четверг, 6 февраля 1947 года
В Пасадену прибыли в девять утра; нас ждала машина из «МГМ». Долго ехали по скоростным магистралям и широким проспектам мимо нескончаемых пустырей, автозаправочных станций, безликих зданий и пальм, окутанных теплым, тусклым светом. Все вокруг напоминало скорее Египет – пригороды Каира или Александрии, – чем европейский город. Подъехали к отелю «Бель-Эр»: вид более чем египетский, а резиновый запах – как в Аддис-Абебе. Обрюзгший директор гостиницы отдал мой люкс какому-то ревматику – здесь это обычное дело, – и нам достался симпатичный, но не соответствующий нашим запросам номер с ванной. Разобрали вещи, отдали в стирку целый ворох белья, приняли ванну и пообедали. Ресторан небольшой, но уютный, повар вполне приличный. Заказали хорошее местное красное вино – «Массон Пино Нуар». Кроме нас в ресторане не пил никто. За двумя столиками сидели женщины в абсурдных шляпах. Легли отдохнуть. Ровно в шесть к нам в номер явились два продюсера, Гордон и Макгинесс; в дверях пропустили вперед своих робких жен с букетами чудесных цветов. Сидели у нас и выпивали. Разговор не клеился. С аппетитом поужинали в ресторане и рано легли. Спал плохо; проснулся от боли.(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
