21 июня . Священники и студенты на каждом шагу. В городе пробыли пять дней. Довольно скоро перестали ходить на съезды и конференции – скучно и бессмысленно, особенно те, что происходят в университете. Гуляли по городу. Ездили на целый день в Сьюдад – Родриго – на редкость красивый город; на ферме наблюдали за играми быков, сами отбирали телок для случки, играли с ними. <…>
Пирс-Корт,
четверг, 8 августа 1946 года
Вернулся в Стинчком; подвез меня по доброте душевной Протеро. Последние три недели в Лондоне, как и последние три месяца, нахожусь в апатии. С первого августа «Уайт» закрыт – почти ни с кем не виделся. Вечерами, правда, в «Гайд-Парке» было с кем выпить шампанского. <…>
В конце июля в Лондон приехала Диана Купер; прежде чем отбыть на выходные, со мной пообедала; пребывает в великой тоске; договорились во вторник вместе поужинать. Но в начале недели все переменилось: в Лондон собралась Луиза де Вильморен графиня Пальфи [404] . Череда писем и телефонных звонков: прилетает самолетом, приплывает пароходом, приезжает утром, приезжает ночью. В восемь вечера поехал ужинать в «Дорчестер», встретил там Диану, Джун Кейпел, Реймунда. Шампанское в избытке. Не доев суп, Диана и Реймунд отправились в Нортхолт встречать поэтессу. Напрасно взывал к их разуму: мол, даже поэтессе при всем желании не удастся заблудиться в аэропорту; унеслись, оставив меня на два часа с мисс Кейпел. Изо всех сил старалась поддержать разговор, но в мыслях у нее была одна Вильморен. Сидели за столиком, как сидят во время затянувшегося первого акта в ожидании Великой Актрисы. Наконец явилась: хромая, сморщенная, глаза горят: Тулуз-Лотрек, Лоренсен [405] , дух Франции. Помешана на себе, Диана и Джун ей подыгрывают. Несмотря на то что была замужем за американцем и долгое время прожила в Соединенных Штатах, делает вид, что по-английски не говорит. Всякий раз, когда разговор становился общим, принималась взволнованно, страдальчески кудахтать, переводила его на себя и убегала в номер, где вела приватные беседы. Исчадие ада. <…>
Вторник, 13 августа 1946 года
Ездили с Лорой смотреть дом в Калмхеде; хочет в него переехать. Викторианский особняк первой половины прошлого века, стоит в лесу, кругом болота. Чтобы его обжить, понадобятся акры ковров, тонны мебели красного дерева, толпы слуг – но после собрания нашего прихода, когда стало ясно, что все присутствующие хотят, чтобы Стинчком превратился в пригород Дерсли, я тоже за переезд. Нынешний владелец Калмхеда – биржевой делец, поместье продает по частям. Цена – 8500 фунтов за 160 акров; недорого.
Вскоре после нашего посещения дом был изъят из числа выставленных на продажу.
Пятница, 30 августа 1946 года С Лорой – в Глостер; купила корову, выложив за нее больше ста фунтов. Пошел в антикварную лавку, где купил деревянного льва с отличной резьбой за 25 фунтов, а также книжный шкаф за 35 фунтов, картину («Крещение еврейки») – 15 фунтов, прелестную китайскую картину – 10 фунтов, мольберт эпохи регентства – 7 фунтов. Хорошие вещи за умеренную цену. А потом лишился рассудка: среди сваленных в углу старых полотен обнаружил очень славный «Дарэмский собор» (акварель и гуашь). Справился о цене. «150 фунтов», – ответил, не дрогнув, престарелый владелец лавки. Купил.
Суббота, 31 августа 1946 года Написал письмо в «Чепмен-энд-Холл», объявил, что выхожу из правления.
Понедельник, 28 октября 1946 года
Мой сорок третий день рождения. Впредь обязуюсь быть обходительным и прилежным и хотя бы один год вести дневник регулярно. Если бы я сочинял роман и хотел описать статус моего героя, то письма, пришедшие с утренней почтой, пригодились бы как нельзя лучше. Вот они. 1. Ответ дублинского риэлтера на мой запрос в связи с Горманстонским замком: готическая постройка 1806 года, пятнадцать комнат, часовня, соблазнительная бальная зала («недостроена»), парк (124 акра). 2. Третья программа Би-би-си предлагает совершить трехнедельный тур по европейским столицам в качестве приманки для их рождественских передач. 3. «La France Libre» [406] – контрафактный перевод отрывка из моей еще не вышедшей книги путевых очерков. 4. Монашка благодарит за экземпляры «Брайдсхеда» и «Кэмпиона» для французской библиотеки. 5. «Бифштекс» напоминает, чтобы я нашел поручителей, готовых дать Морису Боура и Рэну Антриму рекомендации для вступления в клуб. Иллюстрированная книга Оуэна Джонса [407] , присланная бирмингемским издателем. 7. «Нью-Йоркер».
День выдался холодный и солнечный, листья еще только начинают опадать. Лора сделала все возможное, чтобы день прошел спокойно. Перед ужином выпили бутылку шампанского, на завтрак ели треску, на обед – плов, приготовленный из пакета риса, который дал нам Питер, а на ужин – жареного цыпленка. Писал письма, читал Генри Джеймса, стриг газон, гулял.
Понедельник, 4 ноября 1946 года В «Уайте»: после выходных стало повеселее. В двенадцать явился сотрудник Би-би-си мистер Хеппенстолл обсудить условия моего тура по европейским столицам. Я оценил себя высоко, в 300 фунтов в иностранной валюте, поскольку, если честно, ехать не хотелось. Хеппенстолл выпил два коктейля с шампанским и расположился поговорить о своих собственных литературных замыслах. У меня обедала мать; вел себя пристойно.
Суббота, 9 ноября 1946 года На протяжении всего дня переношусь мыслями в Ирландию. И не столько из-за того, что́ я там обрету, сколько из-за того, от чего избавлюсь. Какое удовольствие быть чужестранцем, запустить дела и устроиться в библиотеке наверху, чтобы собрать в житницы урожай, собранный за сорок три года. С уверенностью, что Англия – великая держава, покончено раз и навсегда. Теперь я верю в другое: потеря владений, притязания английского пролетариата на то, чтобы считаться привилегированной расой, праздность и зависть – все это ведет нас к нищете. Верю, что на этот раз порча начнет распространяться с головы, и в результате выживут только пролетариат и чиновничество. Будь я холостяком, я мог бы смотреть на все это сквозь пальцы, но Англия – не та страна, в которой можно растить детей. Впрочем, и в любой другой стране Свобода, Многоликость, Приватность долго не протянут.
Воскресенье, 10 ноября 1946 года Возвращаясь к своим вчерашним избитым мыслям, задаюсь вопросом: что же я хотел всем этим сказать? Почему обдумываю столь ответственный шаг, каким являются расставание с родиной, перемены в судьбе моих детей. Что мне может угрожать здесь, в Стинчкоме? У меня красивый дом, обставленный в точном соответствии с моим вкусом, у меня есть прислуга, в подвале хранится вино. Жители деревни относятся ко мне по-дружески, с уважением, соседи необременительны. Мои дети учатся в школах, которые вполне меня устраивают. За исключением налогооблажения и карточной системы, вмешательство правительства в мою жизнь минимально. Строительство домов и дорог в округе, которым нас пугают, еще не началось. Так почему же у меня неспокойно на душе? Почему, куда бы я ни пошел, мне ударяет в нос запах лагеря для перемещенных лиц?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
