— Суслик убит. Уже…
Константин растерялся:
— Неправда… Врешь, Ивас-сик!
— Вечером я был на Каменном. Выстрел в голову. Как Мангуста.
Все опять смотрели на меня с каким-то ужасом. Как на психа.
Константин сидел не шелохнувшись.
— Э-э-э, — сказал Руслан, — тогда поехали к твоей жэнщинэ. Разведемся!
Константин вскинул голову, сверкнула фикса.
— Господа, прошу оставить меня одного. Я должен подумать. Завтра к вечеру я снова в вашем распоряжении. Я понятно излагаю?
На этом кончилось долгое «мочилово»…
Хемингуэй вошел в положение Константина. Согласился на его условие. Катер довез «сходняк» до Петропавловки, где ждали их машины. Только когда они сошли на берег, я заметил, как шикарно были одеты участники «сходняка». И машины у них были солидные, те, что я уже видел на Серафимовском кладбище…
Прошаясь, Саныч протянул Константину руку.
— Может, тебе помочь?
— Спасибо, — поблагодарил Константин, — справлюсь.
— Не ошибись,— предупредил его Саныч.— Не грохни сгоряча постороннего.
— Не ошибусь, — улыбнулся ему Константин.
Он стоял на палубе, завернувшись в махровую простыню, как в тогу, пока все они не разъехались со стоянки на Троицкой площади у бензоколонки. Котяра шумно дышал мне в затылок:
— Ну как, развелись?
Что я мог ему ответить?
Константин перекинул конец простыни через плечо и пошел в каюту, словно забыв обо мне. Уже спустившись на две ступеньки, он обернулся.
— Ивас-сик, идем выпьем,— и Котяре: — Греби помалу куда-нибудь.
Я спустился за ним в каюту. Он достал из бара чистый фужер и налил мне грамм сто.
— Извини, раньше не мог угостить…
Я сел к перламутровому столику. А Константин из-за спинки дивана, на котором все время сидел, достал пистолет и поставил его на предохранитель.
— Хорошо, что разошлись тихо. Очень хорошо. Я за Руслана боялся.
Он сидел задумавшись, с пистолетом в руках, а я соображал, когда же он успел положить его себе за спину. И понял, что он проиграл всю ситуацию заранее, как только мы его мокрого на катер втащили.
Когда мы выпили, он с жалостью посмотрел на меня:
— Маньяк ты, псих ненормальный… О России долбаной беспокоишься… Угомонись! Не будет больше России. «Прощание славянки», Славик. Я понятно излагаю?
— А что же мне будет? — спросил я.
— Будет один большой зоопарк. Клетка белого медведя рядом с клетками жирафа и льва…
— Чушь! — сказал я. — Этого никогда не будет!
— Конспиролог сраный, видишь, как все повернулось?! Какие масонские бумаги, какие дуэли, какие шпионы?! — он засмеялся тихо. — В жизни-то все гораздо проще, конспиролог. Проще и страшней.
Мы выпили еще по одной. Он был трезв абсолютно. Как-то грустно трезв, задумчиво трезв. Мы сидели и молчали. Я уже все понял, я бы мог ему все рассказать, но разве он поверил бы мне?
Одно дело — наедине с самим собой, в тишине своего кабинета под шелест страниц, распутывать старинную, загадочную интригу; другое — сказать всю правду в глаза другу, резать его правдой, как хирург ножом по живому… Я никогда не смог бы стать хирургом… Я надеялся, что Константин и без меня все поймет…
— Да, — вспомнил вдруг Константин, — я вчера тебе свою карточку отдал вместо твоей. Перепутал в темноте.
Я достал из кармана синюю пластиковую кредитку. Константин взял ее, повертел в пальцах.
— Понял, что это?
— Что-то медицинское, — сказал я. — Страховка?
Константин медленно начал улыбаться, долго улыбался, как в замедленной съемке, пока не обнажилась сверкающая фикса.
— Медифьючер. Медицина будущего. Фирма обещает клиенту в 2020 году обеспечить бессмертие! Я понятно излагаю, Ивас-сик?
— До этого года надо еще дожить, — сказал я.
— Фирма гарантирует это своим клиентам. Новейшие медицинские технологии. И стоит не очень дорого… В 2020 году мне будет всего шестьдесят три года…
Константин засмеялся, распахнул на груди простыню и откинулся на спинку дивана. Над левым соском во льдах заходило солнце. По арктическим льдам шел угрюмый мощный белый медведь…
— Ты понял, кто я теперь, Ивас-сик? Я бессмертен! Как Кощей… Хвостатые менты мне теперь не страшны! И их раскаленные сковородки… Я понятно излагаю?
Я хотел ему сказать, что «сходняк», к сожалению, не знает об этом. Но не сказал. Да Константин и не ожидал от меня ничего.
— Где тебя выбросить, Ивас-сик? Извини, дела. Поеду домой, переоденусь… — он посмотрел на меня тревожно. — А ты? Домой, на Мойку поедешь?
Я, кажется, понял его и сказал:
— Нет. Поеду встречать Натали. Скоро «стрела» приходит.
Константин мне благодарно улыбнулся.
— Молодец, Ивас-сик… Это лучшее, что ты сделал за все эти дни. Я понятно излагаю?
Котяра подвез меня на Фонтанку к Аничкову мосту. До Московского вокзала отсюда было пять минут ходьбы. Первый троллейбус бесшумно проплыл мимо испуганно шарахнувшихся от него бронзовых коней Клодта.
Завернутый в махровую простыню, Константин проводил меня до самого спуска.
— Ты понял, что я сказал, Ивас-сик?
— Про что?
— Про лучшее, что ты сделал. Я имел в виду Натали. Только Натали. И ничего другого.
— Я так и понял, — сказал я.
— Молодец, а ключ мне дай все-таки.
Константин протянул руку, и я вложил в нее свой ригельный ключ от квартиры.
— Прощай, — сказал он, — твою кредитку и ключ я тебе сегодня верну. Позвони мне в офис. Обязательно.
— Конечно, — кивнул я. — Ключ у меня единственный.
Константин задержал мою руку.
— А знаешь, кто мне кредитку подарил? «Медифьючер», знаешь кто?
— Кто?
Его серые глаза сверкнули цветом, металла.
— Игорь Михалыч. Моя правая рука. Мой всезнающий советник.
— Анекдот, — сказал я.
— Скверный анекдот, — понял меня Константин. — Привет Натали!
Редкие прохожие с удивлением наблюдали, как на гранитной набережной Фонтанки стояли обнявшись двое. Один в помятом «прикиде» от Версаче, другой, завернутый в полосатую махровую простыню, босиком…
Уже с моста я видел, как Константин, стоя на катере, провожает меня взглядом. Я остановился на середине моста и махнул ему рукой. В ответ я услышал свист:
— Фа-фа-ра-ри-ра-ра, фа-фа-та-та…
До прихода первой «стрелы» было еще часа два. Но, слава Богу, вокзал уже открыли. В гулком мраморно-красном, как крематорий, зале ожидания народу было мало. Я устроился на мягкое, распоротое ножом кресло, засунул руки в карманы и закрыл глаза…
Я был спокоен. Мне не пришлось ничего объяснять. Константин все высчитал сам… Высчитал то, что я сумел понять только на «сходняке»… Константин понял свою главную ошибку. Она была проста.
Я был первой любовью Людмилы, и эта любовь заржавела…
Второй ее любовью был «старичок-профессор», Константин подозревал мсье Леона. Людмила училась в Париже в аспирантуре. А первым ее профессором в Питере был Игорь Михайлович Критский… И эта любовь не ржавела!
Когда я увидел, как Критский снимал у себя на кухне с зеленого шнурка «неглиже» — свои широкие трусы и белый кружевной лифчик, я подумал, что это лифчик Алины. Именно такой лифчик торчал из-под ее воздушного платья в тот первый летний день, когда мы с Константином появились в его офисе, а она сидела за столом у букета сирени.
Уже на «сходняке» я вспомнил, как Людмила пришла ко мне домой, когда вывезла меня из «гостевой» на Каменном острове. Под ее светлой трикотажной маечкой просвечивал точно такой же лифчик!
На моей кухне она сама пошла в чулан за вареньем и потом предупредила меня о чулане… Она испугалась. Не за меня. За себя… Испугалась, что я могу открыть их тайну…
Она родилась на Мойке. Это много значит. Ее тянуло сюда. Это она заставила Константина купить нашу бывшую квартиру у Адика. Она и не догадывалась, что я остался жить рядом, за стеной, в своей выгороженной клетушке с выходом во двор. В квартире своей первой любви она поселила свою любовь настоящую…
Настоящая любовь королевы — «искусствовед в штатском»! С ума сойти! Сердцу не прикажешь, как говорится. Дело не в этом… В другом. Кто из любовников придумал так хитро убрать с дороги Константина?… Конечно же он! Это Критский посоветовал прибрать к рукам фирму Адика. Критский для этого с помощью Людмилы перекупил гарнитур. Константин наехал на Адика. Об этом все знали. А потом по приказу Критского Мангуст подвесил Адика на струну! По приказу Критского Мангуст принес счета и документы Константину. Критский знал, что Константина ожидает «сходняк», и он подарил ему «бессмертие»… А при чем же тут Суслик?… Все очень просто.
Ушла от Константина Людмила не к Суслику… Настоящим хозяином Суслика был его Мастер! Таинственное лицо, явившееся из-за занавески в Юсуповском дворце… Мастером этим был человек с портретов Боровиковского, «пожилой ангел», открывший в тот страшный новогодний вечер свою истинную сущность… Я понял это, когда спросил у Людмилы в ее машине: «Ты передала бумаги Мастеру?» После этих слов она достала «Беретту» и взяла с меня слово не лезть в чужие дела… И я ей это слово дал. И я сдержу его. Потому что Константин прав: все оказалось проще и страшнее… И еще… Потому, что я люблю ее. Эту смешную, трогательную и очень сильную девочку… И я ее никому не отдам. Потому что она — моя, потому что других уже мне не надо…
