Я смотрел на Глебова и не узнавал его, передо мной сидел осунувшийся старик. Как-то сразу одутловатыми стали щеки, потухли глаза, дрожь бьет по пальцам, веко дергается. Такому до могилы всего два шага осталось. Но двух шагов Глебову слишком жирно, хватит и одного.
— Глебов, ты заслужил, чтобы тебя живьем зарыли. Но дети твои не виноваты и жена тоже. На столе лежит пистолет, в нем один патрон. Не вздумай баловаться, Рябов сейчас дежурит у твоего дома, и я не буду сильно протестовать, если он сделает с твоей семьей то, что хотел пристроить тебе. Не подходи к столу, пока я не выйду из комнаты. И учти, если через полчаса я не встречусь с Сережей…
За дверью было тихо. Скорее бы все это кончилось, мне надоело играть в войну, это не мой профиль. Пусть скорпион подохнет от собственного жала. В переднюю, где постоянно играла радиоточка, едва донесся хлопок «Макарова». Приоткрываю дверь и, убедившись, что Глебов навсегда освободил от себя эту землю, не спеша покидаю квартиру, тихо захлопнув дверь кончиками пальцев в светлой лайковой перчатке.
Пройдя всего один квартал, я был вынужден перейти на противоположную сторону улицы. Рябову не следует нарушать правила дорожного движения даже ночью, он ведь такой педантичный, а тут сплошная полоса на дороге.
Сережа посмотрел на меня и спросил:
— Слушай, а если бы он?… Ну, словом, его жена, дети…
— Не знаю, Сережа, — предельно откровенно говорю я. — Впрочем, он избавил нас от рассуждений на эту тему.
— Пидар, — выдал короткую эпитафию Александру Глебову Сережа, нарушая заповедь — о покойниках либо хорошее, либо совсем ничего. Что поделаешь, Сережа наверное уже привык, что о покойниках самые хорошие слова в последний раз говорят во время траурной церемонии. Зато потом… Особенно если фотографий и посвященные им некрологи появляются во всех газетах.
23
Вышегородский вел себя таким образом, что будь это другой человек, его поведение иначе, чем заискивающим назвать было бы нельзя. Стоило мне появиться в его комнате, как он самолично и кажется без особого сожаления нажал на клавишу «стоп» и мой дорогой родственничек так и не досмотрел, как Сильвия Кристель смело бросается с набережной на катер, лишившись в прыжке последнего лоскута одежды. Что и говорить, сегодня Леонард Павлович явно расположен ко мне, того гляди еще угостит смесью лимона с медом, настоянной на спирте. Не люблю, когда дедушка такой добрый.
— Ну что, как говорится, со щитом, поздравляю. Иначе и быть не могло, ты всегда добиваешься поставленной цели, — рассыпался Вышегородский в комплиментах сомнительного свойства.
— Может орденом наградите, ну хотя бы Святой Анны. Я человек скромный, на Победу пока не потянул.
— В свое время, когда эти ордена можно было собирать на улице, — словно не заметил моего нагловатого тона тесть, — вышел капитул о ликвидации чинов и сословий, многие выбрасывали свои награды, некоторые даже золото не отделяли, так боялись, что новая власть по-своему оценит их бывшие заслуги. Ну, да ладно, вернемся в день нынешний.
— Знаете, Леонард Павлович, ситуация очень напомнила ту, за которой вы только что наблюдали. Словно кино в кино, как «Экспресс любви» в «Эмманюэль». Только финал не такой оптимистический. Вы скажите все-таки, я до сих пор в счастливом неведении — знали ли вы, что здесь есть человек Вершигоры?
— Ну ладно тебе, какая разница, все позади.
— А впереди? Хватит, Леонард Павлович, мне надоело дергаться, как заводному болванчику. Тем более, что не все ваши ходы понятны.
— Каждый должен знать то, что ему положено, — сразу стал серьезным Вышегородский. — Если ты так настаиваешь, то я понимал, что у Вершигоры есть кто-то, но то, что он работает у нас… Они ребята не глупые.
— Ваши слова меня не очень-то убедили. Как же, с таким опытом и не предугадать дальнейшее развитие событий. Зачем Вершигоре понадобился Айвазовский, это понятно, ваш главный секрет.
— Никакого секрета нет. Ты думаешь, никого не беспокоит, что на Западе выплывает масса работ отсюда? Пока мы контролируем ситуацию, но если этим заинтересуются не наши друзья, а посторонние люди? Комбинация с картиной элементарна. Во-первых, она — весточка от Вершигоры, во-вторых, представляет собой контейнер, путь которого легко проследить, а в-третьих, свидетельство того, что вывозом произведений искусства занимаемся не мы, а совсем другие люди.
— И если бы дело начало раскручиваться, они бы вышли на Горбунова…
— … но вряд ли сумели бы его взять. Веня уходил и не из таких ситуаций, — без зазрения совести врет Вышегородский.
Забыл, наверное, что я слишком долго работал с Венькой, как же, жди, ушел бы он, дедушка. Наверное, в этом случае, ты бы вызвал Рябова, щадя мое отношение к Горбунову, и приказал отправить Веньку куда подальше. А дальше кладбища Сережа своих клиентов посылать не любит, да и я бы был с боку припеку, плевать в конце концов тебе на мои нежные чувства. Ты и здесь, наверняка, продолжал бы держать меня в неведении, как тогда, когда приказал с комфортом ввезти Вершигору в город, в обстановке строжайшей секретности. Но кто надо об этом, конечно же, узнал. Как ты тогда распинался насчет коллекции Вершигоры, этих остатков былой роскоши Никольского.
Ты и здесь не прогадал, и даже то, что продавшегося транзитникам Горбунова убрали не твои люди — все идет на пользу. Особенно, если учесть, что волей-неволей эта тварь Глебов принесла тебе в наследство всю коллекцию Горбунова, так пустячок, миллиона два-три. Хорошо, дедушка, теперь получи пилюлю.
— Леонард Павлович, по-моему, вы недооценили Вершигору. Подозреваю, что он одним ударом хотел врезать и им, и нам. Иначе почему товар пошел в «Солнышко»? Насколько я понимаю, у них другие каналы.
— Это тебе нужно сказать спасибо.
— Интересно.
— Еще бы. Если бы ты загружал своих людей работой как следует, вряд ли бы Глебов от вынужденного безделья не начал помогать Колотовкину. Кстати, сенсей ваш изредка опиумом баловался, это ты знаешь? Нет, конечно. Я знаю даже то, как купил Колотовкин Глебова, а ты пытаешься убедить меня в своей проницательности. Запомни, мы без Вершигоры можем работать, они без нашей помощи — вряд ли. Но нагадить в наше дело эта компания при желании сумеет.
— Я предпочитаю просто платить.
— Ты предпочитаешь… А как они будут бороться с преступностью, откуда брать сведения? Мы делаем свое дело, помогаем им, как велят гражданский долг и Уголовный кодекс, а они… Они будут нуждаться в нас всегда. Так что не мог Вершигора сотворить такую глупость. Или Глебов исповедался тебе о таком плане Вершигоры перед смертью?
Этого еще не хватало. Глебов перед тем, как проститься со своей поганой жизнью, мог поведать и не такое, чтобы оставшимся в живых сделать последний подарок. Стал бы я его слушать. А с ментами дед повязан по другой причине. Чтоб раскрутить наш бизнес, они должны три года землю рыть, только вряд ли сумеют какие-то концы найти. Другое дело цеха. У меня-то хватило ума остановиться, а у дедушки нашего до сих пор пионерские костры в заднице пылают, все неймется, все мало.
— Так вот, не знаешь, не мели чушь, — властным тоном продолжил Вышегородский, мгновенно разжаловав меня из победителей в свою персональную марионетку. — Я всегда утверждал, что у тебя богатое воображение. К нему бы еще немного ума, цены тебе не было бы.
— Хорошо, не всем же быть такими гениями, как вы, — немного выхожу из себя, — но зачем тогда я должен был рисковать из-за этого клиента Вершигоры? Он же, гад, даже не сказал, кто это нам пристроил такую историю.
— А ты бы сказал на его месте? И откуда он знал, как ты поведешь себя, узнав о том, что это Глебов? Поэтому Вершигора держался так, как должен был держаться. Он правильно рассчитал, что молчание — его единственный шанс на спасение. Ты подумал, как теперь помочь Вершигоре?
— Что вы, Леонард Павлович, я же тупой, а Вершигора умный, пусть он делает, что хочет. Если бы вместо него в том подвале я сидел, вряд ли ваш дружок пошевелился, чтобы меня выручить.
— Но ты прекрасно понимаешь, что благодаря Вершигоре и иже с ним, ты никогда не сядешь в другой подвал. А не дай Бог, случится такое, тебя все равно выпустят. Ладно, ты уж прости старика, разве я отдал бы свою дочь за глупца?
Да ты бы ее за главную достопримечательность нашего дурдома отдал, если б она на такую лялю польстилась. Еще бы, основное достоинство моей супруги — дорогой, очень дорогой папа. А кретинам деньги без надобности.
— Ваш Вершигора сам виноват в провале. Это же его контора десятилетиями создавала нового человека — гомо советикус, как сказал бы безвременно ушедший Колотовкин, с врожденными генами стука. Пусть мент сражается. Весь мир помешался на борьбе с наркотиками, поэтому, думаю, они так рьяно борются на этом направлении. Хорошо, что наш бизнес всегда был тайной за семью печатями от широкой общественности. Когда Вершигора окончательно очухается, он выйдет на поставщиков. Через телохранителя покойничка Колотовкина. Но, извините, теперь я проконтролирую ситуацию, иначе может повториться история с Глебовым. Вдруг у Вершигоры возникнет надобность в еще одном стукаче из нашей компании. У его конторы возможностей масса. Впрочем, о своем дружке и его дальнейших действиях посекретничаете с Рябовым. Это у вас неплохо получается.
