Он выглянул из-за угла здания и увидел источник шума - огромную медведицу, возвышавшуюся над Уэбом, когда он разряжал в нее свой пистолет. Но медведица все равно напала. Пули с таким же успехом могли быть и ошметками. Но Уэб тоже менял облик, и по мере того, как он это делал, его сила возрастала. Когда медведь навалился на него и замахнулся лапой, он смог поймать ее обеими руками и сломать кость. В ответ зверь ударил другой лапой, когтями по лицу Уэба, оставляя четыре кровавых следа, когда вскрывал его плоть. Верхняя часть одного уха отлетела как грязь, и хотя Уэб сопротивлялся, медведь был гораздо сильнее. Он кричал, когда он терзал его, кровь и сухожилия превратились в туман, который изменил цвет шерсти нападавшего.
Рейнхольд сделал свой выбор.
Он выстрелил.
Медведица вскрикнула, когда пуля раздробила ее зубы. Несколько пуль вылетели с другой стороны морды зверя и исчезли в снежной ярости. Медведь увидел его, но, когда зверь поднялся во весь рост, Райнхольд выстрелил снова. Учитывая, насколько огромной была его цель, промахнуться было нельзя. Уэб все еще продолжал бороться, и его когти впились в брюхо медведя. Зверь, казалось, был в замешательстве, не зная, на кого напасть первым, кто представляет более непосредственную угрозу. Она схватила Уэба за голову, полностью оторвав его от земли, и начала сжимать: здоровяк зарычал, когда давление на его череп усилилось. Рейнхольд снова прицелился, выверяя точность, но когда он нажал на курок, раздался лишь звук пустого патрона.
"Черт!"
Уэб собирался умереть. Но если Райнхольд сможет найти патроны маршала, то, возможно, успеет перезарядиться и спасти себя. Единственным вариантом было бежать, но он сомневался, что медведю понадобится много времени, чтобы догнать его. Он пнул мертвеца в плечо, чтобы перевернуть его на бок, затем присел, порылся в пальто, пока не нашел коробку с патронами, и перезарядил оружие. Только когда он закончил, он вспомнил, что у него в штанах лежит кольт, и он мог бы использовать его для спасения Уэба. Но ладно. Одним Койотом в мире меньше - не беда.
От странного визжащего звука у него заложило уши. Он снова скользнул за угол. Медведица вертелась, пытаясь ударить себя лапами по спине, потому что Верн-паук набросился на ее плечи, его скелетные лапки вонзились в ее тело, одна поднималась и опускалась, вонзаясь медведице в шею.
Уэб стонал в кровавой жиже, ужасно израненный, но все еще живой.
Гробовщик пришел ему на помощь.
***
Шиес не мог точно выстрелить.
Если бы он выстрелил, то, скорее всего, попал бы в Касу, и даже если бы он попал в человека-паука на ее спине, его пуля, скорее всего, прошла бы прямо через человеческий торс и все равно попала бы в нее. Поскольку Хайрам вел ответный огонь, Шиес не мог напасть, но для того, чтобы спасти женщину-кайова, ему пришлось подойти ближе. Во время перестрелки он сидел низко пригнувшись и не знал, где находятся остальные члены отряда, зашли ли они в часовню или нет. Снег падал очень интенсивно. Он едва мог разглядеть надгробия на кладбище. Но он видел, как Гленн зашел в часовню. Шиес разрывался между желанием спасти Касу и страхом, что они все погибнут, если он не пойдет за Гленном, поэтому он сделал глубокий вдох, перешел на бег и направился к церкви, слишком злой, чтобы умереть.
***
Голубая фантасмагория клубилась под земным святилищем, недоуменная муть, которая стелилась, как утренний туман, вилась вокруг возвышающегося Христа и просачивалась в каждую складочку и щель тела сестры Мэйбл. Хотя она никогда не знала возлюбленного, она задрожала, как будто к ней прикоснулись. Туман был почти жидким, обнимая ее в своем чреве белой магии. Эта энергия не была полностью подвластна ей. Она была всего лишь сосудом, в котором она находилась, как в лампе джинна.
Остальные были рядом с ней - человеческая баррикада у подножия лестницы, предупрежденная низким рычанием и клыкастой вонью спускающейся мерзости. Сначала показались его сапоги, черные кожаные, со шпорами из человеческих зубов и костей пальцев. С каждым шагом от его подошв исходила чернота - остатки ада.
Преподобный Блэквелл процитировал Ефесянам.
" Укрепляйтесь в Господе и в Его могуществе. Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вы могли противостоять козням дьявола".
Проповедник шагнул вперед. Когда Мэйбл попыталась присоединиться к нему, он мягко оттолкнул ее назад. Она надеялась, что у него есть план. Он служил Богу гораздо дольше, чем она. Возможно, он был готов к встрече с Гленном Ужасным непонятным для нее образом. Если у него и было какое-то предчувствие, он не поделился им с ней. Сестры Эвалена и Женевьева стояли на месте, бусины их четок обхватили запястья, кресты были зажаты в их дрожащих руках. Женевьева плакала, но, несмотря на страх молодой монахини, Мэйбл знала, что она не убежит - такова была ее преданность Господу и верность христианскому долгу перед ближними.
Гленн вошел в подземную церковь, держа в руках пульсирующее сердце самого черного колдуна, словно новорожденного. Трубки сердца поднимались по его левому предплечью, нижняя полая вена была длинной и змееподобной, мясистые трубы аорты соединялись с пульсирующими венами Гленна, как жирные пиявки. Когда он разнял руки, сердце прижалось к нему, точно нечестивый нарыв. Он оглядел подземную церковь, с ухмылкой рассматривая канделябры и множество крестов, а когда взглянул на могучего Спасителя, сплюнул на пол.
Блэквелл указал на него. "Тварь зла! Я бросил тебя..."
Гленн дернулся, как гадюка, и схватил проповедника. Мэйбл взвизгнула и отступила назад, а три монахини прижались друг к другу, словно могли трансмогрифицироваться в коллективную силу добра. Но Бог не оказал такой милости. Койот казался совершенно невосприимчивым к белой магии, распространявшейся вокруг него, и даже когда его руки опустились на плечи Блэквелла, они не были ни обожжены, ни сломаны, ни каким-либо образом повреждены. Он схватил проповедника за запястье и лодыжку и поднял его над головой, словно тот был не более чем соломенной куклой.
Мэйбл закричала. Они все закричали.
Гленн оскалил клыки и вгрызся в живот Блэквелла, затем пережевал жир и сухожилия, прорвав брюшную полость проповедника. Он даже не успел вскрикнуть от боли. Гленн потянул в разные стороны, и Блэквелл был разорван на части, его верхняя часть тела оторвалась от нижней в кровавом взрыве горячих и газообразных кишок.
Бросив куски позади себя, Гленн подошел к сестрам. Женевьева закрыла глаза, пронзительно крича и всхлипывая, а когда Эвалена встала перед ней в качестве защиты, Гленн выхватил из кармана свой булатный кнут и одним взмахом рассек воздух, захлестнул кожаную петлю вокруг горла Эвалены и свернул ей шею, мгновенно убив ее.
Сестра Мэйбл посмотрела на статую Христа, не в первый раз задаваясь вопросом, где же Бог. Через стеклянную камеру она наблюдала, как Менгир светится, словно багровая звезда, а кровь, в которой он плавал, пузырится и дымится. Так много детей. Так много душ. Она потянулась к Женевьеве, но молодая монахиня не сдвинулась с места. Страх искалечил ее. Мэйбл ничего не оставалось, как оставить ее, когда к ним подошел Гленн, наполовину преображенный, с горящими глазами и бакенбардами, с которых капала кровь расчлененного проповедника. Когда она бежала к статуе, то слышала, как снова и снова трещал кнут, а крики Женевьевы заставили Мэйбл прикусить губу и смахнуть подступившие слезы.
Добежав до бочки, стоявшей рядом с лестницей, она откинула крышку, сняла платок и окунула голову в кровь пяти сирот, убитых монахинями накануне вечером. Они выбрали самых больных детей, которые все равно долго не прожили бы, задушили их, пока они спали, а затем принесли сюда для окропления. Монахини сделали все возможное, чтобы выкачать из вен детей все десять пинт, и хотя это сломало что-то в каждом из них, они должны были сохранить Менгир. Нескольких капель уже не хватило бы теперь, когда за ним пришло такое огромное зло.
