На него плеснуло теплым, хватка на горле ослабела. Он с трудом хватил свежего воздуха, вцепился в пальцы-щупальца и начал отрывать от своего горла. Кожа саднила, он хрипел, наконец отцепил последний палец и с отвращением отбросил от себя безвольную руку. Пальцы колдуна в самом деле стали длиннее вчетверо и как будто потеряли кости, заменившись прочными сухожилиями.
Колдун остался лежать на спине, выпученные глаза смотрят в небо в великом удивлении. Изо рта все еще течет, быстро слабея, тонкая струйка крови, но основная масса выплеснулась в тот момент, когда руки Ютланда буквально раздавили в лепешку ему грудную клетку со всеми внутренностями.
– Сволочь, – сказал Ютланд расстроенно. – Какая же ты сволочь… ну зачем, зачем так лгать?
Тело убитого колдуна все еще медленно менялось, уже и не человек, а что-то вроде огромной толстой жабы с широким ртом и вытаращенными глазами. На горле пульсирует белый пузырь, Ютланду почудились сиплые квакающие звуки.
Он примерился, двумя сильными ударами дубинки с хрустом раздробил зеленую голову. Мозги дива-колдуна брызнули с такой готовностью, словно он ударил по луже с грязной кровью.
На сердце тоскливо, теперь непонятно, в чем див соврал, где сказал часть правды, чтобы звучало естественно, где вообще придумал специально для него. И вообще о том ли Черном Всаднике речь, которого пытается отыскать?
За спиной сочувствующе фыркнул конь, а хорт подошел и лизнул руку, язык настолько горячий, что ожег кожу.
– Я вас тоже люблю, – ответил он машинально. – И что теперь? Возвращаться?
Взгляд уперся в стену, испещренную черными провалами, щелями, трещинами. Возможно, колдун соврал насчет мудреца по имени Змеиный Глаз. С другой стороны, пещера совсем рядом, если не проверит, потом сам себя загрызет…
Он похлопал коня по боку.
– Ждите. Я скоро.
Дальше слишком много огромных камней, скатившихся с гор, Алац рискует сломать ноги, и Ютланд прыгал по ним один, даже хорта отослал, тот смертельно обиделся, хотя вернулся к коню послушно.
Стена с той самой черной щелью, где великий мудрец Змеиный Глаз, приближается с каждым шагом, но Ютланд ощутил, как быстро испаряется желание лезть туда. Все сильнее в череп стучит мысль, что див-колдун соврал насчет этого мудреца, вот влезет к нему, а там вообще сорвется в пропасть…
Наконец поднялся по стене, осторожно протиснулся в щель, прошел немного и застыл, ноги как вросли в камень. Дальше пугающе раскрылась огромная, просто невероятно исполинская пещера, в которой легко затерялся бы целый город. Прямо от ног Ютланда уходит в темноту странно гладкая веревка, как будто не все они сплетены из отдельных волосков. Эта натянута очень туго, абсолютно не провисает, что удивительно, другая давно бы порвалась под собственным весом.
Чуть левее еще такая же, но эта, как основание крыла исполинской летучей мыши, служит опорой для длинного полотнища из дырявой кисеи, тонкой и настолько прозрачной, что, не осядь на нее пыль и грязь, была бы совершенно незримой.
Его сердце забилось часто и гулко, хотя все еще не решается поверить, что он у края невероятно огромной паутины. Судя по видимой части, центр далеко отсюда, явно в середине пещеры.
Страшно представить себе, какой там паук.
– Так не пойдет, – пробормотал он, – я же не восьминогий… И ходить по туго натянутой паутине пока еще не приходилось…
Вернувшись, долго шарил внизу среди деревьев, пока не отыскал длинный и толстый шест из твердого дерева, собственно, все деревцо целиком, только без вершинки и комля.
Комель заострил и обуглил в костре для крепости. Пусть по возрасту нельзя брать в руки боевое копье, но это не копье, а простая палка, такую или почти такую странники берут с собой, чтобы в дороге отбиваться от бродячих собак…
– А вот теперь рискнем, – сказал он зло и ступил на туго натянутую толстую нить, руки держат перед собой длинный шест, помогая удерживать равновесие. – Жить… не так уж необходимо, а вот рисковать…
Кисея паутины трепещет, раздуваемая неслышимым ветром, то и дело преграждает путь, задевая по лицу. Он отмахивался сперва равнодушно, потом с раздражением, а когда ощутил, что быстро начинает приходить в ярость, а в глазах начала расплываться кровавая пелена, нога впервые соскользнула.
Он повис на одной руке, другой удерживал шест, рассвирепел еще больше, но в последний миг гаснущего сознания почему-то увидел, как та дурочка трясется от холода, стучит зубами, но упрямо не хочет прижаться к нему… и ярость застыла на месте, потом нехотя начала пятиться.
Он подтянулся, снова взобрался на дрожащую струну и пошел вперед быстрее, уклоняясь от развевающихся паутинных полотен.
Справа и слева к его опорной нити подбежали такие же, но потоньше, а дальше он видел, что интервалы пустого пространства становятся все меньше.
Осторожно потрогал ногой дальше, наступил и прислушался к едва заметно подрагивающей, как туго натянутая тетива, нити. Вибрация почти неощутима, если не прислушиваться особо, никаких изменений не заметишь, однако почувствовал, как на той стороне где-то в темноте некто уловил его присутствие и начал прислушиваться, касаясь именно этой струны.
Он ступал осторожно, паучья нить слишком тонкая, и не помогает мысль, что паутина вообще-то крепче любой нити, а эта вообще толстая, как веревка, на которой удерживают корабли у берега. Знать одно, чувствовать – другое…
Руки, к счастью, уже могут дотянуться до параллельных нитей, это на случай, если вдруг потеряет шест, дальше те начали сходиться, по качающейся струне стало двигаться чуть легче. Голые нити начали обрастать крыльями тончайшей вуали, настолько тонко сотканной паутины, что вроде бы и незачем ей быть такой изящной.
Чем-то напомнила ему крылья летучей мыши, там точно так же на толстых опорных жилах натянута тончайшая пленка, а здесь струны, что служат скелетом паутины, вдесятеро толще остальных.
Он двигался осторожно, теперь одной рукой уже скользил по такой же струне справа и смахивал с нее налипшую пыль, в другой руке шест, но опирался им на толстую жилу слева, чувствуя себя канатоходцем над бездной.
Струна под ним заметно вибрирует, справа и слева такие же опорные постепенно сближаются, на многих тончайшая кисея абсолютно нетронута, простирается от одной нити к другой, слегка провисая, как парус под легким ветром.
Глаза уже привыкли к мраку, начали замечать, как в том месте, где должны сойтись уходящие в темноту нити, что-то поблескивает холодно и настороженно.
Мышцы ног начали ныть от постоянного напряжения, он стиснул зубы и продвигался вперед все так же с осторожностью, хотя стало намного легче. Несколько раз пришлось переступать через высохшие трупы горгон, гарпий, крупных крылатых ящеров – все аккуратно упакованы в плотные коконы, а однажды увидел, как в подобном мешке из паутины что-то шевелится и протыкает изнутри ткань острыми рожками.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
