Накануне открытия Собора у Василия была тайная встреча с Богданом Бельским. И было на этой встрече решено подвергнуть Бориса насильственному постригу в монахи. Вечером шестнадцатого февраля и в ночь на семнадцатое с разных концов Москвы, а больше из замоскворецких глухих мест, из Каменномостского питейного двора, с Житного двора, что у Калужских ворот, из ночлежек с Якиманки и Ордынки и ещё невесть откуда, стали собираться ватаги челяди и холопов Богдана Бельского, стягиваться к Новодевичьему монастырю.
В самую глухую полночь, под завывание метели, ринулись вооружённые тати к монастырским воротам — да получили крепкий отпор. Монастырь охраняли верные Годунову стрелецкие сотни и отряды наёмных шведов, направленные к монастырю волею боярина Семёна Годунова. Были в той скоротечной схватке раненые и убитые, но мало: тати поспешили удрать.
Под утро Василий Щелкалов явился в Плещеевы палаты, ещё не зная последствий нападения на монастырь. Душа вроде бы вещала, что постриг свершён. Да в чёрном деле душа и ошибиться могла. Богдан был в ярости, рвал и метал, вспоминая Бога и нечистую силу.
— Не вышло от нашей затеи проку. Шли на устах с Богом, а он отвернулся от нас. Перехитрил Семёнка Годунов.
— Розмыслом оскудели, брат мой. На авось понадеялись, с лёту, наскоком. Этак и сокол промахивается, — упрекал Щелкалов Бельского.
— Днём ещё не было там сатанинских стрельцов и мушкетёров, днём! — оправдывался Бельский.
— А ты и поверил, что ночью так будет? — Василий Щелкалов зло махнул рукой: — Нет, Богдан, не бывать тебе на красном месте!
— Не пугай, дьяк Василий. Богдан не из пужливых. Тут опростоволосились, другой путь искать будем. А и у тебя изъян в деле вижу: в первые же дни ухватил бы его в монастыре за пасмы да учинил пострижение.
— Не упрекай, коли не знаешь, Богдан. Ходили в монастырь мои люди, да опять же Семёнка Годунов, хитрый страж, обдурил меня. Следит за каждым моим шагом. Ан и сейчас за углом торчат его сычи.
— Обошёл нас лукавый правитель со всех сторон, — сокрушался Бельский.
— Да и рачитель Иов лукавством впрок запасся. Всех мужей именитых в Москву собрал на присягу... И присягнут...
Василий Щелкалов — сей прожжённый дьяк — ушёл от Бельского в полной растерянности. Шёл по тёмной улице в сопровождении слуги, не прячась, не думая о том, что кто-то вызнает о его загадочном посещении Бельского. Он пытался разобраться в событиях и пришёл к печальному выводу о том, что козни и преткновения Бориса Годунова и его окружения взяли верх над потугами медлительных соперников. Даже Фёдор Романов, первый боярин, остался ни с чем. «Перехватил твою порфиру, Никитич, хитроумный Бориска», — горько подумал Василий Щелкалов, скрываясь в своём подворье на берегу Неглинки в Белом городе.
А придя в палаты да уже молясь о своей безопасности перед образами, думный дьяк решил пока не супротивничать Борису, а затаиться до той поры, когда добыча будет по зубам. А то и поломать их недолго: сему печальный пример — судьба старшего брата Андрея.
* * *
Государственный добор приступил к выборам царя. Все соборяне желали одного: покончить с сиротством, найти себе верного отца, без которого в семье российской могут проявиться гибельные порочные силы, пагубные для всей державы.
И настал ещё один важный час для патриарха Иова. Он уже знал о событиях вблизи монастыря, знал их причину да порадовался, что Всевышний защитил будущего государя от поругания. Иов поднялся с патриаршего престола, опираясь на жезл святого Петра-митрополита, обратился с речью к посланцам России:
— Дети мои, было бы вам известно, что царица Ирина не захотела ни царствовать, ни благословить брата на царство. А сам Борис Фёдорович — правитель не желает принимать венца Мономахова. Но мы говорим Борису: «Держава не должна быть в сиротстве. Россия, тоскуя без царя, нетерпеливо ждёт его от мудрости Собора. Вы, святители, архимандриты, игумены; вы, бояре, дворяне, люди приказные, дети боярские и всех чинов люди царствующего града Москвы и всей земли Русской, объявите нам мысль свою и дайте совет, кому быть у нас государем. Мы же, свидетели кончины царя великого князя Фёдора Иоанновича, думаем, что нам мимо Бориса Фёдоровича не должно искать другого самодержца». — Иов замолчал. И с высокого места пытался рассмотреть движение Собора. И возликовал.
Взорвался порыв единодушия, громогласный и чёткий. Так решались судьбы князей на великом Новгородском вече. Духовенство, бояре, дворяне, воинство и приказные люди сказали:
— Наш совет и желание то же: немедленно бить челом государю Борису Фёдоровичу. И мимо него не искать другого властителя для России!
Богдан Бельский в этот миг стоял вблизи князей Романовых. Тут же неподалёку находились князья Телетевские, Шуйские, Ростовские. Сила-то какая! И как худородному Богдану Бельскому хотелось бы стоять среди них, управлять ими, вести за собой. Ан нет, сие не подвластно Бельскому. И он шепчет Фёдору Романову:
— Всех опутал колдовскими чарами правитель, все стали спомогателями его да архиерея! — В голосе Богдана сквозили злость и отчаяние.
Фёдор Романов был смирен, страсти в душе поугасли, огонь хранился под пеплом, силы затаились в ожидании своего часа. Он знал, что ещё поднимется выше всех присутствующих на Соборе, он свято верил в предсказания провидицы Катерины, потому что путь, освещённый ею Борису, Приближался к вершине. «Уж коль Россия — а она здесь, на Соборе, — взялась решать, то и быть, как сказала: «Бить челом государю Борису Фёдоровичу и мимо него не искать другого властителя для России!»
Будто вечевой колокол пробил, будто сии слова единым выдохом произнесла Россия. Что уж тут его потуги?! Русь поднялась! Упёрлась! И не найдёшь силы, равной ей. Вот и весь сказ! И утихомирился князь Фёдор Романов и ничего не сказал в ответ Богдану. Он слушал князя Воротынского, который сменил Иова.
— Небывало возвысил своею неусыпною, мудрою деятельностью Борис Фёдорович наше царство. Он смирил хана и шведов, обуздал Литву, расширил владения России, умножил число царей-данников и слуг. — Князь Воротынский умел говорить красно и обольстительно. И соборяне верили князю, что благодаря Годунову знаменитые венценосцы Европы и Азии изъявили уважение и приязнь к России. — Многие лета война обходит стороной державу. А какая тишина внутри её. Сие милость для войска и для народа. Волею правителя в судах правда, защита для бедных, вдов и сирот...
В этот соборный час многие бояре и дворяне, торговые и служилые люди вспоминали все те блага,
