зверя превратился рыцарь времен бана Кулина и сердар плеяды Янковича!
И вот почему дворянин Славо Д. до глубины души презирал дворянина Илу Девятого М-вича.
II
В год падения дожа и завоевания Приморья французами, которые ввели новые законы{26}, дающие народу большие права, началось переселение бездомного люда в приморские города.
Шли отовсюду и в самых разнообразных национальных одеждах; шли с боснийской и хорватской границ, с гор, из глухих углов, одни — в шерстяных штанах-пеленгачах и черных обшитых золотом тюрбанах, другие — в полотняных портах-беневреках, с распахнутой грудью, все больше молодые и решительные парни. Кто нанялся в полицию, кто — в услужение, но большинство перебивалось со дня на день, занимаясь контрабандой и воровством.
В их числе прибыл в город Х. некий Тодор Булин, рыжеволосый, веснушчатый парень с коротким туловищем и длинными ногами. Судя по одежде, был он, видимо, из Врлики; впрочем, один господь ведает, откуда он родом, чем занимался в прошлом и как его настоящее имя.
Тодор подрядился к священнику из пригорода и чем-то понравился ему. Священник задумал его сосватать и через год женил на одной вдове. Прозывалась эта счастливица Икой. Был у нее домик с порядочным огородом, где она разводила овощи, которые потом продавала на базаре. Примак Тодор — шутки ради его звали Тодор Икин — по-прежнему прислуживал священнику. Так прошло еще около года, и вдруг однажды зимней ночью в дом священника ворвались грабители, ранили его и начисто обобрали.
Долгое время не могли напасть на след грабителей. Наконец одного из них поймали. Он признался, что их вожаком был Тодор. Тодор угодил в тюрьму и спустя десять лет вышел из нее здоровым и раскормленным, словно из монастыря. Вернувшись домой, он стал работать в собственном огороде и у состоятельных крестьян. А на досуге рыскал по окрестностям и крал скот, пока однажды его не нашли мертвым около чужого хлева; пуля размозжила ему голову.
Осталась Ика одна с тремя сыновьями. Старший, Илия, уродился в отца — сущий бродяга. Двое младших, Яков и Периша, были славные парни, старательные и бережливые, а от Илии только зло и видели. Так оно и шло, а Ика все старела и старела. Яков с Перишей рылись в земле, как кроты, вели себя, как красные девицы, лелеяли мать, а Илия шлялся по улицам, таскал все из дому, заводил ссоры и пил.
Старики отродясь не знавали такого чудища, а крестьянские парни считали величайшей обидой, если кто-нибудь говорил:
— Илия Булин, вот ты кто!
Периша и Яков избегали своих сверстников, боясь, что те станут попрекать их братом. Труднее всего приходилось им по праздникам, когда по всему предместью звучали песни, когда их друзья толпами ходили по улицам, где собирались девушки, а они двое, точно прокаженные, умирали от скуки дома. Потому что хоть парни они и статные, но какая девушка на них посмотрит? Тотчас достанется от подруг этой «снохе Илии Булина».
В конце концов Периша и Яков выгнали Илию из дому.
Пристроился он помощником к одному веревочному мастеру — работа простая, верти себе большое колесо, и только. Продержался он целую неделю, потом нанялся живодером на бойню, затем побывал рыбаком, носильщиком, и так далее, чередуя частенько работу с отдыхом в кутузке, пока однажды не свалился на улице смертельно больной.
Тогда братья ночью перенесли его в дом.
Ика сначала убивалась над бредящим в жару сыном, а потом принялась себя утешать.
— Зло в нем от рождения, весь род у них такой! Вы, слава богу, в дядю уродились! Но, может, он исправится, если выживет.
— Дай-то боже! — сказали братья.
— Да, да, случается такое… Помните покойного Вуяна? Не правда ли, хороший был человек? А в молодости вел себя ничуть не лучше нашего Илии. Был единственным сыном, и все-таки терпение матери лопнуло, и она босиком пошла к врхпольской богородице и обратилась к ней с такими словами: «Пресвятая дева, либо сделай так, чтобы он исправился, либо возьми его к себе!» Вернулась, бедняжка, домой и застала Вуяна смертельно раненным: сосед в драке пырнул его ножом в пах. Но Вуян неожиданно выздоровел, сделался кротким, как ягненок, обзавелся хозяйством, женился — словом, стал человеком.
— Так вот, — продолжала она после долгого молчания, — и я, грешная, решилась дать обет, как Вуянова мать, вот оно и отзывается! Тяжко матери, коль дело до того доходит!
Братья заплакали.
Крепкий организм Илии справился с болезнью. Во время своего медленного выздоровления Илия получал то и дело гостинцы, которые покупались на заработанные тяжким трудом деньги братьев. Такое внимание растрогало Илию, и, когда силы к нему вернулись, он начал работать вместе с братьями, срываясь лишь время от времени…
Как-то в воскресенье, когда Ика была в доме одна, вдруг вбежал запыхавшийся Илия и запер за собой дверь.
— Что такое? — едва успела спросить старуха, как в дверь забарабанили камни.
Снаружи поднялся галдеж:
— Отворяй!.. Подавай нам его сюда, не то весь дом разнесем! — горланила толпа, непрестанно швыряя камнями.
— Не надо, братья, ради бога! — принялась просить старуха и, чтобы задобрить людей, отворила дверь. В тот же миг камень попал ей в грудь, и она упала как подкошенная.
Люди, испуганные невольно причиненным злом, разбежались.
Ика умерла на другой день.
Стражники схватили Илию.
Десять дней спустя разнесся слух, что община отдает трех человек в солдаты.
В то время в Далмации не существовало воинской повинности, однако общины насильно сдавали в солдаты непутевых людей.
На берегу собралось множество народу посмотреть, как Илию и двух его друзей под конвоем будут сажать на пароход.
Каждый пожелал им: «Скатертью дорожка!»
III
Поздним утром из графского дворца выходила маленькая полная женщина в шелковом платке, завязанном крест-накрест на груди, и с множеством золотых колец на пальцах, с тарелкой супа в одной руке и блюдцем с ломтиками лимона и померанца в другой. Женщина неторопливо входила в
