Голос ее немного дрожал.
— Я твой… по-моему, я прихожусь тебе деверем, знаешь Илию, того… должно быть, слышала.
Обе ахнули от удивления. Рябая тут же взяла себя в руки и поднялась.
— Здравствуйте!
— Ну, ну, а ты чья? — спросил Илия, вытаскивая из кармана патрон.
— Я Анна, вдова Периши.
— Что?.. Периша умер! — воскликнул солдат. На лице у него мелькнуло удивление и тотчас исчезло. Захватив пальцем немного помады из патрона, он помазал усы. — Черт! Значит, умер! А я и не знал! Так-то оно бывает, когда брат не думает о брате! Писал я несколько раз, но ни разу не ответили! — И приложился к фляге.
— Мы не получали писем! — сказала другая.
— Та-ак! Ну-ну, а ты жена Якова?
— Мария! Я тебя помню. Было мне лет десять, когда тебя… когда ты ушел в солдаты. Хорошо запомнила твое лицо, но теперь бы не узнала. Я дочь Марка Томича.
— Да ну? — удивился Илия, закуривая толстую цигарку. Потом, ткнув палкой в сторону малыша лет шести, спросил: — Мой племянник? До чего похож на покойного деда! Как тебя звать, а? Фу-у! Чего заревел, козленок! Подойди ты, девочка! И она хмурится! Дикари, как есть дикари. Гляди-ка, еще девочка! Чьи они?
— Все мои, — ответила Мария. — От покойного Периши не осталось детей.
— Оно и лучше. Зачем дети беднякам?
Мария вспыхнула и открыла было рот, чтобы ответить, но невестка прервала ее:
— Вот и братец!
По улице вслед за мальчиком, который указал дорогу Илии, валила толпа. От нее отделился высокий мужчина и зашагал быстрее. На нем был новый обшитый гайтаном гунь внакидку; сейчас, на быстром ходу, ему приходилось то и дело удерживать его движением плеч. Так обычно делают наши крестьяне, когда они чем-нибудь взволнованы.
— Черрт! Неужто Яков?
— Ахти! — всплеснула руками Мария, указывая на толпу. — Ахти! Как на потеху какую!
В толпу замешались даже женщины с малыми ребятами на руках.
— Черрт… Какие усищи, какие плечи! — крикнул Илия, шагнул навстречу брату и, схватив за плечи, поцеловал.
— Как ты? — едва вымолвил пораженный Яков.
— Хорошо, а ты! Черррт… настоящий гренадер! Обзавелся домом, кучей детей, похоронил брата, а я ничего и не знал. Ну, ну, ладно.
— Я… брат… я тебя никогда…
— Привет, земляки! — крикнул Илия заполнившей двор толпе.
— Здравствуй, Илия! С приездом! Ты, значит, живой! — закричали снизу.
— Я думал, что ты давно на том свете, и душу твою поминал, — произнес Яков.
— Ха-ха-ха! Вот здорово! Душу поминал! Ха-ха-ха!
— Покойный Шкулич, тот, что ушел с тобой, сказывал, когда вернулся, будто ты погиб в Италии, в каком-то бою, — продолжал Яков. — С тех пор все считали, что тебя нет в живых.
— Шкулич рассказывал! Значит, говорите, он окочурился!
— Истинная правда, как на духу, брат, хвалил тебя покойный Шкулич, — начал какой-то старичок, пуская дым из короткого чубука. — Что верно, то верно, брат, говорил, будто ты отличился в какой-то войне и якобы капитан…
— Я участвовал в двадцати пяти сражениях! — прервал его Илия, повернувшись спиной к своим, и, широко расставив руки, оперся на перила веранды. — В двадцати пяти, представляете? И чуть не в каждом втором бою бывал смертельно ранен! Подумаешь, проказа Шкулич им что-то наплел — слушайте его больше. Десять смертельных ран! Трудно поверить, но это так. Падаю, меня относят в лазарет, врач осматривает и говорит: «Тот!» — по-нашему значит: «Мертв!» Алзо[31], десять раз врач сказал: «Инфантерист Илия Пулин тот!» Они так выговаривают: Илия Пулин! А я полежу месяц, другой, пока вытечет из меня отравленная кровь, и становлюсь еще крепче. Алзо, у меня срослись три перебитых кости: лопатка, ребро и голень. И голень, представляете? Врачи никогда такого не видали. Впрочем, по порядку. Каждый раз, как поправлюсь, начальники мне говорят: «Пулин, вы полючиль солотой медаль, сейчас мошете домой!» А я им: «Нет, господа! Илия Пулин остается! Илия Пулин настоящий далматинец! Пока война, буду воевать!» И так, милые мои, вот этот рыцарь перенес двадцать боев и восемь смертельных ранений! — закончил Илия, ударив себя в грудь, и снова поднес к губам флягу.
— Убавил на две раны, — бросил кто-то под приглушенный смех.
— Прошу вас, братья, оставьте нас, впереди много времени, наслушаетесь еще! — прервал их Яков с горькой усмешкой. — А вы две чего стоите? Ты, Мария, ужин думаешь готовить, а? Так-то ты моего брата встречаешь! Пойдем, Илия, в дом!
Женщины ушли и увели с собой детей.
— Должно быть, и цесарь слыхал о твоих подвигах? — завел опять старичок с трубкой в зубах, когда все двинулись к выходу.
— Кто? Цесарь? — подхватил Илия, закручивая ус. — Дай бог ему здоровья, я сам с цесарем разговаривал, вот как сейчас с тобой, в добрый час будь сказано! Приехал он в Венецию, стал делать смотр войскам и вдруг как крикнет с лошади: «Кто тут Илия Пулин?» Я из строя на три шага вперед и кричу: «Здесь ваш верный солдат!» Цесарь поглядел мне прямо в глаза, отъехал малость — и на меня, да как хватит что есть силы рукой по плечу, да как гаркнет: «Бра-во, далматинец, бррра-во! Будь у меня десять полков таких солдат, я завоевал бы второе королевство!.. Очень жаль, очень жаль, очень жаль (так три раза и повторил), что ты на плохом счету, не то тотчас назначил бы тебя главнокомандующим. А так, ступай-ка домой, я дам тебе хорошую службу, чтобы жил ты в достатке до самой смерти. А пока вот тебе сто дукатов…»
— Такую уймищу денег отвалил! — простодушно воскликнула какая-то женщина, баюкая ребенка на руках.
— Погоди, не перебивай! Офицеры, окружавшие цесаря, попадали на колени. «Пресветлый государь, — сказал старший, — молю тебя, прости Илии его вину, пусть останется с нами наш ратный товарищ, наша гордость. Потому в конце концов вина его не так уж велика! Сущие пустяки! Повздорил и в запальчивости зарубил двоих-троих, уж
