лица разговаривая с веревкой, а кровь, вытекающая из страшной раны, образовывала на полу черную лужу.
– Я хочу видеть Кристину, – отупело повторил Юрий.
– У тебя нет выбора, – сказал Рэд, и тот, словно получив негласную команду, заковылял к стеклу. Прижавшись к нему кровоточащим огрызком, Юрий начал звать дочь. Его воспаленные глаза остановились на электронном табло. 9:58.
– Я все понял, – с надеждой проговорил он. – Там, наверху… все закончилось! Ведь музыки нет, Рэд! Ты слышишь? Они мертвы! Они умерли, Рэд! Нам надо выбираться отсюда!
Режиссер лишь плотнее сжал губы.
Когда на экране цифра 58 сменилась на 59, весы исчезли, и на мониторе появилось изображение прозекторского стола. Только на этот раз вместо матери Алексея на нем было распластано неподвижное тело Кристины.
У Юрия отвисла челюсть. Ослабевшие пальцы разжались, выпуская ампутированный обрубок.
– Кристи… девочка моя, – с трудом ворочая языком, выговорил он.
– Привет, Фил. У тебя две минуты, прежде чем мой брат отрежет ей обе руки, – раздался невозмутимый голос Оха. Словно в подтверждение этого, послышался звук заведенной бензопилы. – Кстати, вам всем передавал привет Таро. Он успел сделать это перед смертью. Бедолага склеил ласты час назад, все-таки подавившись своей книгой. По иронии судьбы, в его глотке застряла именно та страница, где он описывал смерть несчастной женщины… Но я отвлекся, Фил. Время пошло. Осталось полторы минуты.
– Полторы? – переспросил Юрий, но Ох уже вышел из эфира.
– Лезь в петлю, парень, – посоветовал Рэд. – Другого выхода нет. Иначе они убьют твою дочь.
Покрасневшие глаза Есина заполнились слезами.
– Не трогайте ее, – всхлипнул он. Проковыляв к виселице, он задрал голову. Каплеобразная петля была так высоко, что, даже если бы Юрий вытянул здоровую руку, он едва коснулся бы веревки кончиками пальцев.
– Я… не могу, – захныкал он.
– Встань на стул.
Юрий послушно закивал. Сейчас он больше всего смахивал не на хладнокровного убийцу, а на растерянного ребенка, который нуждался в подсказке. Несколько секунд он озадаченно таращился на стул – взобраться на него казалось ему равносильно покорению Эвереста. Все тело скручивало и выворачивало наизнанку, он стремительно слабел от обширной кровопотери.
Стоная и поскуливая, он все-таки сумел вскарабкаться на железное сиденье. Некоторое время он сидел на корточках, переводя дыхание. Перед глазами клубился пурпурный туман, сквозь который едва-едва проглядывалась петля. Она зловеще покачивалась. Юрий встал во весь рост, вытянув руку, нащупал шершавую поверхность веревки.
– Я хочу… поговорить с Кристи, – запинаясь, сказал он.
– Вряд ли это получится, Юра. Похоже, она под наркозом, – произнес Рэд.
По впалым щекам Есина бежали слезы. Подтянув веревку к себе, он не без труда просунул голову в петлю. Потом заговорил извиняющимся тоном, словно оправдываясь:
– Я думал, это кино должно закончиться иначе. Мы собирались уехать… с Карпычем… Я все помню… Хотели заехать в храм и помолиться… Вечеринка у Кролика… «Джуси Фрут»… Я… – Не выдержав, Юрий зарыдал: – Я всегда любил ее… У меня больше никого нет, кроме Кристины… Всю свою жизнь… я делал все ради нее… Господи, как глупо… что все так закончилось… Рэд?
Их взгляды пересеклись, и у обоих в глазах стояли слезы.
– Поторопись, Юра, – прошептал режиссер.
– Помолись за мою дочь. Прошу тебя.
И, прежде чем Локко успел открыть рот, он шагнул в пустоту. Под весом мужчины веревка, резко натянувшись, заскрипела. Дергающиеся туфли Юрия не доставали до пола всего несколько сантиметров.
– Прощай, Фил, – вздохнул Рэд. – Точнее, Юра…
Он опустил топор. Мельком глянул на костяшки пальцев, побелевшие от напряжения.
– Это не я проклял вас своим кино, – сказал он. – Вы все были такими задолго до съемок «Седой ночи». Просто я сумел разглядеть в вас то, что мне помогло создать неповторимый и уникальный фильм. Я выбрал три жемчужины из тонны невзрачных раковин.
«Четыре, – поправил его внутренний голос. – Четвертая жемчужина – покойная Ирина».
Режиссер вновь посмотрел на висельника. Юрий умирал долго и мучительно, его лицо уже посинело, язык вывалился наружу, а тело продолжало дергаться и вздрагивать, будто по нему, уже мертвому, пускали разряд тока. Вылезшие из орбит глаза слепо таращились на экран, который снова был черным.
– У тебя полчаса, чтобы разделать этого шизофреника, – зазвучал голос Оха. – Или ты думаешь, что со смертью Фила все закончилось? Пятый сеанс, хоть и с опозданием, будет показан!
– Мать вашу, – сорвалось с губ Рэд. – Может, уже хватит?!
Ох залился смехом.
– Все только начинается, гомик. У тебя есть пила и топор. Если этот болтающийся крендель не будет лежать на весах в разобранном виде, Эх займется его дочерью. Ты ведь не хочешь брать на себя еще один грех?
Рэд не хотел. Он уже вообще ничего не хотел. Пожалуй, кроме одного – как можно быстрее оказаться на воле.
– Время пошло, гомик.
Рэд заскрежетал зубами.
Ладно… они еще узнают, какой он гомик…
Наверху послышалась какая-то возня, и в следующий миг тело Юрия тяжело шлепнулось на залитый кровью пол.
«Перерезали веревку», – понял Рэд. И на этом спасибо. Он даже не хотел думать о том, как пришлось бы вынимать из петли Есина, чтобы выполнить задание Оха. Разве что распиливать труп по частям, снизу доверху, как колбасу.
Из угла раздался плач ребенка, но Рэд даже не оглянулся. Он снял с себя заскорузлую от грязи и пота сорочку, подобрал пилу и опустился на колени перед бездыханным телом.
– Наверное, вам всем надо было с этого начинать, – сказал он, делая первый распил на уцелевшей руке Юрия. – Просто покончить с собой. Все предельно ясно, и чаша заполнена…
Заиграла музыка. Как всегда, незабвенная классика, на этот раз пространство «кинотеатра» наполнилось чудодейственными и неповторимыми звуками «Волшебной флейты» Моцарта.
Разделавшись с конечностями, Рэд смахнул со лба пот и взглянул на часы. Шестнадцать минут. Что ж, принимая во внимание его возраст и то, что разделкой трупа ему приходилось заниматься, по сути, второй раз в жизни (первой была Жанна), результат неплох…
Впрочем, самое главное и трудное было впереди – туловище. Нужно хотя бы успеть отделить тазовую кость, иначе все вместе не влезет в контейнер…
Во время работы неожиданно лопнула пила, и Рэду ничего не оставалось, как взяться за топор. К счастью, его хватило не только на один удар. После очередного удара, которым он пытался развалить надвое позвоночник, сверху опустился трос с контейнером из коричневого пластика.
Когда режиссер расчленил труп, то едва держался на ногах. Он тяжело и хрипло дышал, а выглядел так, словно его поливали кровью из шланга.
– Вот и все, парень, – выдохнул он, глядя в остекленевшие глаза Юрия. Схватив за волосы голову
