весной две тысячи тринадцатого года. Я провела в больнице больше двух месяцев, и в палате скопилось много цветов от учителей, студентов школы и разных незнакомцев. Было душно от их запаха, но я не реагировала и не просила маму убрать бесконечные вазы, ведь сквозь душистый аромат гортензий, роз, ромашек и даже подсолнухов я не чувствовала запаха Ноя Эллисса.
Он просто приходил и разговаривал. Говорил о чем угодно, но всегда это были общие темы. Как-то раз ему удалось включить меня в разговор – это был спор о космических кораблях. Кажется, я сказала, что не вижу смысла в полете на луну, пока человечество до конца не исследовало собственную планету и не разгадало все ее тайны.
Сначала я притворялась, будто меня не тревожат его посещения, хотя это было далеко не так. В тот самый первый день, когда я увидела его, мое сердце встрепенулось, а затем вспыхнуло огнем, будто фитиль свечи. Р-р-раз – и огонь мгновенно разгорелся и потек по венам горячей лавой. Точно помню, что Ной Эллисс хотел уйти, потому что жутко испугался моего взгляда, но отец упрямо заявил, что ему лучше остаться со мной.
Теперь-то я знаю, что отец сделал это для того, чтобы я обрела новые воспоминания и пережила старые, но тогда, лежа в больнице, превращенная в мумию, я злилась и боялась.
Ной Эллисс подчинился отцу, уступил и остался, и с тех пор мы виделись почти каждый день. На каникулах он проводил в моей палате по нескольку часов. Приносил фильмы и книги. Тайком притаскивал сладости. Я почти всегда молчала. Мне до смерти хотелось прогнать его, но я знала, что это будет невежливо и странно. Ведь он пытается мне помочь, пусть и против моей воли. Я много раз говорила прямо, что не помню его, и много раз намекала, что боюсь, что память ко мне не вернется. Но в ответ он лишь сказал: «Ничего. Мы можем познакомиться вновь. Ведь я тебя помню».
И тогда, весной, все прекратилось в один миг – я перестала притворяться. Ждала Ноя Эллисса с нетерпением – хотела раз и навсегда оборвать нашу странную связь, которая мучила нас обоих. Когда Ной вошел в палату, я была готова – он даже не успел опуститься в кресло, лишь бросил рядом на пол черный рюкзак:
– Ной, почему ты продолжаешь приходить ко мне? Зачем ты делаешь все это? Я никогда тебя не вспомню. Память не вернется, даже если ты будешь жить в моей палате. Разве тебе не больно? – на выдохе задала я последний вопрос.
Ной опешил. Глаза изумленно расширились, а лицо приняло потерянное выражение, отчего мне тут же стало не по себе – чувство вины, чувство, будто я сдаюсь, разом охватили меня от его взгляда.
Я проигрываю этот бой, – поняла я, – и проигрываю его не Стивену Роджерсу, монстру из клетки, а обычному светловолосому парню.
Он помолчал с минуту, затем ответил:
– Я люблю тебя.
Я еще подождала, потому что решила, что ослышалась. Ной Эллисс не мог меня любить. Просто не мог. Он меня совсем не знает. Я и сама себя не знаю.
Но Ной, будто догадавшись, что я сомневаюсь в его словах, повторил громче:
– Я люблю тебя. Вот поэтому.
Я опять промолчала. Потому что это невозможно. Ной не был глупым, напротив, он был умным. А раз так, то разве он мог полюбить кого-то… даже не зная… что это вообще за человек?..
В ту секунду меня вновь охватил страх, и я поняла, что не я не хочу быть с Ноем. Я не хочу, чтобы он был со мной. С такой как я. Это были плохие мысли, но я уже не могла от них избавиться, потому что не могла отвести взгляд от серьезного прищура его голубых глаз.
– Почему ты меня любишь? – спросила я. Вопрос, сорвавшийся с моих губ, был вполне себе логичным, и я с нетерпением стала ждать ответа. Я знала, что смогу парировать любой его ответ. Не имеет значения, что Ной скажет – он неправ. Он абсолютно ничего обо мне не знает.
Но он молчал. И через минуту я поняла, что он не ответит. Я почувствовала и облегчение, и грусть одновременно. Мы друг другу никто, никто. Между нами ничего общего, мы просто две лодки, привязанные рядышком к одному причалу.
– Больше не приходи, Ной. Пожалуйста, – добавила я. Чем тише и жестче становился мой голос, тем больнее было в груди. Ной не выглядел удивленным или потерянным, наверняка он знал, что к этому все шло, но я все равно увидела, что в его глазах-льдинках мелькнуло незнакомое мне чувство. Я не смогла понять, что это, потому что мои чувства были слишком острыми и болезненными. Я поняла, что притворяюсь, что мне не больно.
Но мне было. Хоть я и не знала Ноя Эллисса, мне не хотелось его обижать. Но так будет лучше. Мы никогда не станем друзьями. Я этого не хочу. Я не хочу, чтобы он был с такой как я.
– Я не хочу тебя видеть. Твое лицо напоминает мне о страшных вещах, о которых я не хочу помнить. Ты понимаешь?
Он молча смотрел. Может, пытался сдержать гнев или разочарование?
Нет. На самом деле добрее человека я в жизни не знала. И сейчас Ной не злился, хотя лучше бы он это сделал или рассмеялся мне в лицо: «Ты действительно поверила, что я тебя люблю? Да мне просто тебя жаль!»
Теперь я знала точно: я его подвела. И, если быть до конца откровенной, я подвела в первую очередь себя, отказавшись бороться и вспоминать. Сдавшись.
– Я понял, – наконец сказал Ной. А затем слабо улыбнулся мне в последний раз, поднял рюкзак и, недолго думая, склонился и поцеловал меня в лоб. Я растерялась, закрыв глаза. В лицо пахнуло весенним солнцем и свежескошенной травой, будто Ной только что косил лужайку рядом с домом. А затем его тень с моего лица исчезла.
Я не открывала глаз, хоть и знала, что он ушел и уже не вернется. По щекам градом покатились неожиданные слезы. Я в последний раз услышала его бодрый мальчишеский голос: «Главное, что я тебя помню, Кая», – а затем наступила тишина. И четыре года спустя мы встретились вновь – когда капот моей машины раздробил его кости, когда я безжалостно отняла его жизнь.
* * *
Мама разбудила меня в четыре часа утра, чтобы я отправилась на овощной рынок и привезла ей всякой всячины.
– Мам. – Я перевернулась на спину и встретилась с ней взглядом. В лицо тут же ударил свет лампы, стоящей на тумбочке рядом с кроватью.
– Не брыкайся, – отмахнулась она, выпрямляясь. – Я бы и сама поехала, но сегодня
