суббота. Ну, то есть у меня куча дел в галерее.
– Ясно, – ответила я, напрягая пресс и мышцы ног, чтобы сесть. – Все я равно уже проснулась.
– Вот и отлично, – воодушевленно сказала она.
Я посмотрела вслед маме, когда она вышла из моей спальни, оставив дверь открытой. Неужели она опять не спала всю ночь?
В голове звякнул тревожный звоночек, напомнивший о том, что нужно позвонить ее лечащему врачу и убедиться, что мама регулярно ходит на терапию. Хотя, может, я вообще сгущаю краски. Когда я спустилась к завтраку, мама порхала по кухне и выглядела вполне здоровой.
– Мам, ты спала? – спросила я напрямик. Она мрачно посмотрела в мою сторону, при этом успевая перекладывать оладьи на тарелку. Это был притворный взгляд, который означал: «Кая, ты что, шутишь?». Я выдержала его, и она ответила:
– Конечно, я спала. Не путай обязанности.
– Какие обязанности? – Я откинулась на спинку стула, подальше от ее мрачного взгляда.
– Наши обязанности. Ты – дочь. Я – мать.
– Я помню.
– Отлично, – бросила она с сарказмом.
– Так ты спала? – повторила я вопрос. – Только правду.
– Кая, – на этот раз мама посмотрела серьезно, но уже через секунду смягчилась: – Конечно, да, малышка. Я проснулась лишь за тем, чтобы разбудить тебя. Со мной все в порядке.
– Я не сомневаюсь. Просто нужно регулярно спать, иначе…
– Помню, помню, – легкомысленно перебила она, махнув в мою сторону деревянной лопаткой. – Иначе мой мозг превратится в оладьи.
Она всегда вела себя подобным образом, едва дело доходило до серьезных разговоров. Не могла и минутки выдержать, сразу же улыбалась, отшучивалась. Я решила не давить, потому что знала: как только задену за живое, что-то случится. Мама или расплачется, или заговорит меня до смерти. И то и другое ужасно, поэтому я благоразумно промолчала, наблюдая, как она несет ко мне тарелку с оладьями.
Дома я ем все, что она готовит, даже если порой она забывает о моих предпочтениях. Я не хочу ее поправлять, потому что тогда у нее сразу же возникнет ассоциация с папой. Он все время повторял, что оладьи – зло, что я не ем жирное, что даже овощи, будь они хоть трижды экологичны, в жареном виде нельзя. Мама тут же устроит сцену, если я заговорю о папе.
Когда я приезжаю домой на каникулы, мы готовим по очереди. Конечно, после ее оладий мне придется провести в спортзале лишние два часа. Но это ничего. Мама по-прежнему следила за мной. Может быть, хочет, чтобы я добавила мед? Или варенье? Через минуту мне стало некомфортно, и я собиралась спросить, что стряслось, но она перебила поток моих мыслей:
– Да я просто переживаю, что всю дыню раскупят, пока ты тут будешь смаковать каждый кусочек. – Я удивилась, и она добавила: – В начале сентября дыня очень популярна, и ее используют для множества блюд. Это я тебе так, для общего сведения говорю. Все домохозяйки ждут с нетерпением субботы и выезжают на ярмарку ранним утром, потому что только там можно купить экологически чистые продукты. Понимаешь, о чем я? Некоторые я хочу использовать для красок, а остальные…
Я почувствовала, что отключаюсь. Так происходило всегда, едва мама начинала без умолку болтать. Когда вдруг повисла тишина, спустя несколько секунд я сказала:
– Хорошо, мам.
– Хорошо что? – осведомилась она.
– Хорошо, я выезжаю. Может, взять пистолет на всякий случай? Смогу отнять пару-тройку дынь у этих твоих домохозяек.
Едва я сболтнула такую глупость, как тут же испугалась, но мама, к счастью, улыбнулась. Неужели настал конец ее страданиям, неужели она перешагнула границу и отпустила прошлое?
Наверное, это мне нужно к терапевту, а не ей. Мама движется дальше, а я, спустя четыре года, все еще сплю с открытой дверью и поднимаюсь только по лестнице.
Поцеловав маму в щеку, я сказала, что люблю ее, и вышла из дома. Часы показывали шесть утра, солнце только-только начало просыпаться, озаряя небо оранжевыми и розовыми красками. Уже через четверть часа оно светило вовсю, да так ярко, что пришлось надеть солнцезащитные очки, чтобы не ослепнуть. Я вспомнила лампу над прозекторским столом на заброшенном складе Стивена. Что стало с тем складом?
Прочь, мысли, прочь.
День складывался удачно. Мне удалось приобрести все овощи и фрукты из маминого списка, и какой-то крепкий коренастый парень предложил помощь, когда я волокла тяжеленные пакеты к машине. Я не стала отказываться, хоть и решила, что боль в руках – справедливое наказание за утренние оладьи.
Когда в полдень я вернулась домой, мама, сидевшая в беседке на заднем дворе, помахала мне рукой и ткнула пальцем в мобильник, прижатый к уху. Я кивнула, затем разгрузила машину и приняла душ, решив отправиться в соседний городок в книжный магазин, куда должны были доставить мои новые учебники. Мама все еще болтала по телефону, так что я оставила ей на холодильнике записку: «Я в книжный. По дороге заеду за конфетами».
Но в этот день мне не суждено было попасть в кондитерскую.
И маму я живой больше не видела.
* * *
10 сентября, 2016, 17:16
Вечер наступил как-то внезапно, и я спешно засобиралась домой, чтобы не оставлять маму в сумерках одну. Когда вдалеке показалось знакомое кукурузное поле, я почувствовала, как тревога отпускает, и даже сбавила скорость.
Вдруг за поворотом на обочине дороги показалась машина. Перед левым передним колесом на корточках сидела девушка, и я, решив, что времени еще предостаточно, раз до дома рукой подать, затормозила, вытащила ключи из замка зажигания, и, хлопнув дверцей, направилась к незнакомке.
Волосы у нее были белыми, короткими и растрепанными, будто у только что вылупившегося цыпленка. Глаза, – когда она подняла голову, чтобы посмотреть на меня, – огромными от ужаса.
Ее глаза меня удивили – чего она так испугалась?
Выглядела она маленькой и слабой, и я поинтересовалась, нужна ли ей помощь. В машинах я почти ничего не понимала, но могла заменить колесо. Девушка по-прежнему выглядела потрясенной, и я спросила:
– С тобой все в порядке?
– Да. – Ее всю передернуло. – Да, мне нужна помощь.
Она показала на колесо, и я наклонилась, упершись ладонями в колени. Девушка даже не подумала отстраниться, и теперь нас разделяло лишь тридцать сантиметров. Я внимательно осмотрела колесо и нахмурилась. На первый взгляд с ним все было нормально, никаких видимых повреждений. Нажав на него ладонями, я проверила, не приспустилось ли оно.
– В чем дело? – наконец спросила я, выпрямляясь и доставая из кармана штанов дезинфицирующую жидкость. – Здесь все в норме…
Но внезапно меня что-то ударило в затылок, и я, прежде чем отключиться, увидела виноватое лицо незнакомки и услышала ее шуршащее «прости», полное слез отчаяния.
* * *
Когда чернота рассосалась и я открыла глаза, то испытала массу неприятных ощущений: нестерпимо воняло, мое тело приняло какое-то странное положение, но когда я попыталась закрыть нос, руки не слушались. Пахло гниющей соломой, кровью
