пацаны, когда пробираются на их санаторский пляж и показывают, как всякие ракушки и мидии вылавливать, говорят, их можно есть и сырыми. У бабушки спросил, говорит, что, «конечно, дары моря часто едят свежевыловленными, чуть приправив лимоном и бальзамическим уксусом». Каким уксусом он не понял, и вообще уксус жуть как воняет. Мать бы в жисть не дала есть сырое. Расколол одну раковину камнем, попробовал, ну такое! Лимона, правда, нет и этого, как там бабушка назвала, какого-то уксуса, но в школе расскажет, что он, как Робинзон, сырые ракушки ел.
Море здесь хорошее, просто лучшее. В лагере в прошлом году был под Джубгой, тоже ничего, но там купаться только по свистку и не дальше чем по пояс — по пояс разве наныряешься! Здесь бабушка со своим зонтиком от солнца на берегу стоит, наблюдает, но не кричит, разве когда он слишком долго не выныривает, просит потом так больше не делать. Он и не будет, а то в следующий раз с матерью ехать придется, а она хуже пионервожатой — трусы переодень, в мокрых не сиди, застудишься, согрейся, губы синие, шапочку надень, весь день на солнцепеке, сгоришь, — и пошло-поехало. С бабушкой проще. Распахал вчера коленку, приложил подорожник, до медпункта так и не дошел, в море щипало, бабушка после отбоя попричитала, зеленкой залила, и все дела, главное, чтобы маме не написала — мама убьет.
Бабушка не то чтобы старенькая, а какая-то немного старомодная, что ли. Столовку конюшней называет. Сколько поправлял ее, нет-нет, опять скажет, что будет ждать на полднике в конюшне. На электрофорез ее отвести нужно в «домик прислуги», тогда как это нормальный второй корпус, а вместо библиотеки говорит, что будет в «большой гостиной». Но ему бабушкины причуды не мешают.
Бабушка старенькая, потому что его папа у нее аж четвертый ребенок, а он, Ленька, у отца первый и единственный, но поздний. Все так и говорят — «поздний ребенок». У пацанов отцам лет по тридцать — тридцать пять, а его отцу уже аж сорок три года. Поздно на матери женился. Бабушка говорит, это потому, что война была. В войну у папы другая семья была, и сын Кирюша только родился, но они в Ленинграде в блокаду погибли, папа на фронт ушел, а они там от голода… И потом только через много лет после войны папа женился на его маме, и родился он, Ленька Елизаров, сломавший семейную традицию.
У них, Елизаровых, все мужчины в роду Леониды Кирилловичи и Кириллы Леонидовичи, а он Леонид Леонидович. Бабушка говорит, это потому, что имя умершего маленького сына Кирюши папа ему передавать не захотел. Так он, как и отец, стал Леонидом. Только он Ленька, а отец Лёва, его все так зовут. По документам папа Леонид Кириллович, но все его Левой зовут. Бабушка говорит, это потому, что она всегда хотела назвать сына именем своего отца Льва, а дедушка хотел именем своего отца Леонида. Записали, как хотел дедушка, а прижилось имя, какое бабушка хотела.
И получается, если бы маленький Кирюша и его мама от голода в блокаду не умерли, он, Ленька, не родился бы. Жутковато. Папа жил бы со своей первой женой и Кирюшей, на его маме не женился бы, и его бы не было. А где бы он был?
Сейчас тихий час, бабушка задремала в их номере, который она почему-то называет «комнатой Марфуши», можно и ускользнуть. Из корпуса не выпустят, но в шахматы в красном уголке, который бабушка называет «малой гостиной», поиграть можно, а потом быстро выпить сок, булку с полдника забрать и бежать на пляж в водное поло играть.
Понятное дело с бабушкой лучше — мама бежать с булкой не пустила бы. Посиди спокойно, доешь, прожуй, в каком ты виде… Бабушка подслеповата, в каком он виде, четко не разглядит, и что руки перед полдником не помыл, не заметит, можно схватить булку и бежать, еще и чаек этой булкой покормить.
И везде его бабушка отпускает, но на «Фантомаса» сегодня никак. Говорит, у них важное дело, которое могут сделать только они. Что им уезжать скоро, а дело еще не сделали. Бабушка про это дело уже сто раз говорила, сделали бы с самого начала и забыли — что у нее там, экскурсия, или учить что-то заставит, или из летней программы читать, так он прочел уже почти половину списка. «Тараса Бульбу» и на даче можно дочитать, когда пойдут дожди, а на море разве до «Тараса Бульбы».
Но бабушка-то говорит, что им надо «сделать дело», то, что она сама «еще не готова». И так третью неделю «не готова», а сегодня вдруг готова. И получается, сегодня на «Фантомаса» он не попадает, нет бы вчера вместо этой «Войны и мира» это ее дело делать, так нет же, балы с девчоночьими соплями «люблю-не люблю» сидела смотрела. Все нормальные люди в киношку сейчас пойдут, пацаны уже бегут места в летнем кинотеатре занимать — в летнем билеты без мест, они с пацанами всегда лучшие ряды занимают, для друзей и их родных держат.
Родные здесь все важные, так мама ему перед отъездом объясняла. Что путевки достали по большому, хотя «блат» слово нехорошее, его произносить не надо. Что это правительственный санаторий, что отдыхают очень важные люди, чтобы вел себя нормально, не то ей перед людьми стыдно будет. Он, Ленька, себя прилично и ведет, а что с пирса ныряет и физкультурник на него жаловался, что во время водного поло соперников топит, так это мелочи.
— Молодой человек, не будете ли вы столь любезны предложить мне руку, — просит бабушка, и вместо «Фантомаса» они медленно — быстро бабушка ходить не умеет — бредут по прогулочным дорожкам, не погулять же она его вывела.
Добредают до дальнего утеса — они с пацанами только вчера спорили, можно ли сигануть с этого обрыва в море, не убьешься ли? Он бы и сиганул, да утес весь огражден от таких, как он, желающих, чтобы не прыгали или не сорвались. Физкультурник уже сто раз предупреждал, чтоб и не пытались — сразу из санатория отчислят и родителям на работу сообщат. Но бабушка, подобрав свою длинную юбку, через ограждения перебирается и его зовет. Бабушка точно «свой парень».
Утес весь в камнях, валуны такие разного размера. Но бабушка находит какие-то особенные, одной ей понятные, садится прямо на камни, гладит эти валуны руками:
— Антипка… Савва…
Камни как камни, что их гладить. Нет, говорит,
