не просто утес, это могила волчонка, который много раз людей спасал, и звали этого волчонка…
— Антип Второй. Из сказки, которую ты всегда перед сном рассказывала. Про волчонка Антипа Второго, который спасал маленьких девочек, из которых потом его тетя Оля и тетя Ира выросли. А папу не спасал, потому что папы еще не было. Помню сказки.
Обидно, вместо «Фантомаса» опять сказки слушать, он же уже не маленький.
— И хорошо, что не маленький. И нужно, что не маленький.
Бабушка валуны уже все погладила, просит подать ей руку, чтобы подняться.
— Нужна вся твоя ловкость, Ленечка.
И, вытирая испачканные каменной пылью руки кружевным платочком, продолжает, подходя к самому обрыву, почти на край. Мама бы ему близко к краю подойти не разрешила, а бабушка, даром что ей столько лет, сама на край становится и еще с обрыва вниз заглядывает.
— Видишь уступ под утесом? Нужно на него стать одной ногой, спустить еще чуть ниже вторую. Это только на вид сверху страшно, а там будет другой уступ, за который можно зацепиться рукой, а ногу еще ниже поставить, там почти ступенька, двумя ногами стоять можно.
Откуда знает?
— Так становись, назад не оглядывайся. Просовывай левую руку между двумя большими камнями и нащупывай, правый камень должен сдвигаться. Не двигается? Тогда на полшажка вправо, левой рукой держись, там куст удобный, хватайся. Стал правее. Рука на уровне твоей макушки быть должна, ты за лето вырос, но все же я тогда чуть повыше тебя нынешнего была. Просунул руку? Получается? Двигается камень? На себя его не свали, он в сторону сдвигается. Разгребай, разгребай еще, разгребай, рукой пощупай, есть что там?
— Ржавое что-то.
— Ржавое! Конечно ржавое! За столько-то лет и рядом с морем. Ржавая жестяная коробка. От детской железной дороги. За сорок пять лет не проржаветь невозможно. Камень обратно подвинь, мало ли когда еще пригодится. Про тайное место теперь ты знать будешь.
Жестяную коробку — вдруг там сокровища! Или карта сокровищ! С пацанами они все быстро найдут! — протянул наверх бабушке, сам по указанным ею уступам выбрался обратно. Надо успеть до отъезда пацанам эти уступы показать, и как он ловко над обрывом пролазит. Откуда бабушка про все ходы здесь знает?
Коробка проржавела, еле открыли. Думал, там сокровища, а там несколько цацек девчоночьих, колечки там, бусики, старая книжка, тетрадка со стишками, написанными таким старорежимным почерком, с витыми буквами, которые чуть расплылись, не все прочитать можно и какие-то рисуночки. Бабушка смотрит рисуночки на просвет в свете заходящего солнца, внизу на пляже оно уже не видно, еще до ужина за гору уходит, а с высокого утеса последние лучи еще можно поймать. Бабушка смотрит, бормочет:
— Савва, мальчик мой! Ты настоящий художник! Прости, что не понимала.
Разве мальчика могут так странно звать — Савва?! Хорошо, его не так зовут, пацаны бы засмеяли. А на просвет картины, да, клево проступают. Когда тонкие бумажки одна на другой лежат, не видно, а если к свету поднести, то проступают совсем другие картинки — волк в прыжке бросается на матроса, ветер развевает листья деревьев и листья бумаги, а между ними несколько одиноких фигур — женщина с двумя девочками и снова волк…
И это все дело? Можно обратно в корпус идти? Пофиг, все равно, скажет пацанам, что клад нашел. Ржавую коробку и здесь, и во дворе пацанам можно будет показать, приплести, что сокровища внутри были, только он по закону сдал их на пользу государства, а коробку ему оставили. Коробка древняя, вон еще с какими-то дореволюционными буквами, попробуют пацаны не поверить!
Но откуда бабушка знает, что коробка в тайнике под утесом?
На крыше (продолжение)
Даля
Португалия. Алгарве
Братья Левка и Ленька просят, как вернемся в Москву, им эту коробку показать. К роду Елизаровых они отношения не имеют, но, говорят, им посмотреть прикольно. Мама захотела назвать их так, а Олег не возражал. Раз у моего отца не было сына и род Елизаровых по мужской линии не продлился, мама дала своим сыновьям их семейное имя, которое где-то там век назад раздвоилось на два: Лева и Леня. Хоть они и не Елизаровы, но они мои братья! Такие взрослые и крутые! Девчонки, наверное, уже сходят с ума!
На вилле богатой Марии горит свет. Интересно, коллекция «раннего Вулфа», собранная ее приемным сыном Фабио Жардином, которую сам Вулф в интервью маме назвал «проституцией», у нее там хранится?
— Ничего у него не вышло. И коллекция его обесценилась, и, кроме знаменитого вулфовского кольца с синим камнем, ничего-то у него не осталось.
— Говоришь, внутри кольца был вензель? — спрашивает мама.
— Вензель? — живо интересуется Мария-Луиза.
Интервью полностью мы еще не успели посмотреть — я растягиваю удовольствие и предвкушаю все, что это интервью может дать мне с научной точки зрения.
Но вензель на кольце! Буся оставила мне кольцо с желтым камнем и буквами ICE на внутренней стороне. Кольцо, так похожее на одно из трех на знаменитом портрете Изабеллы Клары Евгении работы Адриана Брауэра, хранящемся в музее Prado. Буся говорила, что с этим фамильным кольцом дедушка Леонид Кириллович ей предложение делал. Как кольцо с портрета испанской принцессы — фламандской королевы могло к дедушке попасть, загадка. Как загадка и то, почему оно так похоже на знаменитое кольцо Вулфа с синим камнем, которое теперь постоянно на пальце Фабио Жардина.
Мама находит нужный фрагмент интервью.
Интервью гения (продолжение)
Татьяна
Озеро Гарда. 1988 год. Август
— Это кольцо — почти копия другого, с желтым камнем, что старший Набоков на моих глазах купил у писателя Сатина. После убийства оно из кармана Владимира Дмитриевича выкатилось, подобрал. Елена Ивановна брать не хотела, еле Володе отдал. Позже узнал, что кольцо они вернули княгине Истоминой, теще моего дяди, которая позже стала его женой. Так получилось, что они в детстве дружили, дядя в юную Софью был влюблен, но она ему предпочла другого. А через двадцать лет дядя Дмитрий Дмитриевич женился на ее дочери Анне и стал зятем некогда обожаемой им Софьи. Но вышло так, что в эмиграцию они уплыли без нас.
— Ты про кольцо рассказывал, — возвращает мужа к теме Марианна.
— Про кольцо, да, с вензелем. Набоковы знали, что вдовствующая императрица подарила это кольцо Софье Георгиевне в благодарность за то, что та императорские ценности осенью семнадцатого из Петрограда привезла. Знали, и вернули.
— А вы сами дядю Дмитрия Дмитриевича с семьей в
