Видно, всей власти благородного комитата и даже самого палатина недостаточно было, чтобы обуздать Балашшей, поэтому хитроумные палоцы еще и ворона назначили на должность «буки», которой можно было бы припугнуть баронов.
Да разве перечислишь все, что нам ведомо про этот лес. А того, про что и мы не ведаем, — еще больше! Вот если бы те длиннохвостые белочки, то взбегающие на дерево при звуке шагов, то спускающиеся вниз, если бы они рассказали нам о том, что слышали от своих отцов!..
Ну, а все, что я сам узнал от своего отца, я вам расскажу. Когда мой отец был еще мальчишкой, старший лесничий Балашшей, ныне покойный Янош Киш, приказал спилить здесь большое дерево. Окрестные жители еще и поныне показывают его ствол. Дерево выбирал барский бондарь, собиравшийся что-то смастерить из него. Пилили, пилили дерево — и вдруг выпадает из него мертвый солдат с ружьем, кивером и патронташем. Императорский солдат. Старые умные люди так объяснили этот случай: бедняжка, будучи, вероятно в дозоре, чтобы осмотреть местность, вскарабкался на дерево, до расселины. А дерево было гнилое, дуплистое. Вот солдат, как был, в мундире, с оружием, и провалился в дупло (тут уж сам император не поможет), да и остался там на целых сто двадцать лет. Приказал Янош Киш вырыть солдату на этом самом месте могилу, вызвать балашшадярматского священника и похоронить солдата…
Балашша перешагнул через гнилой пень дерева-гроба, вокруг которого с жужжанием вились дикие пчелы, и, пробравшись через плети ежевики и кусты можжевельника, очутился на красивой, покрытой шелковистой травой лужайке. В голове у него шумело. Барон снял шляпу и, строя всякие планы, шел как хмельной, спотыкаясь о камни, валежник и пни.
Ему было ясно, что самое главное сейчас — разузнать о бархатных башмачках. Это diabolus rotae.[61] Что скажет он Мими? Надо бы придумать что-нибудь очень хитрое. Лучше всего, если он сначала сделает несколько комплиментов насчет ее маленьких ножек, а затем равнодушным голосом добавит: «Отчего же ты, моя Мими, не носишь никакой другой обуви?!» Она, наверное, спросит: «Ну, например?»
«Мне кажется, — скажет Балашша, — что для твоих ножек очень подошли бы черные бархатные башмачки».
Мими возмутится:
«Ах, что ты понимаешь! Ну, кто же сейчас их носит, кроме больных подагрой старух?»
«И что ж, у тебя нет таких?»
«Никогда и не было…»
Вероятно, и покойный Крипушка не разукрашивал столь щедро своих шубок, как расписывал мысленно барон Балашша предстоящий разговор с возлюбленной: он представлял себе даже жесты Мими, выражение ее лица. Вдруг он споткнулся обо что-то.
Присмотревшись, Балашша вздрогнул и попятился: под кустом папоротника, как два маленьких черных котенка, лежали! два бархатных башмачка!
Что это? В самом деле башмачки или наваждение?! Уж не сам ли сатана в образе башмаков? (Впрочем, нет! Ведь даже самый скромный из чертей на худой конец обернулся бы башмачником!) Барон наклонился и поднял находку. Это были совсем новые башмачки, на крохотную женскую ножку. Работа тонкая, каблучки изящные. Кто же мог оставить их здесь, в глубине леса? Что за колдунья могла положить их на его пути?
Барон сунул руку в один из башмачков; он был еще совсем теплый, словно гнездышко, из которого только что вылетела птичка. Тепло женской ножки как бы передалось ему, разлилось по жилам. Кто-то должен быть здесь, поблизости!
Балашша оглянулся вокруг, но отовсюду на него веяло покоем и безлюдьем. Ни один лист на деревьях не шелохнулся ни вблизи, ни вдали. Лес, казалось, спал, и только травы дышали. Впрочем, это — плод воображения. И все-таки здесь должен кто-то быть!
Дрозд засвистел у барона над его головой, словно перекликаясь с его мыслями и желая сказать: «Взгляни сюда!»
Балашша посмотрел в вышину, откуда несся птичий свист, и увидел, что на вершине взметнувшегося к самому небу тополя, там, куда и птицы-то неохотно залетают, сидит молоденькая крестьяночка. Голова ее была повязана платком в красный горошек, а короткая юбочка стыдливо (чтобы даже бессовестный дрозд ничего лишнего не подглядел) обтянута вокруг колен.
У Балашши мурашки по спине забегали, когда он, закинув голову, взглянул на девушку снизу и увидел, как она с удивительным спокойствием и непринужденностью, словно лесная фея, сидит на суку и привязывает красную ленту на самую верхнюю веточку дерева.
— Девушка! — закричал барон из всех сил. — Эй, девушка! Ради бога, что ты там делаешь, на такой высоте? Как ты туда попала? Спускайся сейчас же, несчастная! Сможешь спуститься-то?
Будучи по природе человеком добросердечным, он уже подумывал о том, не побежать ли ему поскорее в замок за лестницей, перинами, веревками и людьми.
Девица, по-видимому, не могла повернуть голову в его сторону, но кивком головы дала знать Балашше, что слышит его, и с удивительной ловкостью и проворством белки стала спускаться вниз по стволу дерева, чем немало удивила барона.
Очутившись примерно на середине дерева, девушка поправила рукой сползший ей на глаза платок и, взглянув вниз, захохотала так громко, что от ее смеха загудел весь лес вокруг.
— Ха-ха-ха! Это ты, барончик?
У Балашши захолонуло сердце, а лицо сделалось берестяно-белым.
— Мими! — вырвался у него из груди возглас, в котором можно было расслышать все: и удивление, и гнев, и испуг. Стукнув себя ладонью по лбу, барон тут же пробормотал: — Как же я сразу-то не догадался, что это — она?! Ведь на такое способна только цирковая артистка, работавшая на трапеции!
Еще минуту спустя Мими была на земле; она жеманно присела и, будто воображаемой публике в цирке, послала деревьям, толпившимся вокруг, несколько воздушных поцелуев.
— А вот и я, милый барон! Но ты-то как здесь очутился? Лицо комедиантки было озарено улыбкой, грудь высоко вздымалась, глаза оживленно блестели, а с красивого выпуклого лба на раскрасневшиеся щеки бусинками катился пот. Барон нахмурил брови.
— Вы с ума, верно, сошли? Лазать по деревьям! — сказал он строго. — Что это за причуды? Почему вы так ведете себя?
Пожав плечами и кокетливо качнув бедрами, красавица отвечала:
— Тренируюсь, чтобы не забыть прежнего ремесла на случай, если барончик разлюбит меня!
— Какой ужас! Нет, у вас была какая-то другая цель! Кому это придет в голову взбираться на пирамидальный тополь ради одного только удовольствия? Увы, меня вам не удастся убедить в том, что это — всего лишь небольшая прогулочка по стволу дерева! К верхушке и обратно!
— Отчего же нет? Вы ведь не станете отрицать, что это не самый худший вид гимнастики? Однако верните же мне мои башмачки…
— Башмачки — моя находка, поэтому я не отдам их вам.
— Перестаньте дурачиться! Не идти же мне домой в одних чулках!
Артистка подскочила к барону и, выхватив у него из рук башмачки, уселась на траву, скрестив ножки.
— Закройте глаза, барончик, коли добрый вы человек!
Балашша почувствовал, как начинают рушиться всё его хитро задуманные планы.
— К чему вся эта комедия? — спросил он насмешливо.
— Не люблю, когда на меня смотрят во время одевания.
— А во время раздевания?
— Это другое дело. Однако, как вы сердиты сегодня, мой маленький барон!
— У меня есть на то причины. Вот и ваше одеяние тоже. Как вам пришло в голову вырядиться в такое платье?!
Мими надела башмачки, поднялась с земли и, уперши руки в боки, озорно качнула станом:
— А что? Разве оно мне не идет?
— У меня сейчас, ей-богу, нет настроения шутить.
— Одним словом, вы хотите, чтобы я заказала себе из Парижа, от Дюшантуа, специальный костюм для лазанья?
— Я хотел бы, чтобы ты вообще больше не карабкалась по деревьям. А пока хочу только знать, откуда у тебя этот крестьянский наряд?
— Взяла у одной из своих служанок.
— У тебя никогда не было служанок с такой, как у тебя, фигурой!
— Вот как! Значит, вы и с фигурой ваших служанок знакомы?
— Я попрошу тебя не уклоняться и отвечать мне! — грубо одернул комедиантку Балашша.
Мими только теперь заметила его суровый и даже запальчивый тон, совсем не похожий на ту деланную придирчивость, которую иногда напускал на себя барон и которая исчезала после первого же поцелуя. Как видно, надвигается черная туча! Чем-то она только разразится: проливным дождем или, чего доброго, настоящей грозой, с громом и молнией? Мими бросила на барона испытующий взгляд, словно пытаясь заглянуть ему в душу, и вздрогнула, а лицо ее, голос и все поведение мгновенно утратили налет веселости и милой игривости, с которой она до сих пор парировала все атаки барона. И напрасно, потому что эта игривость была удивительно действенным оружием в ее руках.
— Вы, право же, какой-то странный, — протяжным и даже жалобным голоском заметила Мими. — Что с вами? Чего вы хотите от меня?
