— Мы пришли к вам с миром! — торжественно произнесла она по-кархидски. Для нее все мы были людьми с чужой планеты. Я слегка отступил, чтобы Фейкс мог поприветствовать ее первым.
Он указал ей на меня. Она подошла ко мне и взяла мою правую руку так, как это делают, здороваясь, на Земле, и взглянула мне в глаза.
— Ох! Генли! — сказала она. — Я тебя не узнала! — Странно было слышать женский голос после такого большого перерыва. По моему знаку все члены экипажа вышли из корабля, потому что проявление хотя бы малейшего недоверия сейчас было бы унизительным для встречающих гостей — процессии кархидцев, оно бы ощутимо задело их шифгреттор. Все члены экипажа вышли из корабля и очень торжественно приветствовали кархидцев. Но мне они все — и мужчины, и женщины казались сейчас какими-то странными, несмотря на то, что я ведь всех их хорошо знал. Странно звучали их голоса, то слишком низкие, то слишком высокие. Они были похожи на каких-то больших животных двух разных видов, на больших обезьян с человеческими, разумными глазами, и все они находились в периоде течки, в кеммере… Они брали меня за руку, прикасались ко мне, обнимали меня. Мне удалось овладеть собой, и я рассказал, пока мы на санях добирались до Эргенранга, своим коллегам Хео Хью и Тульеру то, что им следовало как можно скорее узнать о ситуации, в которой мы оказались. Однако по приезде в Эргенранг мне пришлось немедленно отправиться в свою комнату.
Ко мне пришел врач из Сассинот. Его тихий голос и его лицо, серьезное, молодое, не мужское, не женское, человеческое лицо, было для меня облегчением, чем-то знакомым и закономерным… Но после того, как он уже назначил и ввел мне какое-то легкое успокаивающее средство и велел ложиться в постель, он сказал:
— Я видел сегодня ваших товарищей. Как это замечательно — к нам прибыли люди со звезд. И это произошло при моей жизни!
Еще один пример оптимизма и мужества — наиболее заслуживающих восхищения черт характера кархидцев, в частности, и человеческого духа вообще, и, хотя я не мог в полной мере разделить его энтузиазма, но уж подавлять его было и вовсе недостойно. Поэтому я сказал неискренне, но совершенно объективно:
— Для них это тоже представляется замечательным — встреча с новым миром, с новым человечеством.
Почти в самом конце весны, в месяце тува, когда закончились наводнения оттепелями и снова можно было путешествовать по стране, я взял отпуск в моем маленьком посольстве в Эргенранге и отправился на восток. Мои сотрудники теперь рассеяны по всей планете. Поскольку нам было предоставлено право пользоваться летательными аппаратами, Хео Хью и еще три человека полетели в Сит и на Архипелаг, в два государства, расположенные в морском полушарии, которыми я совершенно не занимался до прилета корабля. Остальные находились в Оргорейне, а двое — с большим, надо сказать, неудовольствием, в Перунтере, где оттепель, как говорят, начинается в месяце нава, а через неделю все замерзает опять. Тульер и Кеста прекрасно справлялись со своими обязанностями в Эргенранге и вполне могли обойтись без меня некоторое время. Никаких срочных дел не было. Да и корабль, который мог бы отправиться с ближайшей из планет, ставших теперь партнерами Зимы, никак не мог бы прибыть сюда раньше, чем через семнадцать лет планетарного времени. Гетен — окраинный мир, лежащий на границе освоенного космоса. Дальше за ним, в направлении Южного Плеча Ориона, не обнаружено ни одной обитаемой планеты. А от Зимы до главных миров Экумена, миров-очагов нашей расы, очень далеко: пятьдесят лет до Хайн-Давенанта, и целая жизнь — до Земли. Торопиться мне было некуда. Я снова перешел через Каргав, на этот раз — через перевал, расположенный пониже, чем тот, через который я ехал тогда, по дороге, вьющейся над берегом Южного Моря. Я посетил ту самую первую деревушку, в которой я остановился три года тому назад, когда рыбаки привезли меня с острова Хорден. Жители этого очага приняли меня сейчас так же, как и тогда, без всякого удивления. Я провел неделю в большом портовом городе Татер, расположенном около устья реки Энч, а потом ранним утром отправился пешком в Керм.
Я шел на юго-восток по суровому краю серых скал и зеленых холмов, больших рек и одиноких крестьянских усадеб, пока не дошел до озера Ледяная Нога. Глядя с берега озера на расположенные в южном направлении холмы, я снова увидел знакомое свечение, слабое сияние высветленного неба, отблеск далекого ледника. Там был Лед.
Эстре было очень странным поселением. Его очаг и прилегающие к нему постройки были возведены из серого камня, выломанного из крутого склона, на котором все эти постройки высились. Они были мрачны и наполнены шумом ветра.
Я постучался, и двери распахнулись.
— Прошу гостеприимства у домена, — сказал я. — Я был другом Терема из Эстре.
Тот, кто открыл мне двери, худой и серьезный молодой человек лет девятнадцати или двадцати, молча выслушал меня и молча провел меня в очаг. Он провел меня поочередно в ванную, гардеробную и большую кухню. Когда же он убедился, что путешественник вымыт, одет и накормлен, оставил меня одного в спальне, которая глубокими щелями окон смотрела на серое озеро и на серые леса деревьев торе, раскинувшиеся между Эстре и Стоком. Это был мрачный дом на фоне такого же мрачного пейзажа. В большом камине трещал огонь, как всегда согревающий скорее душу, чем тело, потому что каменные полы и каменные стены, да еще ветер, несущийся со стороны гор и Льда, поглощали большую часть тепла. Но мне не было так холодно, как раньше, в первые два года, проведенные на Зиме. Я уже привык жить в этой холодной стране.
Примерно через час встретивший меня юноша (он двигался быстро и ловко и был больше похож на девушку, чем на парня, но ни одна девушка в мире не смогла бы так долго хранить мрачное молчание), пришел сообщить мне, что господин Эстре готов принять меня, если я хочу его видеть. Я пошел следом за юношей по лестницам и длинным коридорам, где как раз происходила игра в прятки. Дети носились мимо нас и вокруг нас, малыши пищали от восторга, те, что постарше, скользили как тени, от одной двери к другой, давясь от смеха и закрывая ладонью рот, чтобы приглушить смех. Один пухлый малыш, пяти- или шестилетний, налетел на мои ноги и, ища защиты, ухватился за руку моего спутника.
— Сорве! — пискнул он, крепко вцепившись в его руку и тараща на меня темные глаза. — Сорве! Я спрячусь в пивоварне! — и понесся, как круглый камешек, выпущенный из рогатки. Молодой Сорве, ни на мгновение не утративший своей серьезности, повел меня дальше, пока мы не дошли до внутреннего очага, где нас ждал князь Эстре.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
