Она направилась к открытому люку. На ходу Рашмика не сводила глаз с наблюдателей, хотя те никак не могли видеть ее при таком наклоне платформы, тем более что у каждого был поднят капюшон.
Рашмика не собиралась спускаться в машину. Просто ей до смерти хотелось увидеть, что творится внизу. Может быть, она не обнаружит ничего интересного – только трубу со скобяной лестницей внутри, ведущей, скорее всего, к воздушному шлюзу. Но что, если там… Воображение сразу зашло в тупик. Единственное, что удавалось представить, – это ряды наблюдателей, подключенных к каким-нибудь машинам, отдыхающих в ожидании новой смены.
Караван все качался, подскакивал на ухабах. Рашмика взялась за поручни, ожидая, что дверь люка вот-вот закроют изнутри. Идти дальше она побаивалась. До сих пор наблюдатели не выказывали агрессивности, но как они себя поведут, обнаружив вторжение на свою территорию? Об этой секте она не знала почти ничего. Что, если у них принято карать мучительной смертью тех, кто сует нос в их секреты? Появилась страшная мысль: а вдруг Харбин совершил ошибку, которую она готова повторить? Ведь Рашмика очень похожа на брата. Ей живо представилось, как Харбин от нечего делать бродит по каравану, застает смену наблюдателей и, влекомый банальным любопытством, спускается посмотреть: что там внизу? Пришла другая мысль, еще тревожнее первой: а ну как один из этих наблюдателей – Харбин?
Девушка сделала еще несколько шагов вперед и наконец оказалась у самой двери. Та все еще была открыта. Из глубины коридора лился теплый красный свет.
Рашмика ухватилась за поручни покрепче, чтобы не упасть внутрь, если караван вдруг резко повернет. Заглянув в проем люка, она увидела обычную лестницу, уходящую вниз, насколько позволял видеть угол зрения. Чтобы заглянуть дальше, пришлось бы наклониться еще ниже.
Отпустив один поручень, Рашмика подалась вперед и увидела остаток лестницы. Ступеньки заканчивались у решетчатого пола. Дальше она заметила вторую дверь, ведущую дальше в караван – скорее всего, в шлюз, если только наблюдатели не проводят всю свою жизнь в вакууме.
Караван качнулся, Рашмику понесло вперед. Она утратила равновесие, потянулась назад, пытаясь нащупать поручень, но пальцы хватали пустоту. Проем люка ринулся ей навстречу, лестничная шахта показалась куда шире и глубже, чем секунду назад. Рашмика хотела закричать, не сомневаясь, что вот-вот сорвется и полетит вниз. Перила были далеко – никакой надежды ухватиться за них на лету.
Внезапно ее падение остановилось. Кто-то удержал Рашмику, осторожно потянул ее на себя, подальше от люка. Душа девушки ушла в пятки. Только сейчас она поняла, что́ подразумевает это выражение, – собственный опыт все отлично объяснил.
Взглянув в лицо своему спасителю, она увидела лишь отражение собственного зеркального щитка, а в нем меньшее отражение другого щитка.
За визором проступали черты молодого мужского лица. Скулы, резко очерченные светом. Незнакомец медленно покачал головой, явно выражая неодобрение.
Когда смысл этого жеста дошел до Рашмики, она уже стояла ровно. Наблюдатель обогнул ее и спустился в шахту. Едва дыша от пережитого испуга, на подгибающихся ногах Рашмика двинулась следом, к краю люка, как раз вовремя, чтобы заметить, как наблюдатель тянет рычаг механизма. Упершись в свою платформу, дверь люка повернулась на девяносто градусов, загерметизировалась.
Рашмика снова осталась одна.
Девушка оглянулась, чувствуя, что ноги по-прежнему дрожат. Какая же она глупая и безответственная! Как неосторожно вела себя – ее пришлось спасать одному из паломников! Какой наивностью было допустить, что эти люди совсем не обращают на нее внимания! Теперь-то она все поняла, но поздно. Хочется сквозь землю провалиться от стыда. Паломники знали о ее присутствии с самого начала, но почли за лучшее сделать вид, что ее тут нет. А когда в конце концов она сделала то, на что невозможно было не обратить внимания, – сваляла дурака, чего уж скрывать, – один из наблюдателей вмешался быстро и решительно – так взрослый одергивает расшалившегося ребенка. И ни угроз, ни нравоучений, но от этого унижение не слабее. Рашмику никогда не воспитывали в столь жесткой форме; ощущение было крайне неприятным.
Что-то перемкнуло в ее мозгу. Она опустилась на колени и принялась стучать кулаками по закрытому люку. Требовала, чтобы наблюдатель вернулся и все объяснил ей, по крайней мере, почему он качал головой. Пусть извинится, пусть успокоит ее: мол, нет ничего плохого в том, что она подсматривала за чужим ритуалом. Ей хотелось, чтобы незнакомец избавил ее от чувства вины, взял вину на себя. Ей хотелось искупления.
Она все стучала и стучала по люку, но ответа не было. Караван с грохотом катился вперед. Наблюдатели на платформе неотрывно смотрели на Халдору. Наконец, усталая и униженная, чувствуя себя еще большей дурой, чем в момент спасения, Рашмика встала и пошла по крышам к своей машине. Под шлемом по ее лицу текли слезы бессилия, и она уже не понимала, отчего раньше считала, будто у нее хватит сил пройти путь до конца.
Арарат, год 2675-й
– Ты веришь в совпадения? – спросила пловчиха.
– Не верю, – ответил Васко.
Он стоял у окна в Высокой Раковине, в девяноста метрах над паутиной ночных улиц. Его кисти были сцеплены за спиной, ноги в сапогах чуть расставлены, спина выпрямлена. Он слышал, что здесь намечается собрание и никто не возражает против его присутствия. Оставался вопрос, почему собрание решено провести в Высокой Раковине, а не в относительной безопасности на борту корабля?
Он всмотрелся в полосу чистой воды между берегом и островерхим кораблем. Активность жонглеров не уменьшилась, но часть акватории они освободили. Очень странная полоса. Справа и слева извиваются фантомы, но между ними море тихое и гладкое, словно расплавленный металл. От суши к «Ностальгии по бесконечности» плывут лодки с фонарями: единая процессия, неровный качающийся строй. Кажется, жонглеры дают лодкам свободный проход.
– Слухи распространяются быстро, – сказала пловчиха. – Ты уже в курсе?
– О Клавэйне и девочке?
– Не только. О корабле. Говорят, он оживает. Детекторы нейтрино… Знаешь, что это такое? – Не дожидаясь ответа, она продолжала: – Детекторы нейтрино зарегистрировали реакцию в двигателях. Через двадцать три года простоя они начали разогреваться. Корабль решил, что пора взлетать.
– Никто ему не приказывал взлетать.
– А в этом нет необходимости. У него есть собственное сознание. Вопрос в том, что для нас лучше – быть на корабле, когда он взлетит, или остаться на Арарате, на пути в неизвестность? Сначала мы не поверили этой женщине, но теперь-то знаем, что наверху, в космосе, идет война.
– Да, теперь не осталось никаких сомнений, – подтвердил Васко. – И даже жонглеры, похоже, сделали выводы на этот счет. Видишь, они оставили проход в море. Они хотят, чтобы мы улетели и спаслись.
– Может быть, жонглеры просто не хотят перевернуть лодки, – предположила пловчиха. – А сами небось посмеются над нами, какое бы решение мы ни приняли. Наверное, мы для них вообще ничего не значим.
Пловчиху звали Пеллерин. Васко познакомился с ней недавно, на борту «Ностальгии по бесконечности». Пеллерин была хороша собой: высокая, сильная, как и полагается пловцу, скуластая и высоколобая. Черные волосы блестели от душистого масла, словно она только что вышла из моря. Когда Васко увидел ее впервые, ему сразу бросились в глаза веснушки на щеках и переносице, которые на самом деле были бледно-зелеными грибковыми пятнышками. Каждый пловец чутко следил за этими отметинами, означавшими, что морю он нравится, море проникает в него, разрушая барьеры между двумя очень разными по типу организмами. Говорили, что рано или поздно море забирает пловца, растворяет трофей в матрице жонглеров образами. И пловцы нисколько не противились этому. Всякий раз, уходя в океан, они играли со смертью, и для пловцов высокого ранга, таких как Пеллерин, риск был наиболее велик.
– Скорее всего, жонглеры хотят, чтобы люди спокойно добрались до корабля, – сказал Васко. – Почему бы тебе не сплавать туда и не посмотреть?
– Когда жонглеры ведут себя так, как сейчас, мы не входим в море.
Васко рассмеялся:
– Пеллерин, жонглеры еще никогда не вели себя так, как сейчас.
– Мы не плаваем в периоды их активности, – повторила она. – Жонглеры непредсказуемы, как и небесные машины-убийцы. Нам уже приходилось терять людей, и чаще всего это случалось, когда буйствовали жонглеры.
– А мне казалось, бывают обстоятельства, которые оправдывают риск, – возразил он. – Хотя, конечно, откуда мне знать? Я же работал на пищевой фабрике.
– Будь ты пловцом, Малинин, понимал бы, что в такие дни, как нынешний, в воду лучше не входить.
– Наверное, ты права, – кивнул он.
– Почему «наверное»?
Васко подумал о сегодняшнем жертвоприношении. Масштаб случившегося оставался для него непостижим. Всякий раз, когда его разум пытался проникнуть в суть события, он тонул в неведомых глубинах отваги и самоотречения. Временами он думал, всей жизни не хватит, чтобы пережитое на айсберге хоть чуть-чуть поблекло в памяти.
