Все повозки виделись одинаковыми, похожими друг на друга как тени. Приходилось продвигаться на ощупь.
Уже спустя несколько шагов караванщику стало казаться, что он кружит на месте, словно посаженный на цепь пес у вбитого в землю столба. От этого сравнения ему стало еще хуже, сердце задрожало, нервы зазвенели натянутой струной.
Он ускорил шаг, зашептал себе под нос слова заклинания-оберега от вырвавшихся из бездн духов, и, наконец, в отсвете факела, возле одной из повозок, увидел силуэт человека.
— Атен! — узнав брата, Евсей бросился к нему.
— Чего тебе? — хмуро глянув на него, бросил хозяин каравана.
На миг их глаза встретились, и, словно пойманные в ловушку, застыли.
Евсею показалось, что он заглянул в душу Атена, одновременно нараспашку открыв собственное сердце. Это было странное состояние — забытья? прозрения? Чего-то на грани, как все в этом краю? Никто бы из них не смог сказать, сколько прошло времени — миг или век — прежде чем, вдруг осознав, что не дышит, хозяин каравана со свистом втянул в себя воздух. И тонкие нити забытья распались. Он отвел взгляд.
— Госпожа Айя хочет, чтобы Он сам все осознал, — тихо проговорил хозяин каравана, уверенный, что теперь брат способен его понять. — Она боится, что настойчивость, чрезмерная спешка вновь отбросят Его разум за грань безумия.
— Он считает тот мир явью… — Евсей больше не возражал. В его душе не осталось места для сомнений.
— А что бы думал ты, проплутав тысячелетия в мире грез и еще не до конца очнувшись ото сна, не помня ничего, что было прежде, не видя ничего знакомого, что могло бы воскресить прошлое?
— Не знаю. Черта между явью и сном так тонка… Не знаю, — повторил он, прежде чем продолжать: — Я говорил с госпожой Кигаль… Нет, — поспешил он поправить себя, — Она говорила со мной, я же слушал… А прежде видел еще двух подземных богинь — госпожу Нанше и госпожу Гештинанну… Атен, я не знаю, правда это или нет, я даже спросил Шамаша…
— И что Он ответил?
— Сказал, что я должен решить сам… Дождаться мига, когда мне будет дан тот ответ, в котором я не усомнюсь.
— Счастливец! Стоит мне заговорить с Ним о том, во что верю всей душой, как сталкиваюсь с холодным взглядом, горькой усмешкой… и еще спину всякий раз обдает злым морозным дыханием Метели…
— Может быть, так и должно быть…
— О чем ты?
— То, что происходит… Это задумано не верящей, любящей женой госпожой Айей, готовой ради своего супруга на самопожертвование, а самой владычицей подземного мира. Упаси нас боги вмешиваться в Ее планы! Не дай неосознанно нарушить их! Гнев богини снегов, конечно, страшен, но лишь для живых, для плоти, ярость же госпожи Кигаль найдет душу, дух, где бы те ни попытались скрыться…
— Она помогает Ей?
— Во всяком случае, так мне было сказано.
— Она пошла против Своего супруга?
— А почему бы нет? Ведь Она госпожа, не Ее муж.
— Евсей! Ты что, хочешь обрушить на наши головы гнев Губителя?
— Нет, — тот только сейчас осознал, что не может думать, говорить так же, как великая богиня, ибо он — всего лишь простой смертный. Караванщик с опаской глянул во мрак, ища в нем след копыт или блеск золотого рога Черного быка. — Да защитят нас боги…
— И что нам делать? — Атен оперся о край повозки, словно ноги, лишившись силы, отказывались его держать. — Ты хотя бы понимаешь, куда мы попали? Смертные, оказавшиеся в самом сердце противостояния небожителей!
— Мы всегда принадлежали Им.
— Да, но пока к нашему каравану не было приковано Их внимание, мы могли спокойно жить собственными жизнями, не рассчитывая особо на помощь со стороны, но и не боясь удара из разверзнувшихся небес или подземных глубин. А сейчас…
— Атен, неужели ты так быстро все забыл? Если бы боги не привели на нашу дорогу Шамаша, мы бы давно были мертвы. Нас убили бы еще те разбойники… А если б нам удалось спастись, нас бы ждала смерть возле трещины… Я уж не говорю о том, что ты лишился б Мати — девочка не выжила б одна в снежной пустыни посреди метели, никто бы не согрел ее, никто бы не успокоил ветер, никто бы не указал нам место, где ее искать…
— Я все помню, — караванщик вздохнул. — Прекрасно понимаю. Боги спасли нас, потому что мы были Им нужны для выполнения Их планов… Но как нам жить дальше? Чего ждать? Мы ведь даже не знаем, чего Они от нас хотят! Наверно, мы с тобой действительно совершили ошибку, пытаясь докопаться до истины. Неведение лучше знания лишь половины правды, окруженной сонмом сомнений…
— Вся правда оказалась бы еще более опасной… Атен, эта вера… Ведь она — наш выбор?
— Да, — тот решительно вскинул голову, — и нам не следует навязывать ее другим. Пусть всем будет ведомо лишь то, что открыто им. Так будет лучше.
— Ты уверен, что им не следует знать ничего о происходящем? Ведь они — такие же участники событий, как и мы с тобой…
— Им известно столько же, сколько нам… Вернее, почти… Все, что нас отличает — это вера… И… Шамаш никогда не ошибается… Он прав — эта вера очень опасна. И не только потому, что она обращает на нас взгляд небожителей. Она изменяет нас, делая такими, какими мы сами не ожидаем себя увидеть… Я стал превращаться в слепого религиозного фанатика…
— Еще немного, и я бы возомнил себя избранником богов, от которого зависит судьба всего сущего…
— Вот видишь.
— И, все же…
— Веру нельзя навязывать. Она должна родиться сама, в душе, сердце, прийти сама.
— И что мне делать?
— Жить. И верить в то, во что хочешь сам.
— Я не об этом. О легендах.
— Легенды… Это нечто совершенно особенное…
— Они — сама основа веры! Моей веры! В тот мир, который остальным может показаться невероятным сном…
— А где, интересно, мы сейчас? В реальности? — он развел руками. — Оглянись. Неужели это часть нашей заснеженной земле? Нет, брат, мы где-то очень далеко, за самой гранью бытия. Истина в том, что мы идем тропой каравана по узкой черте между всем и ничем, из неоткуда в никуда.
Евсей не нашелся, чем возразить. Впрочем, тут и не были нужны слова.
Он смотрел вокруг. Как и все караванщики, застывшие возле повозок, замершие вокруг костров, словно все одновременно ощутили, поняли, что сейчас на их глазах произойдет нечто невиданное доселе, наполненное даже не магической — божественной силой, как пустыня полна снегами.
Мрак заискрился, превратившись в тонкую черную шаль, наброшенную на хрупкие плечи огня. Тишина наполнилась шорохами, вздохами, посвистами ветров. Мгновения заструились словно снежинки с пальцев рук. Вздох замер на устах, тела онемели, лишившись способности двигаться…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
