Четверо остальных оставили Колетту, чтобы наброситься на меня. Огиер уже совсем забыл о своих штанах, в которых он запутался и упал. Я достал мой собственный кинжал и уже знал, что я буду повержен тремя противниками.
— Беги прочь, Колетта! Беги-и-и!
С этим криком на губах я бросился на первого врага, который скрестил со мной свой клинок. Я не мог отпустить его от себя, не обезоружив. Но двое других убийц могли беспрепятственно наброситься на меня.
Уже клинок веснушчатого противника направился на меня, как из темноты, из ничего просвистела стрела — и тут же пронзила его сердце. С невероятным выражением лица пораженный неловко развернулся, прежде чем он упал рядом со своим приятелем Ландри.
Последний ряженый сорвал свою размалеванную ядовитыми цветами личину из папье-маше и оглядывался по сторонам, ища невидимого стрелка, пока не получил стрелу в шею и не прекратил всякие поиски.
Огиер, который, между тем, натянул свои штаны, и мой противник были сыты по горло. Как загнанная дичь, они убежали в темноту. Я заметил, что стрелы были с голубым опереньем. Это не удивило меня.
В застывшие глаза Колетты вернулась жизнь. Она отделилась от вяза, и я подхватил ее. Ее спину исцарапала кора дерева. Я ожидал, что ее страх и напряжение перейдут в судорожный плач, но ошибся. Она просто лежала в моих руках и тяжело дышала. Через ее плечо я увидел выходящего из леса стрелка.
Это был высокий статный мужчина, перешагнувший уже за тридцать лет, но еще не дошедший до сорока. Он двигался с ловкостью юноши и в то же время — с раскованностью зрелого мужчины. Аккуратно подстриженная борода обрамляла его лицо, на котором даже в темноте светились голубые глаза. Он был одет в кожаный камзол охотника и штаны фламандского покроя. Полусапоги из мягкой оленьей кожи дополняли лесной облик. На спине висел кожаный колчан, на набедренном поясе — большой охотничий нож. В левой руке он свободно держал лук, обладание которым требовало как силы, так и ловкости. Он подошел к погибшим нападавшим и посмотрел на них сверху вниз.
— Моя охота прошла успешно, как раз вовремя, — сказал он приятным голосом, и с резким иностранным акцентом. — Опасная дичь, но теперь она убита, — он склонился над троими мужчинам и убедился в их кончине.
— Я благодарю вас, незнакомец, — сказал я. — Уже во второй раз вы спасаете мне жизнь.
— Верно, — ответил он. — У вас хороший ангел-хранитель, мэтр Сове.
— Ангел-хранитель из далекой Англии, как мне кажется. Возмущение отразилось на его лице:
— Месье, вы хотите смертельно обидеть меня, вашего спасителя?
— Простите, вы из Шотландии?
— Само собой разумеется! — он ударил себя в грудь. — Вы верите, что у англичанина мог быть такой лук? — он показал мне украшенное со всех сторон резьбой тяжелое оружие.
Я пожал плечами:
— Я лучше разбираюсь в перьях для письма.
— С кинжалом вы были не так уж и неловки.
— Я бы охотно поблагодарил за комплимент, если был я знал, кого.
— О, как это непростительно с моей стороны, — лучник поклонился. — Я Квентин Дорвард из Глен-Хулакен и происхожу из рода Аллана Дорварда, Великого Стюарта Шотландского. Если вам больше говорит нынешний фламандский титул, чем прежний шотландский, то вы можете охотно меня называть графом де Круа.
Я молча смотрел на него, причиной тому было мое замешательство. Вызвано это было тем, что я видел шотландского дворянина в камзоле простого охотника. К тому, что шотландцы бедны как церковные мыши, уже все привыкли. Но фламандский граф в таком костюме — мог ли он иметь шотландское происхождение? И что побудило его устроить охоту на убийц короля в лесу Плесси?
— Ваше лицо говорит о большем числе вопросов,чем вашигубы могли бы задать за один вечер, мэтр Сове.Следуйте за мной, и вы получите ответы.
— Куда?
— В часовню Святого Хубертуса.
— Покровителя охоты?
Шотландец наклонился над убитыми мужчинами и забрал обратно свои стрелы, после того как вытер кровь об одежду убитых.
— Вы не думаете, что это подходящее укрытие для нас? Мне пришлось улыбнуться и согласиться с ним. Колета привела в порядок свое порванное платье, так что, по крайней мере, были прикрыты голые места, и затем мы последовали за странным графом в лес. Он уверенно шагал в темноте.
— Вы не боитесь ловушек короля? — спросил я.
— Я здесь очень хорошо ориентируюсь, еще с прежних времен. И вы, Арман, не боитесь меня?
— Если вы хотели меня убить, вы бы не старались дважды сохранить мне жизнь.
Он коротко рассмеялся и продолжил молча путь. Несмотря на мои уверенные слова, я спрашивал себя, человек ли он или привидение, часть дикой охоты, порождение Вальпургиевой ночи.
Глава 5
Братья Всемирного Паука
Когда лес расступился перед поляной, окруженной высокими буками и вязами, горстка стрелков направила свои стрелы на нас. У мужчин не было оружия королевской стражи, они были одеты в костюмы охотников, как и наш странный провожатый. Как только они узнали шотландца, то опустили свое оружие и убрали стрелы обратно в колчаны. Стрелки стояли перед часовней покровителя охоты, и пара лошадей паслась возле тихо плещущего ручья. Языческие божества приостановили Дикую Охоту, чтобы передохнуть, и совершенно случайно заглянули в освященный дом христианства.
Пока Квентин Дорвард быстро переговорил с охотниками, которых я не понял — они беседовали по-шотландски, — я рассмотрел часовню. Она была построена самым простым образом и казалась маленькой рядом с выросшими деревьями, которые, как стражники-великаны, стояли вокруг лужайки. Через цветные, украшенные сценами охоты окна наружу пробивался слабый свет, и я расслышал тихие голоса — не громче журчания ручья. К часовне примыкала деревянная хижина, которая почти совсем обвалилась.
— Здесь сперва жил отшельник, который нес свою службу священника в часовне Хубертуса, — объяснил Дорвард и глубоко вздохнул. — Но это было очень давно, это воспоминания о прошедшем, если не о лучшем времени. Войдем, нас уже ждут. В нише над входом в виде арки красовалось изображение Святого Хубертуса с горном на шее и в сопровождении своры собак. Помещение было похоже, скорее, на охотничью лачугу, чем на храм Божий. Ни распятие, ни сцены из Святого Писания не украшали стены, зато были охотничьи горны, луки, колчаны, перья и головы убитых оленей, волков, медведей и кабанов. Вместо ковров у алтаря были раскинуты драгоценные шкуры зверей со всех частей света.
Но не странное убранство часовни Хубертуса вызвало мое удивление. Мой взгляд лишь мельком окинул ее, чтобы остановиться на людях, сидевших на скамьях, устланных шкурами. В свете немногих зажженных свечей на стене они казались призраками. Это были Вийон, Леонардо, Аталанте, Томмазо… и король Людовик.
То, что король пережил покушение, было малым чудом. То, что от его великолепного красного одеяния мало что осталось, а ободранные страусовые перья украшали только печальные остатки большой шляпы, меня едва ли удивило. Клочья роскошного одежды были покрыты следами огня, грязный черный цвет опалил и лицо. Я увидел это, когда Людовик повернул ко мне голову и посмотрел на нас.
Но я увидел и большее и закричал:
— Но… Вы же не Людовик!
Мужчина был гораздо моложе короля — примерно возраста Дорварда. Черные волосы рассыпались по плечам. Сходство с королем придавали его лицу крупный орлиный нос и угловатость. Лоб подымался не слишком высоко над глазами, как и у короля. И, как и Людовик, мужчина в красном производил впечатление человека волевого, привыкшего отдавать приказания.
— Вы распознали меня, месье, — человек в красном подарил мне тонкую улыбку. — Если бы я был Людовиком, то на этом месте никто бы не сидел. Вызванный вами переполох дал мне возможность спастись быстрым прыжком. При всех талантах, которыми располагает мой добрый король Людовик, быстротой убегающей лани он не обладает — по причине возраста.
— Да, вам повезло, — подтвердил Вийон. — Гораздо больше, чем бургомистру и его дочери.
Я кивнул:
— Я успел увидеть, как они умерли, прежде чем толпа снесла меня.
— О, бургомистр жив, — ответил человек в красном. — Но чертовы выстрелы оторвали ему ноги. Мне следует отблагодарить вас, мэтр Сове, вы стоите своего имени. Чем могу быть вам полезен?
— Возможно, вашим именем и объяснением, почему вы выдаете себя за короля, — ответил я недовольно. Я был расстроен — похоже, снова все, кроме одного меня — и, пожалуй, Колетты — знали, что здесь было разыграно.
— Мое имя, конечно. Я — Филипп де Коммин, сешеналь Пуату.
— Изменник роди… — вырвалось у меня, и я осекся по призывному знаку Вийона.
— Меня называли по-разному, — сказал человек в красном, совершенно не оскорбившись. — Но существует много причин поменять стороны — плохие и хорошие, бесчестные и почетные. Я делал это, потому что влияние «чистых» на короля Людовика мне показалось более многообещающим, чем дальнейшая служба у Карла Смелого. История подтвердила это.
