Крестьянская колонизация в Семиреченской области шла «с опережением графика» до 1872 г. Предполагалось принять 1815 семей, но приехало 2310 семей; по 1880 г. в области осело 3690 семей общей численностью 13 074 души.
В Сырдарьинской области переселенчество шло куда медленнее, так как свободных земель в этом регионе сплошного поливного земледелия и густонаселенном было совсем мало. Кроме того, администрация не была уверена, что оседлое мусульманское население без отрицательных эмоций примет как своих постоянных соседей православных русских земледельцев.
Что же привлекало переселенцев из Средней России в Среднюю Азию, притом что никаких пособий от казны не полагалось? Во-первых, на каждую мужскую душу первоначально давали 30 десятин, то есть чуть больше 30 гектаров, позже надел колониста был сокращен до 17 десятин. Во-вторых, переселенец освобождался от налогов и воинской повинности на целых 15 лет. И собирали самые рисковые свой скарб, и с малыми детьми на телегах месяцами тащились в неведомые края, ночуя под звездами и луной.
В 1873 г. Константин Петрович наконец подписал генеральный план крестьянской колонизации для всего генерал-губернаторства, в котором учитывались интересы и коренного населения, и переселенцев, и самой русской администрации. Крестьянская колонизация должна была способствовать укреплению позиций русской власти. Новосоздаваемые русские поселения предполагалось располагать вдоль крупных рек и почтовых трактов от Оренбурга до Ташкента через Верный до Семипалатинска. На этих направлениях кроме крестьян селили и отставных солдат.
Идея такого размещения русских сел возникла в первые годы крестьянской колонизации. В 1867 г. Н.А. Маев писал: «Из этих солдатских поселений образуются по реке Сырдарье непрерывный ряд слобод наподобие казачьих станиц, которые могут принести большую пользу в случае, если в Туркестанской области возникнут какие-либо беспорядки»[417]. Военный губернатор Сырдарьинской области Н.И. Гродеков любил повторять: «Каждый новый русский поселок в Туркестане равносилен батальону русских войск»[418]. В 1888 г. генерал Гродеков обратился к генерал-губернатору Туркестана с просьбой выделить средства для приобретения оружия для переселенцев. По его идее вооруженные поселки должны были заменять гарнизоны регулярных войск. После долгих бюрократических согласований вооружение русских колонистов началось в 1892 г., но во время мировой войны переселенцев разоружили[419].
Сильную конкуренцию русским переселенцам составили местные уроженцы – узбеки, таджики. Водворение в Средней Азии спокойствия и мира поощряло жителей из переселенных местностей покидать насиженные места и самовольно захватывать пустующие земли, чего они никогда бы не сделали в годы ханского беспредела. Это была еще одна головная боль для Кауфмана. Всего же за 14 лет русская и «инородческая» колонизация составила 600 тысяч душ, причем подавляющее большинство этих душ были «инородческие». К тому же из Китая стали переселяться дунгане и уйгуры[420].
В связи с переселением дунган и уйгуров из Китая (переселилось 60 тысяч человек) норма переселенческого надела была уменьшена в 1876 г. с 30 до 17 десятин, в 1883 г. до 10 десятин, в дальнейшем сокращение надела продолжалось. Срок освобождения от денежных податей и иных повинностей сократился до трех лет, в следующие три года переселенцы облагались налогами в половинном размере. Форма землепользования устанавливалась общинная, без права выкупа участка в собственность.
С 1870 г. началось постепенное отмежевание земельных наделов на местах, отводимых под поселения. С этой целью генерал-губернатор передал в распоряжение областных губернаторов военных топографов. Отвод земель под поселения производился под надзором уездных поземельных комиссий, возглавляемых уездными начальниками. Места для русских поселков выбирались с таким расчетом, чтобы ими связать уже существовавшие в области казачьи и городские поселения. К 1876 г. были заселены 22 крестьянских поселка. Здесь уместно заметить, что К.П. Кауфман занимался не только землеустройством русских крестьян – он со вниманием относился и к земельным нуждам коренного населения. «С 1877 г. распоряжением генерал-губернатора, – пишет ревизовавший Туркестанский край сенатор К.К. Пален, – всякий безземельный или малоземельный может просить об отводе ему свободных земель (партау) участка мерою не свыше 10 танапов (3,8 десятины). Отведенная земля в течение пяти-шести лет освобождается от обложения оброчной податью, а затем вводится в оброк. За время применения этой меры, т. е. с 1877 по 1907 г., отведено из партау 31 710,5 танапа, или 11 891,4 десятины»[421]. Кстати, землей приходилось наделять не только «своих туземцев», но и прибывших из-за границы: Китая, Афганистана, Ирана. Современный узбекский автор, традиционно настроенный антироссийски, пишет: «По-своему сложной оказалась ситуация, когда в Туркестан, в основном в Закаспийскую, Ферганскую области, прибывали беженцы из Восточного Туркестана (Китай. – Е. Г.), Афганистана, Ирана. Например, в Ферганскую область, переселилось в 1904 г. – 14 556, в 1905 г. – 13 337, в 1907 г. – 25 056, в 1909 г. – 12 725, в 1911–1912 гг. – 53 637 человек. Всего таких переселенцев в этой области появилось около 120 тысяч»[422]. Следует вспомнить, что Ферганская область была самой густонаселенной областью Туркестана.
Общим местом, как уже говорилось, для всех работ, написанных в советское и постсоветское время и имеющих касательство к теме переселенчества, является констатация якобы непреложного факта: российские власти беззастенчиво грабили коренное население, экспроприируя принадлежавшие ему земли. Особенно сильно, по мнению авторов этих работ, пострадали кочевники[423].
Прежде всего, российские власти очень, я бы сказал, трепетно относились к землевладельческим правам оседлого мусульманского населения. Другое дело кочевники: на просторах, где перегоняли свои стада кочевники, с XVIII в. селились, никого не спрашивая, казаки. Ни у новых поселенцев, ни у кочевников, естественно, никаких задокументированных владельческих прав на землю не было.
Кочевничество – самый древний и самый экстенсивный вид экономической деятельности. Кочевники – дети природы и целиком зависят от природных условий. Они перегоняют свои стада с летних пастбищ на зимние и наоборот; суровые зимы уничтожают их скот, а благоприятные погодные условия позволяют восстановить поголовье. Для кочевников не существует государственных границ – они кочуют со своими стадами, не запрашивая виз. Кочевникам всегда не хватает земли, а если же кочевники приобретают целеустремленного лидера, каким был Чингисхан, тогда им необходим для жизнедеятельности весь огромный Евразийский континент. Приступив к колонизации Средней Азии, однако, российские власти гарантировали как оседлым, так и кочевым ее насельникам сохранение привычных форм хозяйствования, правда, земли кочевий, на которые, естественно, не существовало каких-либо владельческих документов, были объявлены государственной собственностью. И здесь возникло правовое противоречие: с одной стороны, власти обещали сохранить кочевникам их кочевой образ жизни, с другой – необходимость заселять Туркестан русскими крестьянами, дабы иметь опору внутри края и хоть в какой-то степени утолить земельный голод в Европейской России, заставляла администрацию отбирать у кочевников часть их земель, тем более что это были государственные земли. Доисторическое кочевничество не вписывалось в планы современного освоения богатств края. Специалисты это хорошо понимали. «Всякому тогда (в 60-х гг. XIX в. – Е. Г.) было ясно, – писал в 1914 г. публицист В. Вощинин, – что для наличных кочевьев не нужно столь непомерных пространств, как это числилось за киргизами»[424].
О том же писал в своем отчете первый генерал-губернатор Туркестана К.П. Кауфман: «100-десятинное пастбище на каждую кибитку представляется вполне достаточным»[425]. Другие специалисты предлагали ограничить район кочевья 150 десятинами, то есть мнения колебались в пределах 100–150 десятин[426]. Расчеты делались на основании практики современных скотоводов, которые просили администрацию выделить им всего лишь по 15 десятин для занятия эффективным скотоводством.
В 1912 г. Туркестанский край посетил с инспекцией умный и хорошо знавший дело главноуправляющий землеустройством и земледелием А.В. Кривошеин. Ему удалось разобраться в обстановке и убедиться, что обличения защитников «туземцев» в Государственной думе, которые обвиняли власти в экспроприации земель местного населения, лишены основания. Вот что установил Кривошеин: «За туземцами, с их слов, во многих случаях замежевы-вались земли заведомо ими не освоенные и превышавшие действительную их потребность в земле. Поземельно-податные учреждения отводили, случалось, по 43 десятины на семью. В пределах Самаркандской области оседлым туземцам давались наделы по 120 и даже по 348 десятин на хозяйство. Всего отведено в наделы оседлому населению 5,5 млн десятин лучших земель. Осталось за казной в тех же районах 2 млн десятин худших и едва ли пригодных для непосредственного использования. Щедрость поземельно-податных комиссий доходила до того, что в иных случаях само население, боясь обложения и явно не будучи в силах обработать намеченный к отводу надел, отказывалось от части земли. Таких «отказных» земель в одной Ферганской области насчитывается теперь до 300 тыс. десятин»[427].
