– Мерзость! – роняет Хейни, прикованный взглядом к зрелищу шипящих углей, падающих через железную дверцу в посудину для пепла, поставленную у подножья печки, отодвигает эту посудину с ее места, берет тонкую железную кочергу и сердито шурует в пламени печи с явным отвращением.
Жирная кошка убегает с громким мяуканьем.
– Заткнись, сучка! – ударяет ее Хейни, и продолжает шуровать в горящих углях. – Заткнись, не то размозжу тебе голову! Нечисть!
– Отцепись от печки, – говорит ему Флора, – ты наполняешь дымом все помещение.
– Ты позоришь своим присутствием здесь воздух больше, чем дым и печь вместе взятые, – пытается Хейни снова всколыхнуть в сердце гнев на свою жену, и не может. Сидит, положив руки на стол. Справа и слева от него замолкают, как и он, и глядят с изумлением наружу, где бесчинствует ветер и валит, не переставая, снег.
Порыв ветра врывается в трактир, дверь открывается, и двое мужчин входят внутрь. Один из них – Пауле, второй – незнакомец. Стоя у дверей, снимают пальто, отряхивают снег с обуви, притоптывая, и провозглашают: «Выше головы – мы пришли!»
Пауле тут знаком всем, незнакомец же не в силах развеселить посетителей трактира. У него впалая грудь и отсутствует глаз. На нем красный свитер и кепка на лысеющей голове. Обычный тип из тех, кто шатается в эти дни по улицам. Только перчатки у него высшего сорта, то ли где-то сворованные, то ли оставшиеся от старых добрых времен.
– Два больших бокала светлого пива! – провозглашает одноглазый незнакомец приказным тоном.
– Жалкое существо, но какой голос! – удивляется Бруно, перекатывая во рту сигару.
– Твое здоровье, Пауле, – подмигивает незнакомец одним своим глазом.
– Ваше здоровье, мастер, – отвечает Пауле.
«Мастер»? Все смотрят в сторону прилавка, на кожаные перчатки незнакомца, на движение кадыка – вверх и вниз – у обоих при каждом глотке. Пауле отирает рот рукавом, а мастер – чистым платком, который достает из кармана, к большому удивлению Флоры и Бруно.
Помахивает незнакомец платком перед носом Флоры:
– Да, да, женщина! Знавали мы дни и получше сегодняшних.
– Рюмку коньяка мастеру! – громко выкрикивает Пауле.
Что этот зазнайка Пауле похваляется своим мастером, будто он принц какой-то. И эта праведная Флора, поглядите, как она кудахчет вокруг него, и гогочет, как гусыня! И вот уже, погружены Бруно и Пауле в дружескую, явно не пустую, беседу с мастером, говорящим громко, насильно заставляющим всех слушать. И уже всем известно, что глаз он потерял в мировой войне, а свою мастерскую вынужден был продать из-за инфляции. Был кузнецом, подковывал лошадей. С большим статусом был! Голос его режет слух, и, кажется, именно мертвый глаз движется на его неподвижной физиономии.
– Пей! – жалость пробуждается у Флоры. – Ублажи сердце за мой счет.
– Боже упаси! – опрокидывает рюмку в горло одноглазый, и извлекает кошелек. – Порядок должен соблюдаться!
И возвращается к своему громкому рассказу.
Он ограблен, все у него забрали, война – глаз, инфляция – деньги. Пошел он работать на фабрику, пришла безработица – вышвырнули его оттуда. Один нарост остался на дверях его бывшей мастерской в облике продавца тканей по имени Авраам Коэн, выклевывающего ему глаза и сердце каждый раз, когда он проходит мимо.
– Ах, что вы говорите? Ах! – раз от разу всплескивает руками Флора.
– Так оно! Точно так! – поддакивает Пауле своему мастеру.
И Бруно тоже подтверждает, выпуская дым из трубки и кивая головой. Но посетителям трактира незнакомец не нравится. Что это он опрокидывает рюмку за рюмкой и изливает горькую свою судьбу? Такая судьба тут у многих, но никто из них не исповедуется.
И все же, это тоже к лучшему, если хвастун и этот чужак развевают горечь и скуку, и многие слушают одноглазого незнакомца.
– Женщина, что тебе остается после года работы? Был я мастером в дни мира и лейтенантом в дни войны, а что тебе остается, женщина?
– Нарост на дверях! Снег пойдешь сгребать!
Долговязый Эгон откладывает карты и вперяет взгляд в мастера у прилавка.
– Продолжим игру, крестьянин! – подталкивает его косоглазый партнер.
– Король пик! – говорит Эгон слабым голосом, не отрывая глаз от мастера.
– Да, женщина, хотя бы сгребать снег. Но то, что небо дает тебе от своей щедрости, правительство забирает по своей злобе. Ты разве не слышала, женщина? О горах мусора, которые не дадут возможности сгребать снег с дорог. Новые налоги – в пользу сборщиков податей и пустой правительственной кассы. Ему, правительству, наплевать на то, что снег будет горами лежать на дорогах.
– Твое здоровье, Пауле!
– Твое здоровье, мастер!
Теперь и косоглазый игрок откладывает карты и смотрит испуганным взглядом на одноглазого вещателя.
– Иисусе! – всплескивает руками Флора. – Что вы говорите? Не будут убирать снег? Последнюю надежду заберут у людей! А как отпразднуют несчастные бедняки рождественские праздники? Они что, не христиане?
– Что ты всполошилась, женщина? – закатывается хохотом мастер. – Какое дело правительству, как христианские души проведут праздники? Ха-ха-ха, женщина! Ведь и так это правительство продало свою душу сатане и еврею. Свою душу и наши – вкупе с ней. Еврей убивает наши тела, а сатана пожинает наши души и уносит их в преисподнюю! Рюмку, женщина! За упокой германской души! Прозит!
Шенке встает со своего места, подходит к прилавку, горбун – за ним. Косоглазый картежник прислушивается, Эгон бросает мимолетный взгляд на Хейни, сидящего у печки и, видя, что тот далек в своих мыслях отсюда, и стакан его пуст, бежит за косоглазым партнером. И вот, уже многие собрались, напряженно вслушиваясь в весьма разумные слова одноглазого проповедника. Нет большего мудреца, чем тот, кто предсказывает беды, как этот мастер, который испытал много трудностей и бед, и теперь сеет свою мудрость среди людей и сорит деньгами. Пиво течет рекой.
– Пей, дорогой. Да, да, я сказал то, что сказал. Евреи это нарост на теле Германии. Еще стакан, дорогой? И какой выход? Порядок! Должен быть порядок, новый порядок. Прошу угоститься пивом, парень, не надо столько колебаться. Порядок и сильная рука! Сильный человек необходим народу, твое здоровье, дорогой! Сильный лидер, твое здоровье! Что сказал, то и сказал. А снег не уберут. – Хлопает одноглазый мастер по плечу косоглазого картежника. – Не уберут, и все тут! Пей, дружище, и не расстраивайся так сильно. В эти дни люди должны помогать друг другу. И все время, пока в кармане грош, все рабочие – братья.
Число слушателей, пьющих за чужой счет, все увеличивается. Мастер уже успел подружиться со многими. Полные руки Флоры подают бокалы с пивом направо и налево, лицо ее пылает. Бруно извлек сигару изо рта и моет стаканы.
– Пей, дружище, – поддерживает мастер колеблющихся, – торопись, ибо правительство уже готовит налоги на пиво. Таковы дела, господа. От каждой пачки сигарет, одна сигарета в пользу правительства, от каждого бокала пива два глотка для канцлера Брюннинга, чтоб горло его высохло, дружище.
Окружающие его слушатели покатываются со смеху. Одиночки остались сидеть у столиков и не отрывают глаз от окон, за которыми все еще бушует ветер и валит снег. Хейни все еще сидит перед пустым стаканом. Кулаки строителя сжатыми лежат на столе. Мужчина с кепкой набекрень гуляет между столиков с одного края трактира в другой, стуча ботинками по полу и не отрывая взгляда от пива, льющегося беспрерывной струей из крана.
– Сиди спокойно, – приказывает ему строитель, – тебе что, неясно, кто этот старый сутенер?
– Ясно – когда такая скука и отличное пиво бесплатно.
– Кто ты? – вскакивает с места строитель, натыкаясь на стол и рискуя рассыпать спичечный домик. – От имени кого ты явился сюда соблазнять дураков пивом и всякими мерзостными разговорами, а? Кто оделил тебя звонкой монетой – ловить обманом души?
– Кто говорит и от чьего имени? – кудахчет горбун в сторону строителя. – Из сердца нашего он говорит, из плоти нашей!
Голова мастера вертится на тонкой шее. Здоровый глаз поворачивается к строителю. Лицо искривилось и вспотело. Пауле, стоящий рядом, чуть закатывает рукава. Голова его набычилась, готовая к бою.
– А ты кто? – поднимает голос мастер. – И от чьего имени тычешь нос сюда? Я говорю от своего имени. Вопль мой из сердца и из сердец всех. А о сотенках моих я тебе не обязан отчетом. Я не скряга еврей, чтобы спать на своих сотенных. Не так ли, господа?
– Точно так! – поддерживает его Пауле.
– Вернемся к делу, – говорит косоглазый картежник, облизывая пену с бокала с пивом.
Видит строитель нахмуренные взгляды, обращенные на него, видит профиль мастера, одним движением руки смахивает со стола спичечный дом. И выходит из трактира, хлопнув дверью.
– Ушел! – сообщает горбун.
– Итак, господа, – отмахивается одноглазый оратор и продолжает свою речь, – что говорить, топчут маленького человека. Грабят и топчут. Правительство и евреи, банки и денежные мешки. Гадка жизнь в этой нашей особенной стране. Мерзость!
