– Этот господин был уже у нас в переделке! – отнесся губернатор к сидевшему от него по правую руку Калиновичу. – Но сенат требует вторичного пересвидетельствования и заставляет нас перепевать на тот же лад старую песню.
– Да, я знаю-с: я читал все дело, – отвечал Калинович.
Кривошейка-инспектор начал спрашивать сумасшедшего, как его зовут, какой он веры, звания. Нескоро и с глупой улыбкой, как бы не понимая, что такое все это значит, отвечал тот, но ничего не врал.
– Послушайте, любезный, – отнесся вдруг губернатор к сумасшедшему, – как вы думаете, что вертится: земля или солнце?
– Чаво вы говорите? Я не знаю, чаво вертится, васе пиисхадитество! – отвечал тот.
– Ну, да вертится ведь что-нибудь, земли или солнце; так что именно вертится? – повторил губернатор.
– Да сто же такое вертится? Подите, сто такое вы говорите, васе пиисхадитество, – отвечал сумасшедший, боязливо пятясь назад.
– Не понимает! – произнес губернатор, пожав плечами.
– По глазам видно отсутствие мысли, – подтвердил оператор.
– А скажите мне, отчего луна не из чугуна? – сострил вдруг асессор, желавший продолжать вопросы в тоне начальника губернии.
Сумасшедший только посмотрел на него: губернатор и все прочие члены улыбнулись. Не могши удержаться от удовольствия, Прохоров захохотал во все горло.
– Нет, так спрашивать и записывать этого нельзя! – вмешался, привставая с места, Калинович, все время молчавший, и потом обратился к больному: – Подите сюда, ко мне, мой милый!
Тот трусливо начал подходить.
– Не бойтесь; подходите. Отчего вы так дрожите? – говорил вице-губернатор, ласково беря его за руку.
– Да вон этот все дерется, васе пиисхадитество, – отвечал сумасшедший, указывая на вахмистра.
– Как же он это может? Он не смеет этого; мы его накажем, – продолжал Калинович.
– Мне драться, ваше высокородие, не пошто, а что шумят оченно… – запротестовал было, покраснев в лице, солдат.
– Молчи! – произнес строго вице-губернатор. Вахмистр немного попятился. Калинович опять обратился к сумасшедшему: – Сядьте вот, милый, тут, потолкуемте, – прибавил он.
– Ничего, васе пиисхадитество, я и постою, я не устал, ей-богу-с! – отвечал гораздо уже свободнее сумасшедший.
– А отчего это вы все подергиваетесь? Не нравится, что ли, вам ваше платье?
– Да сто, васе пиисхадитество! Известно-с: все обобрали, сто было… вон халатиско какой дали-с. У них, васе пиисхадитество, народ, все пьяница такой-с; пожалуй, еще пропьют; а у меня платье хоросее было-с.
– А сколько у вас душ? – спросил Калинович.
– Двести дус у меня, васе пиисхадитество, – отвечал Язвин, – папенька родной оставил, ей-богу-с!
– Ну, а хлеб, скажите, как у вас родится: хорошо или нет?
– Где уж, васе пиисхадитество, хоросо хлебу родиться! – продолжал сумасшедший, как бы совсем попавший на свой тон. – Все вон дядинька Михайло Ильич, вон он сидит тут. «Посто, говорит, дурак, тебе лосади? Еще убьют тебя», весь табунок и угнал к себе. Ну, а по деревне, васе пиисхадитество, известно, как без лосадки, сами посудите! Лосадка тебе и дело сделает, и добра накладет. Мужички мне опосля говорят: «Барин, говорят, посто вы лосадок отдали: без скота хлебца не бывает»; а мне сто делать? Ишь, они озорники какие! Словно и бога у них нет-с!
Прохоров не мог долее выдерживать.
– Кабы вы были не сумасшедший, вы бы не говорили этого, и будете наказаны за то, болван этакой! – проговорил он; но помешанный в свою очередь тоже рассердился.
– Сто ты ругаешься? – возразил он с запальчивостью. – Про сто меня наказут, коли я правду говорю, а ты думаешь, побоюсь тебя. Как же! Сто ты с девкой-то у нас сделал? Мальчик, васе пиисхадитество, у него от девки-то родился: девусник-усник-подоко-сесник!
Губернатор вышел из себя.
– Молчать! Вздор несешь! – крикнул он.
Сумасшедший оробел. Высокий вахмистр к нему приблизился на два шага.
– Умеете ли вы считать, мой милый? – поспешил перебить Калинович. – Нате вот, сочтите эти деньги, сколько тут? – прибавил он, подавая тяжелый бумажник.
– Это все васи деньги, васе пиисхадитество? Какой вы богатый-с!
– Да, я богат. Сосчитайте.
Сумасшедший почесал голову и сосчитал совершенно верно.
– Тут две тысячи и пятьдесят рублев, васе пиисхадитество, да вот еще бумажка пять рублев, – отвечал он, отодвигая от себя деньги, а потом, обдернув рукава и еще как-то глупей улыбнувшись, прибавил: – Дайте, васе пиисхадитество, мне эти пять-то рубликов-с.
– А у вас разве нет денег? – спросил Калинович.
– Нет, васе пиисхадитество, хоть бы копеечка, – ей-богу-с. Этто вот мужичок нас принес было мне тли целковеньких, да смотритель увидал и те отнял! «Ты, говорит, еще ноз купишь, да зарежешься»; а посто я стану лезаться? Дурак, сто ли, я какой! И за сто они меня тут держат с сумасшедшими, на-ка?
Проговоря это, Язвин приостановился, но, помолчав, снова продолжал:
– Прикажите, васе пиисхадитество, отпустить меня, сделайте милость; а то я боюсь, ей-богу-с! Этта у нас один благой, злой он такой, поймал другую благую бабу, да так ее оттрепал в сенях, сто еле жива осталась, – того и гляди убьют еще; а коли говорить, васе пиисхадитество, начальству насему станес, так у них только и речи: «Поговори, говорит, у нас еще, так выхлещем» – ей-богу-с! Сделайте милость, батюска, прикажите отпустить; я вам в ножки поклонюсь! – присовокупил сумасшедший и действительно поклонился Калиновичу в ноги.
– Есть ли по крайней мере у вас другие родные, которые бы взяли вас на поруки? – отвечал тот, поднимая его.
– Да как же, васе пиисхадитество, у меня здесь двоюродная сестричка есть: бедненькая она! Пять раз жаловаться ходила, ей-богу-с! «За сто вы, говорит, братца моего дерзите? Я его к себе беру». Так только и есть, сто прогнали, ей-богу-с! «Пошла вон», говорят.
– Понимаете ли вы, что и пред кем вы говорите? – вмешался опять Прохоров, показывая на губернатора.
– Однако уведите его; довольно! – прибавил губернатор повелительным голосом.
Вахмистр, как железными щипцами, ухватил своей левой рукой больного за локоть и, повернувши его направо кругом, увел.
– Во всяком случае, – продолжал губернатор, – я остаюсь при старом заключении, что он не в полном рассудке. Как вы? – прибавил он, обращаясь к докторам.
– В рассудке неполном, – подтвердил инспектор.
– Какой же тут рассудок, помилуйте! При губернаторе и что говорит: помилуйте! – заявил всему присутствию Прохоров.
Все члены были согласны с этим.
– В таком случае, ваше превосходительство, значит, я буду совершенно противоположного мнения, – возразил Калинович. – Я полагаю, что этот молодой человек совершенно в полном рассудке.
– Как в рассудке? Что вы такое говорите? – воскликнул губернатор, как бы не веря своим ушам.
– В рассудке, – повторил Калинович, не изменяя гона, – а потому полагаю, что держать его в сумасшедшем доме и грешно и противозаконно: это варварство!
– Да ведь в законе глупорожденные также отнесены к сумасшедшим, – заметил было прокурор.
Но вице-губернатор не обратил даже внимания на его слова и продолжал:
– Что ж касается того, как он управлял своим имением, то об этом произвести дознание и, с заключением дворянского собрания, представить на решение сената. Но, так как из слов его видно, что у него обобран весь скот и, наконец, в деле есть просьбы крестьян на стеснительные и разорительные действия наследников, то обстоятельство это подлежит особому исследованию – и виновных подвергнуть строжайшей ответственности, потому что усилие их представить недальнего человека за сумасшедшего, с тем чтоб засадить его в дом умалишенных и самим между тем расхищать и разорять его достояние, по-моему, поступок, совершенно равносильный воровству, посягательству на жизнь и даже грабежу.
Эта строго официальная речь Калиновича как громом оглушила все собрание. Прохоров побледнел; члены не знали, куда глаза направить. Губернатор первый нашелся:
– Все это прекрасно! Но взгляд ваш, сами согласитесь, совершенно новый: он решительно из дела не вытекает.
– Взгляд мой, ваше превосходительство, полагаю, единственный, который может вытекать из этого дела, – возразил в свою очередь со всею вежливостью Калинович.
– Это вы говорите, а мы полагаем, что наш единственный. Согласны вы, господа? – обратился губернатор, едва сдерживая гнев свой, к членам.
Те наклонением головы изъявили согласие.
– Значит, так и записать надо, – продолжал губернатор, крутя усы. – Так и напишите, – отнесся он строго к секретарю Экзархатову, – что все господа присутствующие остаются при старом заключении, а господин вице-губернатор имеет представить свое особенное мнение, и вы уж, пожалуйста, потрудитесь не замедлить, – прибавил он, обращаясь к Калиновичу, как бы желая хоть этим стеснить его.
– Я завтра же представлю, – отвечал тот совершенно равнодушным тоном.
