Свою каурую кобылу и вороного мерина Мэгги предпочитала держать не на общем конном дворе, а на конюшне, из дому ей обычно приходилось выезжать позже, чем мужчинам, и она подолгу не видела никого из наемных работников. Но однажды, когда летнее солнце уже ало пламенело низко над деревьями, клонясь к закату, и длинные тени протянулись навстречу мирному ночному покою, она столкнулась наконец с Люком О’Нилом. Она возвращалась с Водоемного выгона и уже готова была вброд пересечь реку, а О’Нил ехал с более далекого Юго-восточного выгона и тоже направлялся к броду.
В глаза ему било солнце, и Мэгги увидела его первая; под ним была рослая гнедая лошадь с черной гривой и хвостом и черными отметинами; Мэгги, в чьи обязанности входило посылать рабочих лошадей на разные участки, хорошо знала эту норовистую зверюгу и удивлялась, почему гнедой давно не видно. Все работники ее недолюбливают, избегают на ней ездить. А новому овчару, видно, все равно – верный знак, что наездник он хороший, ведь гнедая славится своими подлыми уловками и, чуть седок спешился, норовит цапнуть его зубами за голову.
Пока человек на лошади, трудно определить, какого он роста: австралийские скотоводы ездят обычно в седлах английского образца, у которых в отличие от американских нет высокой задней и передней луки, – в таком седле всадник держится очень прямо, круто согнув колени. Этот новый овчар казался очень высоким, но бывает, что туловище длинное, а ноги несоразмерно коротки, так что Мэгги решила подождать с выводами. Однако, не в пример другим овчарам, чья обычная одежда – серая фланелевая рубаха и серые саржевые штаны, этот был в белой рубашке и в белых молескиновых брюках заправским франтом, как подумала, внутренне усмехаясь, Мэгги. Что ж, на здоровье, если ему не надоедают бесконечные стирка и глажка.
– Здорово, хозяйка! – окликнул он, когда они съехались у брода, приподнял потрепанную шляпу из серого фетра и опять лихо сдвинул ее на затылок.
Они поехали рядом, и его синие смеющиеся глаза оглядели Мэгги с откровенным восхищением.
– Ну нет, вы, видно, не сама хозяйка, стало быть, наверное, дочка, – сказал он. – А я Люк О’Нил.
Мэгги что-то пробормотала, но больше на него не смотрела, от смятения и гнева она не могла найти слова для подходящего случаю пустого разговора. До чего несправедливо! Как он смеет! У него и глаза, и лицо совсем как у отца Ральфа! Не в том сходство, как он на нее смотрит – весело смотрит, но как-то по-другому, и взгляд вовсе не горит любовью; а в глазах отца Ральфа с той первой минуты, когда на джиленбоунском вокзале он опустился прямо в пыль на колени подле Мэгги, она неизменно видела любовь. Смотреть в его глаза, когда перед тобой не он! Жестокая шутка, тяжкое наказание.
Люк О’Нил не подозревал о тайных мыслях попутчицы и, пока лошади с плеском переходили речку, все еще полноводную после недавних дождей, заставлял упрямую гнедую держаться бок о бок со смирной каурой кобылой. Да, хороша девушка! А волосы какие! У братьев они просто медные, а у этой девчушки совсем другое дело. Вот лица толком не разглядеть, хоть бы подняла голову! Тут Мэгги и правда подняла голову, и такое у нее в эту минуту было лицо, что Люк озадаченно нахмурился – она посмотрела на него не то чтобы с ненавистью, но так, словно искала чего-то и не находила или, напротив, увидела такое, чего видеть не хотела. Или еще что, не разберешь. Во всяком случае, что-то ее расстроило. Люк не привык, чтобы женщины, оценивая его с первого взгляда, оказывались чем-то недовольны. Сначала, естественно, он попался на приманку чудесных волос цвета заката и кротких глаз, но это явное недовольство и разочарование еще сильнее его раззадорили. А она все присматривалась к нему, розовые губы приоткрылись, на верхней губе и на лбу поблескивали от жары крохотные росинки пота, темно-золотые брови пытливо, недоуменно изогнулись.
Он широко улыбнулся, показав белые крупные зубы, такие же, как у отца Ральфа; но улыбка у него была совсем другая.
– А знаете, лицо у вас такое удивленное, прямо как у малого ребенка, будто для вас все на свете в диковину.
Мэгги отвернулась.
– Извините, я совсем не хотела таращить на вас глаза. Просто вы мне напомнили одного человека.
– Можете таращить на меня глаза сколько угодно. Мне это куда приятней, чем глядеть на вашу макушку, хоть она и миленькая. А кого же это я вам напоминаю?
– Да так, не важно. Просто очень странно, когда лицо как будто знакомое и в то же время страшно незнакомое.
– Как вас зовут, маленькая мисс?
– Мэгги.
– Мэгги… Совсем не для вас имя, важности не хватает. На мой вкус вам бы больше подошло Белинда или Мэдлин, но, раз вы ничего лучшего предложить не можете, я согласен и на Мэгги. Это что же полностью – Маргарет?
– Нет, Мэгенн.
– А, вот это получше! Буду звать вас Мэгенн.
– Нет, не будете! – отрезала Мэгги. – Я это имя терпеть не могу!
Но он только рассмеялся.
– Больно вы избалованы, маленькая мисс Мэгенн. Если захочу, буду вас называть хоть Юстейсия Софрония Огаста, и ничего вы со мной не поделаете.
Они подъехали к конному двору; О’Нил соскочил наземь, двинул кулаком по голове гнедую (та уже нацелилась было его укусить, но от удара отдернулась и притихла) и явно ждал, что Мэгги протянет ему руки, чтобы он помог ей спрыгнуть с седла. Но она тронула каурую каблуками и шагом поехала дальше по дороге.
– Вы что же, не оставляете вашу дамочку с простыми работягами? – крикнул вдогонку О’Нил.
– Конечно, нет, – ответила Мэгги, но не обернулась. До чего несправедливо! Он и не в седле похож на отца Ральфа. Тот же рост, те же широкие плечи и узкие бедра и даже толика того же изящества в движениях, хотя и проявляется оно по-иному. Отец Ральф двигается как танцор, Люк О’Нил – как атлет. У него такие же густые, вьющиеся темные волосы, такие же синие глаза, такой же тонкий прямой нос, так же красиво очерчены губы. И однако, он столь же мало похож на отца Ральфа, как… как на высокое, светлое, прекрасное дерево – голубой эвкалипт – мало похож призрачный эвкалипт, хотя и он тоже высокий, светлый и прекрасный.
После этой случайной встречи Мэгги сразу настораживалась, едва при ней упоминали Люка О’Нила. Боб, Джек и Хьюги довольны были его работой и, видно, неплохо с ним ладили; усердный малый, не лодырь и не лежебока – отзывался о нем Боб. Даже Фиа однажды вечером заметила к слову, что Люк О’Нил очень хорош собой.
– А не кажется тебе, что он кого-то напоминает? – словно между прочим спросила Мэгги; она растянулась на ковре на полу, подперев кулаками подбородок, и читала книжку.
Фиа с минуту подумала.
– Ну, пожалуй, он немного похож на отца де Брикассара. Так же сложен, и глаза того же цвета, и волосы. Но сходство небольшое, уж очень они разные люди… Я бы предпочла, чтобы ты читала сидя в кресле, как воспитанная девушка, Мэгги. Если ты в бриджах, это еще не значит, что надо совсем забывать о скромности.
