Акция должна была выглядеть, как парад и дружеское прохождение войск. Свое оружие, поставленное на предохранитель, солдаты должны спрятать за бортами грузовиков. Я хотел, чтобы с нашей стороны не прозвучало ни одного залпа, и запретил отвечать на одиночные выстрелы. Я надеялся, что дорога, ведущая к Венским воротам, а также две параллельные дороги наверху, сходящиеся у замка, не заминированы.
Сделав последние распоряжения, я послал связного в штаб корпуса. Ничего нового не произошло. Все офицеры вернулись на позиции. Время 5.59. Медленно светало. Я сделал знак рукой: «Шагом марш!»
Я ехал стоя в большой командирской машине во главе колонны. Возле меня заняли места Фелкерсам, Остафель и пять унтер-офицеров — все они были со мной в Гран-Сассо. Каждый из них имел на вооружении штурмовой карабин, несколько гранат с длинными рукоятками и «фауст-патрон» — недавно изготовленное эффективное противотанковое оружие с кумулятивным зарядом. Это была моя штурмовая группа. За мной двигались четыре танка «Пантера», затем подразделение «Голиафов» и грузовики с солдатами, сидящими (если так можно сказать), как на параде. Мы сначала двинулись с Кровавого поля вниз, а затем взбирались к Венским воротам, сопровождаемые оглушительным шумом двигателей и лязгом гусениц. Чтобы добраться до Венских ворот, требовалось преодолеть более двух километров. Неожиданно справа мы заметили ворота… Проход был свободен. Мы проехали через ворота под наблюдением нескольких венгерских солдат, их удивление усилилось, когда я им отдал честь. Справа от нас показались казармы. Нам были видны пулеметы, установленные на боевых позициях. Я опять отдал честь, и мы снова проехали. Оставалось преодолеть лишь один километр прямой дороги к замку. Наше подразделение миновало основные боевые позиции. С этого момента венгры получили возможность стрелять нам в спину. Взрыв мины, одиночный выстрел часового или автоматная очередь могли стать сигналом к началу кровавого сражения.
— Езжай быстрее! — крикнул я водителю.
Мы вкатились в гору со скоростью 35–40 км/ч. Я выбрал правую дорогу, чтобы мы смогли проехать у немецкого посольства; половина подразделения продвигалась по левой дороге. Оставалось всего 600 метров… Ничего не происходило. С левой стороны мы миновали министерство войны. В этот момент раздались два сильных взрыва. Это наши «подземные» стрелки-парашютисты взорвали проход к тайной лестнице, ведущей к министерству.
Через минуту мы въехали на площадь, находящуюся перед королевским замком; неожиданно перед нами возникли три венгерских танка. Наши «фауст-патроны» были в то время спрятаны, мы представляли собой великолепную мишень для танков! В первом танке ствол подняли вверх — это означало, что они не намерены стрелять… Вход в замок защищала высокая каменная стена. С этого момента акция набирала темп и события разворачивались стремительно. Я приказал водителю съехать на «Кюгельвагене» вправо и дал сигнал ехавшей за мной «Пантере». Танк ударил в стену и сделал в ней пролом. Выскочив из машины, мы проникли через пролом во внутренний двор замка. Вся группа бежала вслед за мной с «фаустпатронами» в руках. Венгры уже подняли тревогу. Перед нами возник какой-то офицер, размахивая пистолетом, он что-то кричал. Фелкерсам выбил у него пистолет. Во дворе располагались позиции шести противотанковых орудий, но туда уже въехали следующие две «Пантеры». Передо мной появился еще один венгерский офицер. Я крикнул ему:
— Пожалуйста, отведите меня к командующему гарнизоном Замковой Горы! У нас нет ни минуты времени!
— Пожалуйста, сюда!
Он указал мне на мраморную лестницу, покрытую великолепным красным ковром. В сопровождении не отстающего от меня венгра я вбежал в здание, перескакивая через несколько ступенек. Коридор. Прихожая. У открытого окна находился столик, на котором стоял готовый к бою пулемет. Лежащий на столе солдат прицеливался и уже намеревался нажать на курок, когда подоспевший шарфюрер Хольцер выбросил оружие в окно. Ошеломленный солдат упал со стола. С правой стороны я увидел двухстворчатую дверь. Постучав, я вошел.
— Имею ли я честь говорить с командующим?
— Да, но…
— Я требую немедленной капитуляции вашего гарнизона. Будет стрельба! Послушайте, желаете ли вы отвечать за кровопролитие союзника? Мы заняли все ваши укрепления. Поверьте, любое сопротивление сейчас уже бесполезно; оно может быть опасно лично для вас и ваших солдат.
Снаружи послышалась стрельба короткими очередями из автоматов. В этот момент наш «китаец» — оберштурмфюрер Хунке — выбрал для того, чтобы войти в комнату и, козырнув мне, доложить:
— Двор и главные входы находятся в наших руках. Жду дальнейших приказаний.
Он отдал честь генералу, который обратился ко мне:
— Я отправлю связных офицеров, чтобы прекратить огонь… Считаюсь ли я вашим пленником?
— Как посчитаете вы, господин генерал. Мы согласны, чтобы вы и ваши офицеры оставили у себя личное оружие.
Мы определились, что за прекращением огня будут следить несколько совместных патрулей. В состав каждого из них входил один венгерский офицер и один мой.
Выходя от командующего, оставшегося под опекой Остафеля, я столкнулся в прихожей с группой возбужденных, даже враждебно настроенных венгерских офицеров. Двух особенно нервных майоров я взял с собой в качестве связных офицеров, после чего мы с Фелкерсамом и несколькими людьми из Фриденталя отправились на поиски регента.
Замок еще производил впечатление полностью меблированного. Мы проходили через роскошные залы, полные ковров, тканей на стенах, батальных картин и портретов. Я заранее детально изучил внутреннюю часть резиденции, и теперь разместил в ключевых точках полдюжины вооруженных «фауст-патронами» унтер-офицеров.
Я, конечно же, решительный противник использования «фауст-патронов» в салонах, разве что в случае крайней необходимости. Это оружие является действенным не только в борьбе с танками; его использование имеет очень сильный внешний эффект. Один выстрел, произведенный в точке, где сходятся четыре или пять залов, безусловно, вразумил бы противника; подобным образом и один снаряд из этого оружия, выпущенный в анфиладе коридоров, произвел бы огромные разрушения.
Мы вынуждены были смириться с действительностью: регент отсутствовал. Оказалось, что примерно в 5.45 он нашел убежище у находящегося в дружеских отношениях с императором Вильгельмом II генерала войск СС Карла фон Пфеффера-Вильденбруха,[219] впрочем, удивительно похожего на императора.
Хорти не оставил никакого приказа руководителю обороны Замковой Горы.
Мы оказались хозяевами Горы и правительственной резиденции. Несколько гранат, выпущенных из окон замка «фауст-патронами», принудили венгерские подразделения, еще продолжавшие сопротивление в саду, сложить оружие. Время было 6.30. Наши потери составили шестнадцать человек — четверо убитых и двенадцать раненых. Венгры потеряли трех человек убитыми и пятнадцать были ранены. Я настоял на том, чтобы солдаты полка «хонведов», батальона гвардии и батальона гвардии короны сложили оружие.
Затем, примерно в 9.30, я собрал венгерских офицеров и сказал им: «Вначале мне хотелось бы сказать, что в этом историческом месте немцы в течение столетий не воевали с венграми. Как австриец, я вспоминаю о нашем совместном освобождении в 1718 году.[220] Нам выпало жить в очень трудное временя, поэтому европейские солдаты, независимо от вероисповедания и идеологии, должны добровольно объединиться, особенно когда это касается венгров и немцев. С завтрашнего дня каждый из вас, если захочет, сможет командовать своим полком, батальоном или ротой. Потому что никто не имеет права заставить человека воевать вопреки его воле и убеждениям. Мы будем воевать добровольно, поэтому, пожалуйста, те, кто желает продолжать сражаться на нашей стороне, сделайте шаг вперед».
Все венгерские офицеры сделали этот шаг; я каждому пожал руку.
Я вспоминаю об обстоятельствах, при которых воспользовался полномочиями, полученными от Гитлера. В начале октября в Вене моторизация наших подразделений, батальона стрелков-парашютистов и батальона военного училища в Виенер-Нойштадте доставляла мне серьезные хлопоты. Я решил эту проблему благодаря полковнику интендантской службы, бывшему немного педантом.
Было поздно, и мне захотелось есть. Мы зашли в казино, где я заказал две колбаски и вдруг заметил, что забыл свои продовольственные карточки.
— Я ничего не могу поделать, — сказал полковник. — Устав есть устав. Вы должны быть фюрером, чтобы вас обслужили без карточек.
Этот хороший интендант начинал меня раздражать, так как я был очень голоден. Руководимый импульсом, я вытащил мою доверенность и подал ее полковнику, который с изумлением прочитал текст. У него был практичный ум.
