18
В Карфагене
— Сволочь ты, Макс! Проклятый бабник, сволочь и эгоист! — оттого, что мы всей компанией заржали, Юлька взбесилась ещё хлеще, — Ты сам, Канатбаев, татаро-монгол хренов, и тебя уже проще расстрелять, чем перевоспитать, так мало тебе того, что ты себе гарем восточный завёл, ты ещё и других подзуживаешь! — это её ввели в курс о некоторых переменах в их с Серёгой семействе, а чтобы для него не настал за это полный звиздец, ей скормили версию о моей злодейской подстрекательской роли, — Восточный деспот! Тиран! Мракобес! Ретроград! Развращённый рабовладелец! Чурка немытый!
— Ага, он самый, гы-гы! — мне ведь правда в глаза абсолютно не колет, — Кстати, ты знаешь, Юля, где мне тебя катастрофически не хватало?
— И где же это? — мой вопрос озадачил её настолько, что она даже угомонилась.
— На моей оссонобской вилле, когда в жилых комнатах стены расписывали.
— Ты думаешь, я расписала бы лучше? Я тебе что, художница?
— Нет, это было кому, хвала богам, и без тебя. Но вот когда стены расписали, и штукатурка уже сохла — ты только представь себе, как неоценима была бы твоя помощь…
— В чём?
— В акустической обработке помещения. Представляешь, насколько плотнее стали бы фрески на стенах после звуковых волн от твоего визга?
Остальные наши заржали, Серёга схлопотал за это оплеуху, а в меня полетело яблоко, от которого я уклонился. Следом могло полететь массивное бронзовое блюдо, но тут уж Юльку удержали Володя с Наташкой.
— А, вам тоже смешно, негодяйки! — обернулась она к своим двум шмакодявкам — беленькой и чёрненькой, — А ну-ка подойдите ко мне! — и надавала по щекам им обеим, отчего они заревели, — Вон отсюда, мерзавки! А тебе, Канатбаев, хоть ты и чёрный, явно не зря римское гражданство дали — ты вон уже и фресками себе виллу расписал прямо как заправский римский рабовладелец!
— Уж чья б корова мычала…
— Не твоё дело, Канатбаев! Мои рабыни, как хочу, так с ними и обращаюсь! За своими лучше следи! Если наложниц-малолеток в гарем захотелось — сам себе покупай!
Мы снова схватились за животы со смеху, и в меня снова едва не полетело то блюдо, но меня снова спасли от этой участи Володя с Наташкой:
— Да уймись же ты наконец, Салтычиха доморощенная!
— И кстати, в городских квартирах я бы тоже порекомендовал стены фресками расписать, а ещё лучше — мозаикой выложить, — добавил я, — Тебя, Серёга, это в первую очередь касается. Тебя, Володя — во вторую…
— В смысле? Дорого же!
— Ага, недёшево. Но зато — один раз…
— Один раз?.. А, понял! — и спецназер залился хохотом.
— Что ты понял? — насторожилась Наташка.
— Что один раз, — он продолжал хохотать.
— Почему?
— Так дорого же! Обои тебе уже на следующий год наскучат, и ты насчёт ремонта для их смены начнёшь нудить, а фрески с мозаикой менять тебя жаба задавит.
— А тебя, Юля — в особенности. У тебя же, историчнейшая ты наша, просто рука не подымется настоящие античные фрески с мозаиками рушить, — предсказал я, — И таким образом мы раз и навсегда закроем проблему с этим перманентным ремонтом, который принципиально никогда не может быть закончен, а может быть только прерван.
— Ох и хитрожопая ж ты сволочь, Макс, — констатировала Юлька, когда мы все отсмеялись и отъикались.
— Ага, мы ж, чёрные — все хитрожопые, — охотно согласился я.
— Но ни черта не знаете и всё путаете! — наехала она буквально сходу.
— А это ты к чему?
— А к тому, что моя выжимка из Тита Ливия у тебя тоже русским по белому переписана, но ты или читать по-русски не умеешь, или путаешься в прочитанном.
— В чём именно?
— В чём, в чём… Про корабли карфагенские тестю писал?
— Про предложение снарядить для Рима флот?
— Нет, тут ты молодец, я ведь чуть не забыла напомнить, а вот про те шесть кораблей, что реально поступили на помощь римскому флоту…
— На следующий год которые?
— А вот и фигу тебе с маслом, а не на следующий год! На этот год не хочешь?
— Так погоди, они же в первых морских боях не участвовали…
— Правильно, не успели. Первые бои вёл флот прошлогоднего претора Авла Атилия Серрана. А в этом году его сменит Гай Ливий Салинатор, и вот к его кораблям, которые он поведёт в подкрепление к старому флоту, у Сицилии присоединятся и эти шесть карфагенских. Они уже снаряжены, кстати, и ждут только приказа к отплытию…
— Ну, облажался я тут, — развёл я руками, — Главное ведь было не допустить большого палева с флотом и контрибуцией, вот я на этом и зациклился, а про эту вот мелочь читал уже не так внимательно, ну и попутал и облажался…
Строго говоря, война Рима и его союзников с Антиохом шла ещё с прошлого года. Осенью царь по приглашению переметнувшегося на его сторону Этолийского союза высадился в Греции. Рассчитывая на обещанную ему этолийцами всемерную поддержку, он поспешил и собрал лишь относительно небольшие для его царства силы — тысяч десять пехоты, полтысячи конницы и шесть слонов. Это было его первой серьёзной ошибкой. Как оказалось, этолийцы понадеялись на его несметные силы и собственной полноценной мобилизации провести не удосужились. Не имея под рукой достаточно войск, Антиох добился в Беотии и Фессалии лишь незначительных успехов, да ещё и сделал вторую ошибку — увлёкся в Халкиде какой-то молоденькой гречанкой и затеял женитьбу. То, что самому ему под пятьдесят — хрен бы с ним, для Востока это нормально, но не забрасывать же при этом военные дела в разгар войны! А именно это царственный жених и учудил, устроив себе на халкидских зимних квартирах медовый месяц, да ещё и армии позволив расслабиться. А попутно ещё и третью ошибку до кучи допустил, устроив за собственный счёт пышное погребение павших под Киноскефалами македонян, чем изрядно уязвил не сделавшего этого своевременно Филиппа. И теперь вот, когда уже новый консул Маний Ацилий Глабрион высадился в Эпире, армия Антиоха к серьёзной войне катастрофически не готова, а Филипп Македонский на него крепко обижен и готов поддержать римлян активно, а не просто дружественным нейтралитетом. В общем, нахреновертил «царь царей» — мама, не горюй, и ожидающий его конфуз при Фермопилах вполне закономерен. Ну и кто ему теперь после этого доктор, спрашивается?
— И кстати, я бы на твоём месте дождалась отплытия этих кораблей, — добавила Юлька, — Это уже гарантия того, что из Остии флот Салинатора точно отчалил…
— Понял, спасибо, — кивнул я, потому как этот совет был дельным — уж этот-то эпизод я у Тита Ливия запомнил получше, чем время отправки карфагенских кораблей.
А запомнил оттого, что моих шкурных интересов он напрямую касался. Ведь кто я такой для римлян? Простой римский вольноотпущенник, призыву в легионы не подлежащий, зато в экстренных случаях рискующий быть забритым во флот, а война с Антиохом в силу своих масштабов — случай как раз экстренный. Шутка ли — под сотню новых квинкерем римляне прошлым годом построили, и это только новых, без учёта ремонта старых. В этот сезон тоже, надо думать, сколько-то добавили, и не одних только квинкерем. На триреме сто семьдесят одних только гребцов, да центурия морпехов — от шестидесяти до восьмидесяти мечей, да матросни, надо полагать, десятка два наберётся — больше двух с половиной сотен, если всех чохом брать. А квинкерема повместительнее той триремы — гребцов и матросни человек триста, да морпехов две центурии, то бишь от ста двадцати до ста шестидесяти — под пять сотен набегает, если округлить. И эдакий плавучий «полутысячник» — основной в римском флоте, на который целиком хренова туча народу требуется. И где ж его столько набрать?
Как раз о связанном с этим скандале у Тита Ливия и упомянуто — Гай Ливий Салинатор набирал в экипажи для своей эскадры из тридцати новых квинкерем граждан приморских римских колоний, включая Остию, и набирал в принудительном порядке, по принципу «не гребёт». Те ходоков в Рим направили плебейским трибунам на преторский беспредел жаловаться, и при других обстоятельствах они бы наверняка справедливости добились. Ведь плебейский трибун — популист по определению, его хлебом не корми, а дай только прославиться бескомпромиссной борьбой за ущемляемые нобилями интересы простого народа. Но на сей раз ситуёвина крайне неудачной оказалась — война с Антиохом самим народным собранием одобрена, и урря-патриотический угар при этом разгорелся нешуточный, а флот означенного Салинатора как раз туда на подкрепление направляется. В результате, прикинув хрен к носу, трибуны тех ходоков к сенату на разбор этого дела отослали, где жалобщиков и постиг окончательный облом. Так это речь о полноправных свободнорожденных римских гражданах, имеющих святое право к плебейскому трибуну за защитой своих интересов обратиться, а на что при таком раскладе надеяться какому-то вольноотпущеннику? Так что пока флот Салинатора не укомплектован людьми полностью и не отплыл — нехрен мне туда рыпаться. У меня пока-что и в Карфагене дела поважнее и понеотложнее имеются, гы-гы!
