Еще большее жанровое разнообразие наблюдается в рассказах Марка Твена. В социально-политических, фантастических, бытовых, детективных, антирелигиозных, философских, в (рассказах-памфлетах, в литературных пародиях Марк Твен стремится отразить различные грани жизни, разнообразные ее явления и оттенки.
Марк Твен любил давать предисловия к романам и рассказам. Так, в предисловии к «Принцу и нищему» Твен указывает на сказочный характер повествования; к «Приключениям Гекльберри Финна» — на разнообразие фольклорного материала, использованного в романе; к «Письмам китайца» — на реалистическую достоверность рассказа; к «Позолоченному веку» — на политическую направленность романа.
В предисловиях он излагает свои взгляды на литературу и ее гражданские обязанности, истолковывает свои воззрения, указывает на своеобразие художественного раскрытия смысла произведения, на особенности жанра и т. д. Предисловия подчеркивают сознательную тенденциозность писателя, говорят о желании донести до читателя свое произведение таким, каким его задумал автор. Являются они и свидетельством той душевной тревоги, которую испытывал Твен: он боялся, что публика его недооценит, не поймет, или поймет превратно.
Марк Твен — писатель, поднимавшийся до значительных и важных обобщений, — был в то же время очень «личным» во всех своих произведениях. В его рассказах, романах, очерках и книгах путешествий можно найти черты его собственной биографии — как он написал первые юмористические стихи, как долбил киркой твердые кварцевые породы Невады, как голодал в Сан-Франциско, как обанкротился, как ненавидел президента Теодора Рузвельта, как любил жену, как дрался с издателями. Подобно Л. Н. Толстому, чьи произведения являются огромной дневниковой записью, или Гете, который называл свое творчество исповедью, — Марк Твен был субъектом и объектом собственного творчества. Рассказ от первого лица, занявший прочное место в его литературном обиходе, помогал сохранить живость и непосредственность повествования, сберечь эмоции пережитого.
В литературу при этом вовлекалось богатство и разнообразие народного американского языка, что, в свою очередь, способствовало дальнейшему развитию и демократизации литературного языка США, закрепляло бытовую характерность стиля американского реалистического романа.
Именно народные диалекты придали литературному языку Марка Твена простоту, идиоматичность, живость в диалоге, образность, медленный ритм, — подчеркивающий иронический смысл, юмористические сочетания и сравнения вроде: «festive ass» (праздничный осел), «gentile idiot» (нежный дурак), «имел не больше тревог, чем счетчик», «зевнул так широко, что задел верхней челюстью за гвоздь над дверью» и т. д.
Языку Твена чужда безликая, выутюженная правильность. Когда Оливия Клеменс, заботившаяся о сохранении буржуазных приличий в книгах мужа, вычеркивала из них резкие характерные твеновские словечки, писатель энергично протестовал. «Ты лишаешь силы английский язык!» — говорил он.
Твен часто обращался к народным идиоматическим выражениям, пословицам и поговоркам, чтобы описываемому придать большую выразительность. По словарю, составленному американскими лингвистами Р. Рамзаем и Ф. Эмберсоном, у Марка Твена насчитывается 423 таких выражения, и 161 из них создано самим писателем.
Марк Твен, вводивший народный разговорный язык в состав литературного языка, способствовал образованию национального американского языка, который в настоящее время получил название «американ инглиш». Стефан Гейм с трибуны Второго съезда советских писателей справедливо сказал об американском языке, что это «язык Джефферсона и Линкольна, Марка Твена и Теодора Драйзера».
Часть четвертая
Глава I. На рубеже двух веков
В последние годы жизни Марку Твену приходилось вести борьбу в особенно сложной, политически напряженной обстановке, когда американские трудящиеся должны были противостоять не бывало сильному и беспощадному врагу — империалистической буржуазии, не останавливающейся ни перед какими формами насилия и демагогии.
«Империализм есть «отрицание» демократии вообще, всей демократии», — определяет В. И. Ленин[426].
Внутреннее положение в стране характеризовалось усилением наступления капитала на права трудящихся. Делалось это под прикрытием «равных законов для всех». Так, в конце 90-х и начале 900-х годов закон Шермана против трестов американские суды стали «распространять» и на другие «объединения в промышленности», то есть на рабочие организации; в то время как тресты всячески обходили закон Шермана, он обрушивался всей своей тяжестью на рабочее движение.
Рост монополий усиливал эксплуатацию рабочего класса, ухудшал условия существования трудящихся.
В начале XX века профсоюз сигарной и швейной промышленности опубликовал отчет, в котором говорилось, что в 1900 году от туберкулеза умерла треть рабочих, состоящих в этом профсоюзе. В других официальных сообщениях того времени говорилось, что в 90-х и 900-х годах каждый седьмой горняк погибал от аварий.
На некоторых предприятиях Севера рабочие добились восьмичасового рабочего дня, но на Юге — этой «колонии в собственном доме», как называли южные штаты на севере, — восьмичасового рабочего дня не было и в помине, и пятнадцати, семнадцатичасовой был обычным явлением.
В 1898 году Евгений Дебс основал социал-демократическую партию США. В 1901 году была создана социалистическая партия. Но рабочие партии были заражены идеями реформизма, духом сектанства и шли на поводу у буржуазных партий.
Фермерские партии тоже не имели четких политических идей и еще больше, чем рабочие партии, зависели от буржуазных, часто становясь их орудием в предвыборной борьбе. Фермерская партия популистов, имевшая в 90-х годах большое влияние, в 900-х годах прекратила свое существование.
США конца века превращались, по выражению Ф. Энгельса, из чистилища в ад. Потогонная система на текстильных фабриках, ужасающие условия труда на угольных шахтах, четырнадцатичасовой рабочий день в сталелитейной промышленности, невыносимые жилищные условия, растущая эксплуатация женского и детского труда — все это способствовало тому, что лишь за первые четыре года XX века в США бастовало шесть миллионов человек, а фермеры в ряде мест встречали с оружием в руках специальный корпус милиции, организованный правительством для подавления «мятежей».
Особенно грозной была забастовка углекопов Пенсильвании в 1902 году. Она была ликвидирована благодаря вмешательству президента Теодора Рузвельта, выступившего в качестве «третейского» судьи и обманувшего при этом рабочих. Правительственная политика Теодора Рузвельта характеризовалась либерально-реформистским фразерством, заигрыванием с рабочими и вместе с тем жестоким подавлением протеста рабочих.
Теодор Рузвельт выступал с речами против «преступников большого богатства», был «грозою трестов» (так его называла буржуазная печать, создававшая рекламу президенту). На самом же деле он полностью состоял на службе у финансового дома Морганов и был ярым защитником интересов этой финансовой группы. Связь президента США с финансовой олигархией была столь очевидной, что о ней говорили в России, Англии, Франции. В этом отношении интересны суждения Л. Н. Толстого, который в 1906 году об избрании Теодора Рузвельта писал так: «Выборы президента в Соединенных Штатах стоит миллионы тем аферистам, которые знают, что выбранный президент будет поддерживать выгодную систему обложения тех или иных предметов или те или иные монополии, и они сторицей возвратят то, что будет стоить избрание»[427].
Теодор Рузвельт фактически продолжал практику своих предшественников. Известно, что Джеймс Гарфильд, прежде чем выдвинуть свою кандидатуру в президенты, просил Рокфеллера о помощи и покровительстве. Президент Кливленд, дважды избираемый, был ставленником Джона Пирпонта Моргана-старшего, по приказанию которого выпустил знаменитые «золотые облигации» и сам ими играл на бирже.
Но Рузвельт обязан был считаться с ростом антимонополистического и рабочего движения. Так, в 1908 году он вынужден был провести закон, налагающий ответственность на предпринимателя за увечье рабочих. Верховный суд США признал закон «неконституционным». Шла позорная игра в «законность», прикрывающая антирабочее законодательство. У. Фостер так пишет о помехах, которые чинил президент рабочему движению 900-х годов: «Демагог и реакционер, республиканец Теодор Рузвельт в значительной мере дезориентировал и дезорганизовал это растущее народное движение»[428].
Тем не менее волна стачек и забастовок в стране с каждым годом поднималась все выше. Грандиозные забастовки углекопов, текстильщиков, грузчиков, лесорубов Запада, железнодорожников потрясали США на рубеже двух столетий. Буржуазия обрушивала на рабочих кровавые репрессии, приводила в действие государственный и судебный аппараты, прибегала к помощи предательских профсоюзов.
