Сурков — исключительного мужества человек.
Право, хотелось непременно встретиться с каждым, кого называл майор, но... Как и Шанаева со Скалянским, их на месте не оказалось. Видно, и вправду — искать разведчика в горах, что ветра в поле. Спросил: не Скалянский ли в тот вечер, когда объявили тревогу, пел друзьям у палаток?
— Вряд ли, — покачал головой майор. — Он, кажется, и гитару-то в руки не берет. Кто у нас песенник, так это старший лейтенант Валерий Васильевич Грузинцев. Если его где-нибудь в горах тысяча душманов окружит — все равно будет напевать. Однако такой песни и от него мы не слыхали. Спросить бы, да и его сейчас нет...
В маленьком помещении штаба случайно собрались вместе боевые офицеры, как здесь говорят, «хлебнувшие Афгана»: майор Юрий Титович Сулаберидзе, батумец, сын артиллерийского офицера-фронтовика, уже и сам награжденный боевым орденом; подполковник Николай Зиновьевич Сивачев, горьковчанин, тоже орденоносец и тоже сын фронтовика-солдата; комсомольский вожак старший лейтенант Алексей Бринцевич и его боевой друг Борис Соколов, сибиряк-иркутянин; майор Валерий Павлович Коротнюк, боевой политработник, как и Сулаберидзе, наследующий профессию отца-офицера. Друзья вспоминали разные эпизоды, скрашивая грубую правду легким вымыслом и юморком, отчего опаснейшие переделки в их устах обращались в безобидные приключения — ох, как опасно нашему брату доверяться подобным рассказам! В самый разгар беседы в дверь постучали, и на пороге появился подтянутый рослый парень. Увидев целое собрание, он смущенно попросил разрешения зайти в другой раз. Майор Сулаберидзе остановил его:
— Ладно, раз уж пришел, клади свой рапорт на стол. Рассмотрим еще раз твою просьбу, товарищ Юдин.
— О чем рапорт, если не секрет?
— Какой там секрет! Просится рядовой Михаил Михайлович Юдин в разведчики, и все тут. Один раз ему отказали, он вот второй рапорт принес. Если снова откажем, наверное, третий будет. Как, Юдин, будет?
— Непременно, товарищ майор.
Сулаберидзе развел руками. Мы расспросили Юдина. Родом он из Винницы, в семье трое братьев. Двое старших уже отслужили и младшему наказали держать в армии честь фамилии.
— Не могу я, товарищ майор, ну, не могу служить в тыловом подразделении, когда рядом ребята жизнью рискуют. — Солдат просительным взглядом обвел офицеров.
— Ты знаешь, Михал Михалыч, — мягко заговорил Сулаберидзе, — в армии каждое место — главное. Да и тыловики тут у нас тоже, бывает, по переднему краю ходят. И еще как! В разведке, конечно, служить почетно, романтичная со стороны профессия, только романтика эта дорого стоит и пахнет она кровью. Разведчику мало быть сильным, храбрым, метко стрелять и бросать гранаты. В других условиях мы бы вас взяли, постепенно подготовили, а здесь времени нет. И на ошибках здесь учиться недопустимо. Вы понимаете, что мы о вас же заботились, когда отказывали?
— Понимаю, товарищ майор. Слово комсомольца — не подведу.
Солдат ушел, офицеры, задумавшись, молчали. Наконец заговорил Сивачев:
— А ведь все правильно, товарищи: настоящий солдат должен рваться на передний край.
— Если б на передний! — отозвался Сулаберидзе. — Мы тут все на переднем. Но разведчик действует за передним краем своих войск. В любой момент он может в одиночку столкнуться со множеством врагов. К такой борьбе человека в три дня не подготовишь. А по следам разведчика идут другие, целыми подразделениями. С надеждой на него идут. Ошибка разведчика стоит дороже ошибки сапера.
— И все же этого Юдина надо бы взять на занятия — присмотреться к нему, проверить, чего стоит.
— Придется взять, — улыбнулся майор. — Все равно ведь не отстанет.
У входа в штаб я снова встретил рядового Юдина и подмигнул ему:
— Не отступай, солдат, крепость, кажется, заколебалась.
Он улыбнулся:
— Спасибо. Не отступлю.
Соседями разведчиков по лагерю были саперы. На афганской земле обойти этих тружеников армии невозможно — они постоянные стражи здешних дорог, с их сопровождением уходят в путь не только воинские, но и колонны с гражданскими грузами. Мне уже не раз доводилось встречать этих серьезных, работящих парней у перекрестков, мостов и диспетчерских пунктов, и всегда об их работе говорилось с подчеркнутым уважением. На боевых заданиях саперы идут рядом с разведчиками, а порой — впереди их. Нередко делят они общие тревоги и заботы с афганскими воинами, и как знать, может быть, кто-то из саперов пел в тот вечер балладу о побратавшихся в походе солдатах — сыновьях двух народов?
...Части Ограниченного контингента советских войск в Афганистане расположились на землях, которые никогда не обрабатывались, на которых прежде ничего не росло, кроме, может быть, редких солянок и верблюжьих колючек. Серый камень, серый песок, желто-седой суглинок. Под копытами стад, под колесами и гусеницами машин летом этот суглинок размалывается в летучую пыль, носимую «афганцем», а зимние дожди превращают его порой в целые болота. Только для того чтобы жить на такой земле, требуются стойкость и мужество.
Не было исключением и место расположения инженерно-саперного подразделения, которым командовал тогда офицер Валентин Георгиевич Дятлов. Палатки стояли на пыльном поле — негде умыться солдату, негде укрыться от палящих лучей азиатского солнца, и редкий час отдыха приходилось коротать в той же палатке, прокаленной насквозь. Питьевую воду строго экономили, а люди остаются людьми: истомленный зноем человек может забыть о предостережении и зачерпнуть из ближнего арыка. А ведь Афганистан всегда считался краем массовых эпидемий, и это объяснимо: до революции здесь одна больничная койка приходилась на пять тысяч человек. При самых героических усилиях народной власти, при всей бескорыстной и самоотверженной помощи наших медиков изменить положение в короткий срок очень трудно — реакция ожесточенно сопротивлялась и продолжает сопротивляться любым улучшениям в жизни народа. Для главарей контрреволюции массовые болезни людей — такое же средство борьбы против народной власти, как подлые выстрелы из-за угла, диверсии в городах и кишлаках, мины на дорогах. Душманы и сегодня стреляют по красным крестам и белым халатам, а взорванные больницы и медпункты стоят в одном ряду со школами и складами...
Приняв командование подразделением, Дятлов собрал офицеров, коммунистов и комсомольский актив. Заговорил без обиняков:
— Вот что, товарищи. В полевых условиях кое-как прожить можно день, неделю, месяц, даже два. Но жить кое-как все время нельзя. Обстановка требует от нас работы в полную силу, а силы дает нормальный быт, нормальный отдых. В палатках, на этом поле, мы обязаны устроить нашу жизнь не хуже, чем в казарме. Думайте, изобретайте, увлеките задачей всех солдат. Я уверен: любое доброе начало по устройству нашего солдатского дома встретит поддержку, воодушевит людей, значит, будет помогать
