одним из его галстуков-шнуров, так что я не знаю, почему не заметила его. Он догнал меня, пока я хромала по дорожке ко входу.
– Благодарностей от тебя не дождешься, это я знаю, – сказал он, роняя на землю свою сигарилью и гася ее подошвой ковбойского сапога. – И все же, я думаю, ты могла бы не пожалеть нескольких спасибо герою правоохранения, который сделал все это возможным.
– Привет, Гарретт, – сказала я.
– Я три раза выкрикивал твое имя, – сказал он. – Не меньше.
– Да, извини. Боль после всех повреждений затрудняет ходьбу, а потому мне приходится сосредотачиваться. Вероятно, для тебя это не очень удобно.
Когда я начинаю идти, я не могу останавливаться надолго, потому что у меня все тогда затекает, поэтому я продолжала идти, но двигалась так медленно, что Гарретту не составило труда меня догнать.
– Не переживай, Линни, – сказал он. – Я только говорю, что мне пришлось нарушить кучу правил и наобещать кучу услуг, чтобы у вас там было некоторое время наедине. Немногие мужчины сделали бы это для женщины, которая обошлась с ними так, как ты обошлась со мной.
– Я тебе очень признательна, Гарретт, – сказала я.
– И потому сегодня я собираюсь позвонить моему агенту насчет нашей книги, – сказал Гарретт. – Ты сказала, что мы ее напишем, если я это устрою, и я думаю, ты согласишься с тем, что я совершил героический поступок. Так что очевидно, мое имя будет первым на обложке.
Я остановилась и посмотрела на него.
– Гарретт, – сказала я, – когда я говорила, что буду писать книгу с тобой, я соврала.
Я продолжила хромать ко входу под его проклятия то с одной, то с другой стороны.
В комнате свиданий Мэрилин спрашивает:
– И когда это начнется? Мы все уже здесь.
Никто не знает, где находится Хизер, но мы исходим из предположения, что она жива и здорова. Мне бы хотелось сказать ей, что я не виню ее в вызове копов, но Хизер, как и всегда, не желает никому давать хоть малую долю удовлетворения. Мэрилин открыла для нее счет в банке и положила на него немного денег, а потом сообщила нам, что со счета через банкоматы регулярно снимаются некоторые суммы. Может быть, кто-то убил Хизер и взял ее карточку. Может быть, она ищет Короля Мечты. Может быть, она где-то там сама по себе.
Мы все поворачиваемся, когда слышим, как открывается дверь в дальнем конце комнаты, но это всего лишь служащий тюрьмы с большим животом. Он пробирается между столами. На нем бежевая рубашка, темно-зеленые брюки, и почему-то люди, работающие в этой отрасли, считают необходимым носить усы.
– Я капитан Уинслоу, – говорит он, и никто из нас не встает.
Он обходит наш кружок, представляется, всем пожимает руку. Я удивлена, какая у него мягкая рука.
– Дамы, я хочу сообщить вам, что я обязан все время свидания находиться здесь с вами, – говорит он, всем своим видом выражая свое негативное отношение к этому правилу. – Но я буду уважать ваши тайны. Делайте вид, что я всего лишь часть стены.
Мы все киваем, после чего он уходит, и никто ничего не говорит. Сидеть больно, и мои суставы ноют. Воздух в комнате густеет, дышать становится трудно. Спроси у нас теперь, мы бы не стали затевать всю эту канитель, но, прежде чем кто-нибудь из нас успевает сказать об этом вслух, дверь открывается, и капитан Уинслоу вводит в комнату Стефани.
Никакой косметики на ее лице нет, но волосы густые и глянцевитые, и, похоже, на ногтях у нее лак. На ней светло-голубая рубашка и джинсы, наручники на ее запястьях пристегнуты к цепочке на ее поясе. В ее глазах испуг, но, когда капитан Уинслоу подводит ее ближе, она старательно вытесняет испуг выражением скучающего безразличия.
Это была моя идея. Все, что я предсказывала в кабинете гидротерапии лагеря «Красное озеро», сбылось. Стефани никого не убила, только посадила Дани в кресло-каталку, а мне всунула в руку трость. Она выстрелила в человека из персонала, и тот потерял глаз, а все остальные убийства совершил Скай.
Они вдвоем вложили немало усилий во всю эту затею, но если Скай воплощал собой холодный расчет, то Стефани сводила его с ума своими импровизациями. Первую часть она осуществила по плану – подружилась с Кристофером Волкером, впустила его на Красное озеро, сказала, где живет Адриенн, а потом столкнула его с сеновала, потому что сочла это более естественным. Когда я появилась в ее доме, она, не задумавшись ни на секунду, решила бежать со мной. Во время остановки на пути в Лос-Анджелес она говорила по телефону со Скаем, заверила его, что все идет как задумано.
Его большой план сводился к убийству всех, кто был когда-либо на попечении его матери, в разрушении столь важной для нее карьеры так, чтобы от нее остались одни невосстановимые обломки, в унижении ее перед всем миром, но он взял в подельники непредсказуемого напарника, который получал удовольствие от ситуаций, близких к провалу, и от смертельной опасности. Он, возможно, пристрелил бы Стефани в конце из-за чистого разочарования, если бы Хизер не остановила его.
Стефани стала бы жертвой номер девять.
Когда-то давно я пыталась посмотреть один из фильмов Адриенн из серии «Летняя бойня», но спустя двадцать минут выключила запись, поняв, что в фильме не будет ничего про жертвы. Я помню, как худо мне было оттого, что человеческие существа с семьями и мечтами были сведены к кровавым пятнам без фамилии – с одним только именем. Но помнить их важно.
Рассел Торн.
Потерявшую глаз женщину с Красного озера звали Ева Уатанейб.
Джек Баррел.
Бренда Джонс.
Марси Стэнлер.
Эдна Хоккетт.
Джулиус Гоу.
Аманда Шепард.
Запомните их имена, но пусть мир забудет Ская Эллиотта. Пусть забудет Стефани Фьюгейт.
Родители Стефани наняли адвоката, который объявил ее жертвой посттравматического стрессового расстройства, случившегося с ней после убийства тренера по теннису, превратившего ее в агрессивного гибристофила[78]. Она потеряла себя, полюбив монстра, став жертвой одной из разновидностей философии «если ты не можешь защитить себя от убийц, то присоединись к ним». Я думаю, ее адвокат не ушел далеко от истины. Скай два года соблазнял ее, воспитывал, превращал в идеального партнера. Еще одно имя в списке его жертв. Она получила двадцать пять лет по каждому из трех обвинений в нападении с применением летального оружия и по трем случаям нанесения повреждений, опасных для жизни. Она проведет в тюрьме всю свою жизнь.
Я долго думала об этом, но
