В общем, великий и жестокий человек. Неудивительно, что многие солдаты шли за ним в огонь и в воду.
И я даже не могу сказать, что им движет, -- вздохнул Сайни. -- Его не интересует ни богатство, ни власть. Он давно уже мог стать губернатором одной из провинций. Особенно живущих по законам войны.
-- Но здесь же он явно строит свое государство. Забрался на ничейную территорию, окружил себя воинами и преданными слугами, даже вон Князем велел себя величать. Я, правда, не уверен, что хорошо понимаю значение этого слова. Властелин небольшого государства, так?
-- Не совсем. Скорее, военный вождь этого самого небольшого государства, находящегося в состоянии войны. Так что титул вполне уместен, -- Лелек в задумчивости пожевал соломинку. Раньше я у него такой совершенно земной привычки не замечал.
-- Пожалуй, -- добавил он после некоторого молчания, -- он хочет жить так, как считает правильным. Представление же о правильности у него весьма своеобразное. Мнение других людей его не интересует. Почти. В армии он вынужден был с ним считаться - как всякий военный, да еще и маг (что бы ни говорили университетские о его недоученности), он понимает, что такое сила. А здесь он сам себе голова.
-- Средневековье какое-то, -- пробормотал я по-русски. Лелек, естественно, меня не понял, но переспрашивать не стал.
Помолчали.
-- А черным королем он тебя почему величает?
-- Не хотел рассказывать, да ты ж не отстанешь, -- вздохнул Сайни.
-- Да ладно. Не хочешь - не говори, обойдусь. Я столько о вашем ми... о здешних порядках не знаю, что еще одной тайной больше - невелика разница.
-- Велика, -- отрезал Лелек. -- Тем более, это тайна не только для тебя.
-- Так, может быть, мне лучше ее и не знать? Меньше шансов выдать.
-- Может, и лучше. Но я один не могу решить, что нам дальше делать. "Торчать", как ты выразился, или "смыться". Мне твой совет нужен. Боюсь, без этих сведений ты его дать не сможешь.
-- А с ними?
-- А с ними - не знаю. Для меня ведь твой опыт и твое прошлое тоже - сплошная загадка.
Он опять замолчал. Вообще-то, по-хорошему давно надо было спать, тем более, денечек выдался отнюдь не из легких. И глаза у меня слипались. Но я знал, что уснуть все равно не усну, буду ворочаться в тяжелой полудреме - ни отдыха, ни нормальной работы голове.
А Сайни все молчит и молчит, молчит и молчит. Я уже решил, что он передумал делиться своей страшной тайной, а то и вовсе заснул. Поэтому его вопрос меня совершенно огорошил:
-- Помнишь, ты мне шахматы показывал?
Помню, конечно. Сайни - едва ли не единственный, кто всерьез заинтересовался этой мудреной игрой. Шашки - да, те многих прельстили (я рассказывал). А Лелек тогда долго расспрашивал меня о правилах, мы даже сыграли парочку партий, потом я, сам удивляясь собственной памяти, показал ему три-четыре дебюта и еще какие-то классические задачки, вроде мата королем и ладьей. Меня еще совсем пацаном отец этим премудростям учил - он-то страстный шахматист, а я вот не унаследовал.
-- Меня эти твои шахматы тогда еще поразили, -- пробормотал Сайни. Странно, а я и не заметил в нем ничего пораженного. -- Уж больно они на нашу реальность намекают. Упрощенно, конечно, но смысл тот же.
Он опять замолчал, и я не выдержал:
-- Какой-такой смысл? Борьба добра со злом, белого с черным?
-- При чем тут добро и зло? -- он искренне удивился. -- Нет, разделением действующих лиц на пешки и фигуры.
-- Ну, у нас о человеке, который имеет большое влияние, говорят "это фигура". А о простых исполнителях - "это пешки". С оттенком пренебрежения. Аналогия себе и аналогия, сравнение, которое, как известно, всегда хромает.
-- А рождается у вас человек пешкой или фигурой?
-- Да кто ж его знает? Есть случаи, когда ребенок появлялся в царской семье - и ровно никак на судьбы мира не влиял. А бывало, из низов поднимался, полсвета завоевывал...
-- Понимаешь, а у нас считается, что большинство людей -- пешки, и так ими и останутся. Не в том смысле, что они - незначительны или ими можно легко жертвовать... Нет, давай сначала. Существует у нас тут некая школа магическая... Или направление в исторической науке... Словом, есть те, кто способен видеть возможности человека (хотя не все в это верят). Вроде бы, один человек способен войну выиграть. А другой -- город основать на новом месте. А третий - разрушить. Вот это как бы фигуры. Ну а четвертый, сколь он не бейся, не достигнет ничего. Он - пешка. То есть он не сделает ничего, что сколько-нибудь заметным образом повлияет на то, как крутится мировое колесо. Он может стать большим ученым, даже открыть нечто, что назовут великим...
-- И это все равно не повлияет на ход истории?
-- Повлияет. Но он тут ни при чем.
-- То есть?
-- То есть не открыл бы он, открыл бы кто-то другой. Это как большой камень на дороге - кто первый по ней пройдет, тот его и найдет. Молодец, конечно, что нашел, но шел бы первым кто-то другой - тоже нашел бы, камень-то лежит.
А фигура пройдет там, где никто не то что до него не ходил, но и где ходить-то невозможно, как считалось. То есть главный смысл заложен в нем самом, а не в камне, не в дороге.
Фигуры разные, их куда больше, чем в шахматах. И одна фигура может становиться другой. Реттен, между прочим, тебя шутом назвал. Шут - это тоже фигура.
-- А пешка фигурой стать может?
-- Как в шахматах? Причем сразу самой сильной? -- таким тоном обычно родители дают ребенку понять, что он сморозил глупость. Тем неожиданнее было окончание:
-- А неизвестно. Сторонники этой школы долго в свое время спорили вообще о том, откуда берутся фигуры. Считалось, что это - наследственное. Поэтому, когда Реттен говорит про свой род, это не пустой звук даже в его устах. Но известно достаточно много случаев, когда фигура возникала словно бы ниоткуда. Бабах - и приходит некто не ждан, не зван, перекраивает карту...
Лелек опять замолчал, и я осторожно начал выкладывать уже поднакопившиеся вопросы. Начал с тех, что помельче.
-- Знаешь, у нас говорили примерно следующее. Техническое изобретение - ну, например, двигатель, как у Бержи в повозке - придумает не один, так другой. Даже бывало так, что одну и ту же штуку изобретали сразу двое. Мол, идея в воздухе носится. А вот ежели писатель свою книжку не напишет, то она так и не появится на свет. Выходит, любой писатель или там художник - это фигура? Вроде как главный смысл в нем самом, а не в бумаге или красках.
-- Знаешь, интересная мысль, -- Сайни, оживившись, повернулся ко мне. Видать, мое достаточно дурацкое замечание отвлекло его от неприятных дум, переключило мозги на что-то интеллектуально красивое, необязательное и к текущему моменту отношения не имеющее. -- Но, наверное, все-таки нет. У вас в мире много ли книг способны не то что ход истории изменить, а хотя бы заставить большое количество людей хоть о чем-то задуматься?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
