Никаких острых ушей, никаких мощных ассиметричных луков за плечами и прочего экзотического оружия. Только на бедре в ножнах небольшой нож - широкий, тяжелый, но не слишком длинный. Скорее, инструмент, чем средство отнятия жизни. (Хотя здешние эльфы, насколько я знал по опыту, полученному в университетском городке, с луками забавляться таки любили - высокий рост и длинные конечности способствуют.) Одет... Не знаю, во что одет. Какая-то серая бесформенная хламида, но с рукавами. Словно рубаха, сшитая по тому же принципу, что шаровары - "ткани не жалеть, движений не стеснять". Но заинтересовала она меня совсем не фасоном. В свете костра ткань все время чуть меняла цвет, каждая складка переливалась разными оттенками серого, словно в ветреный день тени от листьев скользили по поверхности речной заводи. И очертания самого эльфа скользили, размывались... Плюс двигался от с той же водной плавностью. Завораживающе и пугающе.
Пока он ел, все молчали. Я, было, подумал, что это ритуал какой у местных вояк. Типа преломления хлеба. Доев, Лиимас без всякого перехода, буднично как-то выдал:
-- Уходите отсюда. Как можно скорее. Я помогу.
-- Никосу, погоди, -- обычно практичный и собранный Сайни, кажется, растерялся. -- Объясни, в чем дело. И вообще, расскажи, как ты, откуда... Я же тебя в мыслях уже похоронил.
-- Не буду. Не буду ничего рассказывать. Уходить вам надо. И правильно сделал, что похоронил. Мы все тут - живые мертвецы.
О-па! Только зомби мне в здешнем паноптикуме не хватало. Я как-то Дмииду рассказывал об этом порождении фантазии то ли наших предков, то ли наших литераторов, и он, помнится, долго потешался. Дескать, законов природы магия не отменяет. И если мышца мертвая, да еще и давно, то никак не сможет она двигаться. Покойник - он покойник и есть, и никакой магической энергии не содержит. И на тебе!
Лелек этого термина-оксюморона вообще не знал и потребовал объяснений:
-- Пока не расскажешь, никуда не пойду.
-- Тебе же хуже, -- мрачно ответил эльф. Помолчал пару секунд и продолжил:
-- Сайни, пойми, я уже совсем не тот парень, которого ты знал десять или около того лет назад. Только имя и внешность остались, и то не полностью. Ладно, ты-то, кажется, не слишком изменился, так что слушай...
Примерно восемь из каждых десяти тех, кто служит Реттену - живые мертвецы. То есть человек уже должен был умереть - от болезни, от раны, просто от старости. А Реттен на время его смерть отсрочил. Взяв взамен что-то вроде клятвы. Так что каждая минута жизни - в его руках. Это одна из недобрых тайн, которые он вырвал у здешних мест.
-- Постой-постой. Заклинание отложенной смерти?
-- Не знаю. Я ведь не ученый.
-- Ну, в легендах о Бали Полумертвом?
-- А, то, что ты нам как-то у костров рассказывал?
-- Оно самое. Это ведь известная книга...
-- Я, знаешь, книг не читал и в прошлой жизни... -- эльф осекся. -- Но похоже. И жил этот твой Бали, если не путаю, как раз на север от наших мест. Стало быть, где-то здесь.
Короче, уйти далеко отсюда мы не можем, каждой лишней минутой обязаны Реттену. Так что житуха это скверная. Ни радости в ней, ни даже горя большого... -- он помолчал. -- Знаешь, как иногда старики ненавидят молодых, а безнадежно больные - здоровых? Завидуют и ненавидят. Вот и ненависть живых мертвецов к живым из этого же ведра разлита. Полной мерой.
-- А ты почему же со мной разговариваешь? Предупреждаешь?
-- Потому что память это заклятье все равно не отшибает. А я помню тебя. И как мы друг дружке жизнь в южных болотах спасали, и как ты меня из-под Бренной Башни выволок, сам со стрелой в ноге. А еще - дочка у меня осталась. Там, -- он махнул рукой на юг, в сторону, откуда мы пришли. -- Вот не хочу я ей такой судьбы. Уйдете - глядишь, донесете весть о том, что тут Реттен поделывает. Кто-то ему поперек дороги и станет. Останетесь - сами в те же сети угодите. Так что нелюбовь моя к Реттену сильнее зависти к живым. Впрямую навредить ему клятва не дает. А так, через вас - глядишь, и выйдет что. Ну а смерть - так мы с тобой столько под ней ходили, что не пугает она уже особо. Ну, помру так помру, так хоть знать буду, чего помираю, -- и он вдруг расхохотался. Шелестящим таким, кашляющим смехом.
От его веселой обреченности меня мороз продрал до самых печенок. Но в разговор я все равно не встревал. Эти двое слишком хорошо друг друга знали, чтобы терпеть третьего.
-- А где же Князь ваш новых людей вербует? Небось, охочих до такой жизни немного?
-- Отчего же? Многие за лишний день жизни на все готовы. Особенно когда вот уж полгода помираешь с отравленной стрелой в боку - жжет каленым железом, а вынуть никто не может.
-- С тобой, что ли, так было?
-- Было. И не только со мной. Мало ли гадких смертей люди друг на друга повыдумывали. Да и лес этот, пограничный - тот еще подарочек. А Реттен - он ведь часть своего отряда сюда привел. Прямо из-под Мессиновы - там знаешь какая мясорубка была? Его ведь уже года два в пропавших числили, а люди, что раньше с ним воевали, в тамошнем котле оказались. Он пришел, сквозь имперские заслоны просочился. И говорит "Кто со мной?". Ну все, понятное дело, согласились. С боями прорвались сквозь имперцев - и в лес. Причем всех больных-увечных с собой несли, через все чащобы. Реттен приказал. А тут тех, кто дошел, на ноги поднял.
А потом тех, кто оставаться не пожелал, обратно домой отпустил. Вот слухи о "новой жизни с великим северным Князем" по гарнизонам и ползают. И добредают сюда то калеки, то дезертиры, то просто лихие люди. В одиночку и стаями. Конечно, Кей не всех берет. Кого брать, кого взашей - самолично решает. А еще он да его люди доверенные в империю захаживают. Оттуда кого-никого переманивают. Так что находятся желающие. Это ведь вам там, в городах, мнится, что здесь пустынь необитаемая-непроезжая, леса да болота. А живут здесь людишки. Понемногу, но оседают. И ходят туда-сюда.
-- А здоровым своим воинам Кей подлянку не устраивает? Чтоб или помереть, или в рабство к нему?
-- Наверняка не скажу. А только станется с него. Великий человек. Злой человек. Бесчеловечный человек. Уйти от него не могу.
-- А пакости ему, значит, делать можешь? И много вас тут таких, недовольных?
-- Не знаю. Вишь, местное население, -- он явно ввернул чужое словцо, может быть, Лелеково, -- не слишком говорливо. Каждый свое в себе носит. Да и пакости... Это ведь нам с тобой повезло, неслыханно повезло, что поговорить можем. Потому что в самом этом замке нечто вроде мертвой зоны. Он сам свои заклятья вроде как глушит: одно на другое накладывается да и силу теряет. Здесь я в тебя стрелять не стану. А отплыви ты отсюда лимы три да пошли Реттен меня в погоню за тобой - выстрелю без раздумий. Ведь то уже не я буду, а клятва моя, у которой разум мой лишь в подчинении. Буду помнить, кто ты, а все равно выстрелю. Хоть потом и мучится стану. Наверное.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
