Большевики все пришли раньше, чтобы занять места компактной группой (только так можно действовать едино, протестовать или настаивать). Пришёл и Каменев, узнал, что выступать будет не он, а Зиновьев, и посматривал ревниво, иронически. Впрочем, отношения у них складывались ничего, да были они и ровесники: Каменев, конечно, мямля, но образованный, и хороший советчик. А Зиновьев вообще никакого образования никогда не получал, даже и гимназии, работал немного конторщиком в Елизаветграде, да быстро эмигрировал, сразу познакомился с Лениным и в 20 лет примкнул к нему навсегда. Учиться пробовал в Берне, да что-то неудачно, бросил. Зато чувствовал он в себе динамизм, с которым в эмиграции и не разгонишься, только – вот тут.
Пришли раньше – а пленум назначен на восемь, а начался только в девять, когда прибыла вся соглашательская головка ИК. (Они чувствовали себя просто аристократами и хозяевами, сбеситься можно!) И сразу выступил Церетели со своей набранной уверенностью, что он один – вещатель и что всегда проголосуют за него.
Страна, оказывается, перед пропастью, подвергается опасности дело всей революции. Уход Гучкова – это не просто уход, а апелляция к революционной армии против Совета, это движение империалистической буржуазии, стремящейся продолжать войну, она за спиной Временного правительства тянет его вправо. И Временное правительство на распутьи и обращается к нам, что оно не может управлять страной в таких тяжёлых условиях. Правительству остаётся два пути: или уклониться вправо, или идти на тесное сближение с революционной демократией. И оно предлагает расширить его состав представителями демократии, и только это может спасти революцию. В таких условиях Исполнительный Комитет колебаться не может. Разумеется, ни о каких уступках с нашей стороны не может быть речи. Наша демократическая платформа должна быть целиком принята. И Временное правительство поняло, что эта платформа – спасение для всей страны и надо звать всю страну под эту платформу. За нами должна пойти и буржуазия, иначе она подпишет себе исторический приговор. Настоящий момент – поворотный в истории русской революции, и только объединение всех живых сил страны… Демократия должна взять часть власти в свои руки. До сих пор было правило «поскольку-постольку», но если наши представители войдут в правительство – мы будем стоять за него горой. И наши социалисты-министры будут являться в Совет каждую неделю за доверием. И вот Исполнительный Комитет спрашивает у Совета: действительно ли он правильно поступает и учёл момент.
За годы Зиновьев научился у Ленина видеть, как половинчата и шатка позиция оппортунистов. Они употребляют как будто и правильные термины, и вот трясут именем революции, – а всё вывернут как-нибудь на соглашение и на сдачу. И при жуткой непросвещённости масс, особенно солдатских, сейчас тут, если бы не было большевиков, – головка легко бы проводила с этой толпой любой свой поворот. Но большевики – здесь, и оратор записан заранее, и со всей энергией (перебарывая свою возможную растерянность) – бежит, бежит на замену. И одет он в затёртый пиджак, вид почти рабочий.
Сколько голов! Но для них не требуется большого образования, а – перцу! цепляй за сердце и за карман!
– Товарищи! Ещё только три дня назад этот самый Исполнительный Комитет проголосовал против вхождения в правительство. И ряд фронтовых съездов высказался против. И сколько фронтовых и рабочих резолюций – против! А что мы слышим сегодня? Они повернули уже наоборот? Быстро. Это я привожу показать, какой сложный вопрос. Вопрос жизни или смерти всех рабочих.
Начал неплохо, захватил. А всё нутро горит, изнутри трясёт:
– Мы, партия большевиков, в меньшинстве на этом собрании. Но мы считаем долгом довести до вас наше мнение. Вопрос о коалиции – не новый. Коалиционные правительства бывали и в других странах, но они ни к чему хорошему никогда не приводили. Везде, где социалисты входили в буржуазное правительство, это раздробляло рабочее движение. Здесь говорят, что у нас «особые условия»? Но и всегда, и везде это говорят, и везде это приводит к поражению рабочего класса. Да несколько дней назад мы были накануне гражданской войны! И всё было на лезвии, пока через 24 часа не появилась их новая жалкая бумажка. И такие инциденты будут продолжаться.
И не давать передышки:
– Всё зависит от классовых интересов, в с ё! И то двоевластие, которое было до сих пор, оно и будет продолжаться, хоть эти два лагеря будут внутри правительства. Да неужели вы думаете, что если Милюков уйдёт, то дело от этого изменится? Да Милюков ещё не худший, а лучший представитель своего класса, он так же неотступно борется за интересы своего класса, как мы с вами за интересы своего. Он не может поднять себя за волосы – (смех, хорошо) – и стать вне интересов своего класса. Он выдаст вам ещё сколько угодно бумажек, а будет вести политику пославших его.
Он защищает интересы капитала, из-за которого и идёт кровавая бойня. Поэтому воззвание Совета к армии, принятое позавчера, – большая ошибка.
И оратор меньшинства может захватить собрание, если с напором и знает, куда метит.
– Войну ведут капиталисты – и их вообще нельзя оставлять в составе министерства! Да мы с вами не маленькие дети, чтоб не догадываться, что происходит. Наше правительство и шагу не делает без согласия англо-французских капиталистов. И сегодняшний политический кризис подстрекается английским правительством. И приглашение социалистов во Временное правительство тоже идёт под их диктовку. Всё разыгрывается по указке Бьюкенена и Альбера Тома. Капиталистам важно затянуть войну как можно надольше, на каждый лишний месяц, они не обращают внимания на горы трупов. И они говорят: надо посадить министров-социалистов – тогда война затянется на ещё дольшее время!
Попадает, попадает! Но и заедает. Кой-где шиканье, ропот – не обращать внимания! Ни вздоху перерыва, и горячо как со сковородки:
– Надо подумать, что скажут социалисты других стран, когда увидят, что мы заодно со своими буржуями. Скажут: социалисты желают продолжать войну за тайные договора. – (Тайные договора – до дрожи задевают!) – Вы, представители демократии, хотите воодушевить народ на бойню? – (Закричали в зале возмущённо. Так ещё напористей:) – Хотите осрамить демократию? А что скажет Карл Либкнехт? Это было бы роковой ошибкой перед германским народом: зовём его к революции, а сами идём в министерство? Коалиционное правительство – только запутывание вопроса. Правильное решение – не оставлять Временное правительство у власти. Единственный выход – переход всей власти к Советам!
И ещё без передышки:
– Разруха в стране? Но это исключительно вина буржуазии! Да разве можно оставлять буржуев министрами? Шингарёв не даст нам хлеба, а мы сами сумеем и лучше, и дешевле достать. Если хлеб у землевладельцев есть – так Советы возьмут его ещё лучше всяких буржуев! Нет, не щадить ни капиталистов, ни помещиков! Нет, не идти во Временное правительство, но – вся власть в руки рабочих и солдатских депутатов! И тогда не надо будет писать каждый день жульнические ноты, а можно будет действовать прямо! Пусть наши фразы будут не такие дипломатические, но наша с вами даже безграмотная записка будет вызывать больше доверия. Мы должны заявить: мы – и есть правительство! рабоче-солдатское! И единая рабоче-солдатская власть спасёт мир!
И махнул кулаком. (Это был для своих знак условный конца.)
Большевицкая сплотка бурно захлопала и затопала ногами. За ними повлеклись из разных мест зала, хоть и реже куда. А другие сидели очумело.
Раздался и смех, нарочно громкий.
А негодование – было сорвано.
Удалась речь! Даже сам не верил, как удалась! Какую сильную картину выставил перед массой под конец – и вместе с массой сам в неё поверил: мы и есть рабоче-солдатское правительство! (Ах, Ленин похвалит, жалко не слышал.)
И сейчас бы вот на этом кончить собрание – и выиграно.
Но, конечно, есть у них кому ответить. И выпускают чуть не самого ядовитого – Войтинского. И он тоже – прямо к горлу рвётся:
– Зиновьев говорит – мы легко меняем свои мнения? Ну, не так легко, как большевики: они выносят днём одну резолюцию, а вечером другую!
Хохот. Ловко. (Это – про резолюции 21–22 апреля.)
– А смена решений Исполнительного Комитета – это мудрая тактика, несвоевременное вчера – стало своевременным сегодня. Вот оказалось, что правительство не способно справиться с положением. Если мы сейчас не вступим в состав правительства, то и русская и всемирная революция будут похоронены. Зиновьев говорит, что коалиционные правительства во всех странах провалились. Но если он знает историю – пусть приведёт хоть один пример, когда бы демократия ставила буржуазии такие властные условия, как мы.
Доводы противника прожигают и с опозданием указывают, что ты мог бы выражаться и ловчей.
