Татьяна Александровна улыбнулась, возможно, вспомнила молодость, жизнь в Тбилиси.
— Сергей работал научным сотрудником, сам знаешь, денег не хватало, а я часто летала в Москву к маме, где она одна осталась после моего переезда. Вот я и стала подрабатывать, выпекая на заказ торты на свадьбы. Когда приезжали забирать торт, все соседи сбегались посмотреть на законченную работу.
— А «трикотажные» деньги?
— Это следующий этап. По восходящей. Стала вязать, этому меня научила бабушка, мама вязала. С детства этим баловалась. Сперва вязала на спицах, потом, когда приобрели вязальную машинку, пошел поток.
— Да, тогда ты здорово помогла мне, ряд финансовых проблем мы решили.
— А потом, Юра, мой муж стал зарабатывать, а я вяжу только для своего удовольствия. Но первые деньги я заработала с подачи тети Тамары.
Они сидели в гостиной у камина. Пламя поглотило дрова, в камине лениво тлели угли, лишь изредка выбрасывая неустойчивые струйки пламени. Три взрослых человека, жизнь которых переплелась и объединилась воспоминаниями молодости, неожиданно замолчали, предавшись своим воспоминаниям.
Четыре десятилетия служили основой и каркасом их устойчивости в жизни. Лишь одну тему они никогда не обсуждали — женитьбу Юры и Кетино и их развод. Время не удалило Юру и Кетино, они сохранили дружбу и вместе воспитывали сына. Время показало, что развод был результатом эмоций и глупости, которые свойственны молодым. Может быть, развалу семьи способствовали и родители? Было еще что-то, что они знали, но уже ничего не могли изменить.
В таких случаях Сергей Георгиевич задумчиво говорил: «Мгновенья, нанизанные на ось времени, не подаются обратному извлечению и переформатированию».
* * *
Сергей Георгиевич торопился в больницу. Его супруга, Татьяна Александровна, очевидно, уже ждет, но вереница срочных дел никак не позволяла вовремя уйти с работы. Завершив совещание по финансовому положению дел в университете, он выскочил из кабинета и быстро направился в метро, отказавшись от служебной машины. Это позволило сократить опоздание.
Быстрым шагом он приближался к онкологическому корпусу, где лежала тетя Тамара. Неожиданно из-за туч выглянуло солнце, и земля вдоль тротуаров стала очень пестрой — зеленая трава, сопротивлявшаяся приходу осени, отдельные желто-красные листья деревьев, которые согласились с приходом осени, и оранжевые солнечные пятна. Пестрота красок создавала настроение, которое не гармонировало с грустью и серостью, доминирующими осенью.
Свою супругу Сергей Георгиевич увидел издалека. Она стояла у входа в больничный корпус, косые лучи солнца ярко отражались от металлических пуговиц ее куртки. Но что-то в ее фигуре вызывало тревогу, которую Сергей Георгиевич спонтанно ощутил и устремился к ней. Мысль, что она расстроилась из-за его опоздания, он отбросил сразу. Татьяна Александровна понимала, что на работе очень часто возникали непредвиденные ситуации и ему, первому проректору университета, приходилось их решать в режиме on-line, поэтому обид не могло быть.
Увидев ее лицо, Сергей Георгиевич понял все. Татьяна Александровна тихо произнесла:
— Тетя Тамара умерла.
Сергей Георгиевич обнял жену, она покорно прижалась к нему. Они стояли на ярком осеннем солнце, но ощущение прохлады пронизывало их. Еще одна связующая ниточка с прошлым оборвалась, и от этого было зябко, грустно.
— Она в палате? — спросил Сергей Георгиевич.
— Нет, увезли в морг.
— Шамиль здесь?
— Был, я с ним говорила. Сейчас он в морге. Я осталась тебя ждать.
— Маленькое ЧП неожиданно вылезло, пришлось срочно принимать меры, — попытался оправдаться Сергей Георгиевич.
— Это я так, без упрека. В другой день посидела бы у кровати тети Тамары, поговорили… — Голос Татьяны Александровны дрогнул, она незаметно вытерла слезу.
Наступила пауза, надо было что-то делать.
— Поедем домой, — предложил Сергей Георгиевич.
— Не зайдем к Шамилю?
— Нет, неизвестно, сколько его ждать, а потом, ведь предложит выпить. Повод есть, серьезный повод, а последствия могут быть печальными.
— Да, — согласилась Татьяна Александровна, — может запить.
Шамиль, старший брат Кетино, был любимчиком родителей, которые всячески его баловали. Поступив в престижный московский институт, он переехал в Москву, и скоро родители купили, что было в то время большой редкостью, ему кооперативную квартиру. Шамиль быстро обзавелся нужными связями, стал прилично зарабатывать, купил автомобиль, что в то время тоже было непростым делом. Был успех, головокружение и незаметное увлечение алкоголем. Потом постепенное снижение жизненного уровня, потеря связей, доходной работы. Все раскрутилось в обратную сторону, и вместо холеного и уверенного человека смерть матери видел больной человек, живущий на пенсию в комнате в большой коммунальной квартире.
Со стоянки Татьяна Александровна выехала не сразу, она резко и опасно маневрировала. Сергей Георгиевич, который стоял на улице, рукой дал знак, чтобы она остановилась.
— Останови машину, успокойся, сосредоточься, потом поедем, — предложил он.
— Все, все, я в норме, сейчас выеду.
Действительно, Татьяна Александровна успешно выехала на узкий проезд и точно обогнула неправильно припаркованную машину. Сергей Георгиевич сел на переднее пассажирское сиденье, но не разговаривал — не хотел отвлекать жену от управления автомобилем. Минут через двадцать она сама неожиданно заговорила о тете Тамаре:
— Никогда не забуду выражение ее глаз, когда мы первый раз пришли в коммунальную квартиру. Эта холеная и обеспеченная женщина, всегда живущая в собственном доме, словно извинялась за то, что мы видели.
— Она мать и не оставила сына. А у него с психикой что-то не то. Хоть и говорят, что у него странности начались после того, как его ударили по голове, когда украли портфель, но я думаю, что это только усугубило. Странности, предполагаю, начались, очевидно, раньше. А алкоголизм только ускорил и усилил отклонения.
— Бедная тетя Тамара, она так радовалась когда я или мы вдвоем приходили. За столом всегда ощущалась та атмосфера старого тбилисского дома, где мы так часто встречались. Забывалось все, чистая, но убогая по обстановке и ремонту комната казалось большой и теплой. Она так радовалась в те минуты общения.
Смерть дяди Арчила, мужа тети Тамары и отца Кетино, подкосила благополучие семьи. После вынужденного переезда в Москву к Шамилю, за которым необходимо было присматривать, тетя Тамара оказалась в ином мире — мире ограниченных средств, нервных срывов и депрессии.
Ей было неудобно, когда Татьяна Александровна привозила провизию, но она распределяла ее таким образом, что хватало до следующего прихода — через неделю или дней десять. Деньги она категорически отказывалась брать, только после разговора Сергея Георгиевича с ней она иногда, когда было трудно или возникали незапланированные траты, с благодарностью их брала, но так, чтобы Шамиль не видел.
— Разве кто-нибудь мог подумать, что в жизни тети Тамары так все перевернется? — вопрос Татьяны Александровны никому не адресовался, она не ждала на него ответа.
Сергей Георгиевич понимал, что рой мыслей одолевал Татьяну Александровну, поэтому он решил поменять тему разговора:
— Сегодня исполнилось десять лет со дня принятия указа президента Ельцина номер одна тысяча четыреста.
Татьяна Александровна смущенно посмотрела на мужа и удивленно заметила:
— С чего я должна помнить эту дату и отмечать десятилетие?
— Это указ о поэтапной конституционной реформе. С этого указа началась гражданская война 1993 года.
— Первый раз слышу о гражданской войне, — удивленно сказала Татьяна Александровна. — О противостоянии знаю, о кровавых стычках слышала и по телевизору видела, но что-то о гражданской войне не припомню. Ты, случайно, не путаешь с гражданской войной 1918 года?
Так, обрадовался Сергей Георгиевич, она вступила в разговор, теперь не будет думать о смерти. Главное — пережить первые часы, потом жизнь возьмет свое, болевое восприятие уступит место воспоминаниям. Воодушевленный успешной реализацией своей тактики, Сергей Георгиевич продолжил развивать тему:
— Ничего не путаю. Противостояние исполнительной и законодательной ветвей власти в столице, в лице президента Ельцина и председателя Верховного Совета Хасбулатова, было гражданской войной в рамках одного города, но могла взорвать всю страну. А наше понимание тех событий в основном сформировалось под воздействием пропаганды победителей — президента Бориса Ельцина и его команды.
