«Очевидно, австрийцы понесли в Львовской битве и во время отступления колоссальные потери, – вспоминал М. Гофман, – иначе генерал Людендорф не мог себе объяснить тот факт, что главная сила австрийской армии, почти 40 дивизий, нашла для себя достаточно места на западном берегу Вислоки и между Карпатами и Вислой. Большая часть молодых кадровых офицеров и сверхсрочных унтер-офицеров погибла. Это была невозместимая потеря. В течение всей войны армия не могла от нее оправиться»164. Возникала реальная опасность Кракову и возможная – Силезии.
«В течение трех недель (начала сентября. – А. О.), – вспоминал генерал Карл Густав Эмиль Маннергейм, командовавший тогда бригадой гвардейской кавалерии, – противник был загнан назад в Карпаты и в коридор между горами и Вислой. Крепость Перемышль с гарнизоном в 120 тысяч человек была обложена, Краков и Силезия оказались под угрозой»165. Гарнизон Перемышля, польско-русинское население которого не превышало 50 тыс. жителей, постоянно увеличивался по мере приближения к нему русских войск166, пока не превысил более чем вдвое число его обитателей. Именно в этот период сказалась слабость национальной разношерстности австровенгерской армии, не проявлявшаяся ранее, во время ее наступления.
Английский военный журналист Б. Пейрс вспоминал, как проявлялась эта особенность: русины и сербы были открыто за Россию; хорваты больше колебались; поляки, казалось, заняли выжидательную позицию, но прекрасно принимали русских. «Больше всех потрясли нас чехи, которые не выказывали своих симпатий по отношению к нам, до тех пор пока мы не приблизились к их стране, но потом до самого конца войны сдававшихся в одиночку, ротами и даже целыми полками»167. Между тем именно на чехов в начале войны союзное командование возлагало особые надежды, а для австрийского правительства чешский вопрос был постоянной головной болью еще до войны, а с ее началом ситуация в Богемии только ухудшилась168.
Лидер чешских националистов профессор Т. Масарик был информирован о планах русского командования проникнуть через Силезию в Моравию и Богемию в 1914 г. Планы включали организацию вооруженного содействия русским войскам со стороны чешского населения169. Действительно, М. В. Алексеев 16 (29) ноября 1914 г. предлагал Ставке ввиду возможного вступления русских войск на чешские земли принять ряд мер, которые могли возбудить мятежи в 8-м и 9-м австрийских корпусах, преимущественно чешских по национальному составу. Предполагалось создать орган, с помощью которого русские власти могли «войти в связь с чешским народом», выработать воззвание Верховного главнокомандующего к чешскому народу, в котором ясно и определенно были бы перечислены те преимущества, которые получит в будущем Чехия за помощь русским войскам. «Недоговоренности в этом обращении, – писал М. В. Алексеев, – быть не должно: чехов ведь пугают обращением в «Чешскую губернию»170.
Правда, это воззвание осталось без последствий. Русское правительство имело определенные планы в отношении Чехии и Словакии, но при этом отнюдь не торопилось связывать себя какими-нибудь международными обязательствами. Так продолжалось до Февраля 1917 г.171 Один из лучших друзей П. Н. Милюкова был далеко не в восторге от этих планов. Т. Масарик вспоминал о годах войны: «Моей единственной задачей было освободить наш народ от панславянских и прорусских иллюзий»172. Эти настроения пугали чешского либерала. В мае 1915 г. в своем докладе, обращенном к Эдуарду Грею, он писал: «Предполагается Чехию сделать монархическим государством; за Чешскую республику стоят лишь немногие радикальные политические деятели… Чешский народ – это надо подчеркнуть еще раз – весь проникнут русофильством. Русская династия в какой-либо форме была бы наиболее популярной. Чешские политические деятели желают, по меньшей мере, установления Чешского королевства в полном согласии. Желания и планы России будут иметь решающее значение»173.
Думается, правы историки, утверждающие, что в этих словах было больше опасений, чем надежд освободить собственный народ от «прорусских иллюзий»174. И чувства Т. Масарика в какой-то мере разделяла австровенгерская контрразведка, руководитель которой отмечал оживление русофильских симпатий в Богемии и Моравии в октябре 1914 г. Кроме того, он отмечал: «Настроение на родине отражалось в войсках. Целые чешские части оказывались неспособными в критические моменты. Необычайно много чехов попало в плен»175. Таким образом, «иллюзии» все же были достаточно сильными, чтобы вызывать опасения. Германия не могла допустить полного военного поражения Габсбургов. Канцлер Теобальд фон Бетман-Гольвег вспоминал: «Если бы мы допустили распад Австро-Венгрии, славянский мир добился бы победы, имеющей вековое значение. Для европейского запада этот легкий триумф Москвы представлял бы начало эпохи тяжелого гнета»176.
Германское командование считало абсолютно недопустимой даже временную потерю силезского угля и также весьма опасалось взрыва внутри Австро-Венгрии в случае приближения русских сил к Чехии. Эрих фон Фалькенгайн вспоминал: «Продолжение фронтального преследования неприятельской неманской армии (П. К. Ренненкампфа. – А. О.), разбитой лишь в меньшей своей части и оставшейся в том виде, в каком она вышла из сражения у Мазурских озер, не давало надежды на скорые решительные результаты. Но от него положительно надо было отказаться, принимая во внимание обстановку на галицийско-польском фронте. Там австро-венгерская армия отступала от Сана… В середине сентября в германской Главной квартире созрело убеждение, что ввиду слабости и общего состояния союзных войск решение вопроса о том, где и когда остановится это отступление, зависит исключительно от воли неприятеля»177.
П. фон Гинденбург и Э. Людендорф еще 13 сентября 1914 г. планировали развить успех, достигнутый ими после победы над А. В. Самсоновым и П. К. Ренненкампфом. Однако на следующий день они получили телеграмму из Ставки германского главнокомандования: «В нынешнем положении австрийцев операция через Нарев (то есть против русского Северо-Западного фронта. – А. О.) более не считается желательной. По политическим причинам необходима прямая поддержка австрийцев. Это вопрос операций из Силезии»178. Наступление против гораздо более многочисленного противника из Восточной Пруссии было опасным еще и потому, что оно должно было проходить по плохим дорогам, разбитым к этому времени беспрерывным семидневным дождем и отступлением русских войск. По германской армии уже начала ходить мрачная шутка: «Русские уверяют, что они не подготовились к войне, но как тогда в такой короткий срок они смогли превратить свои дороги в такое непроходимое состояние? Очевидно, они испортили их давно»179. Силезия давала возможность использовать собственные железные дороги и шоссе. Но главной причиной была необходимость оказания помощи союзникам.
14 сентября Макс Гофман записал в своем дневнике: «У австрийцев дела идут плохо, они просили о решительной поддержке, и мы собираем большую часть нашей армии в Силезию для оказания им помощи»180. Первоначально немцы планировали снять два корпуса и отправить их в Силезию в качестве ядра новой армии, возглавить которую должен был генерал Р. фон Шуберт с Э. Людендорфом в качестве начальника штаба. Германские части уже в конце Галицийской битвы воевали бок о бок с австрийцами и также несли большие потери. Уже осенью 1914 г. германское командование начало практиковать смычку германских частей с австро-венгерскими, что придавало сопротивлению последних дополнительную твердость181. Ездивший для переговоров с австрийцами Э. Людендорф выяснил, что их поражение носит гораздо более масштабный характер и двух корпусов не хватит для оказания эффективной помощи. Поэтому он и предложил использовать главные силы 8-й армии под командованием П. фон Гинденбурга. Это предложение было принято182.
В районе Кракова и Ченстохова из основных сил германской 8-й армии и подразделений, переброшенных из Франции на конечном этапе ВосточноПрусской операции, было начато формирование новой 9-й армии. В ее состав вошли 11, 17, 20-й армейские корпуса, Гвардейский резервный корпус, ландверный корпус Р. фон Войрша и Сводный корпус Р. фон Фроммеля. Кроме того, армии передавались две отдельные бригады из гарнизона крепости Торн и 8-я кавалерийская дивизия: всего 135 тыс. штыков, 10 400 сабель и 956 орудий. Командующим был назначен П. фон Гинденбург, а начальником штаба – Э. Людендорф. П. фон Гинденбургу был подчинен и командующий 8-й армией – генерал Р. фон Шуберт. Переброска войск, вошедших в состав новой 9-й армии, проходила с 17 по 28 сентября. Три корпуса – 11, 17, 20-й перевозились из Восточной Пруссии. Немцы использовали две магистрали: Кёнигсберг – Краков и Летцен – Крейцбург, позволявшие пропускать в сутки до 80 эшелонов. Тылы армии были перевезены ко 2 октября183.
