На самом деле русской армии было уже не до активных действий. Утром 13 сентября она ползла назад, к собственной границе, черепашьим темпом из-за перегруженности дороги. Грузовики, гужевой транспорт, конница, пехота – все это двигалось несколькими колоннами по дороге и полям со скоростью 1–1,5 км в час. Войска нервничали, прислушиваясь к нарастающему гулу артиллерии противника с флангов. Появлялись первые признаки паники116. В пять часов дня 31 августа (13 сентября) генерал А. Н. Розеншильд фон Паулин выехал к деревне Обрыв, стоявшей на шоссе, которое вело в Ковно, в 7 км от границы.
Там царил полный беспорядок. «Картина при этом представилась отвратительная, – вспоминал генерал. – Шоссе от самого Вержболова и, как потом оказалось, до самых Вильковишек запружено было в 4 ряда повозками разных обозов, перемешанных между собою, которые, сцепившись между собой колесами, не могли двигаться вперед. Дер. Обрыв и все прилегающие к ней окрестные деревни были набиты до отказа спящими людьми разных частей. Все перемешано, никаких начальников не видно. Вдоль шоссе разводились костры, варилась пища, кормились лошади и непробудно спали разные чиновники, врачи, священники и все вообще, кто ездят в обозах. Никто не только не принимал никаких мер, но и не содействовал тому, кто проявлял инициативу. Между тем немцы обходили с юга и грозили напасть на фланг и отрезать от своих. Положение было вполне исключительное. Въехав на хутор, находящийся на шоссе, начальник дивизии приказал дивизионной казачьей сотне немедленно очистить его и разобрать людей по частям, а также разогнать обозных по повозкам и гнать обозы вперед, не позволяя останавливаться. После отдачи этого приказания не прошло и нескольких минут, как вдруг со стороны Вержболова открылся артиллерийский огонь и шрапнели стали рваться над шоссе и над ближайшими хуторами. Произошла невероятная паника. Откуда ни возьмись, появились какие-то массы войск, которые сплошной лавиной двигались к югу от шоссе ускоренным шагом к направлению на восток. Обозные, выпрягши лошадей и севши на них верхом, полевым галопом, с криками, давя людей, поскакали в том же направлении. Почти не было человека, который не поддался влиянию этой стихии»117.
Благодаря тому, что его дивизия отступила, сохранив дисциплину, А. Н. Розеншильд фон Паулин восстановил порядок в течение получаса и прикрыл шоссе, медленно отступая вслед за бегущими118. В этих условиях вновь быстро разложились второочередные части. 56-я дивизия (как и 54-я под Ляояном) сразу же получила прозвище «орловских рысаков». Для задержания и приведения в порядок многочисленных беглецов Кавалергардский полк и ряд других кавалерийских частей были поставлены в заслон. Один из его офицеров вспоминал: «Среди других на нашем участке преобладали обезумевшие от страха пехотинцы 56-й дивизии, которые, побросав в пути свои винтовки и все снаряжение, а часто даже сапоги, беспорядочной толпой, потерявшие всякий воинский вид, стремились проскочить на восток, за Неман, который почему-то казался им спасением»119.
Значительная часть войск, уже в полном хаосе, отходила за реку, под прикрытие крепости Ковно: «Все пребывающие в Ковно поезда были битком набиты ранеными, больными, а также совершенно здоровыми солдатами всевозможных частей, облепившими ступеньки, буфера, крыши вагонов. По шоссе, проселочными дорогами и прямо целиной шла бесконечна серая толпа, потерявшая всякий воинский облик. Повозки всех видов: уставные и взятые по воинской повинности телеги и фурманки, зарядные ящики, лазаретные линейки, гурты интендантского скота… все это с криком и руганью, цепляясь и обгоняя друг друга неудержимой лавиной стремилось в спасительную Ковно»120. Это был закономерный результат того, что старшие начальники и их штабы фактически не руководили войсками при отступлении121. «По сторонам большой дороги, – вспоминал генерал Герман фон Франсуа, – поля были усеяны продовольственными запасами, снаряжением, санитарными повозками, парковыми ящиками, оружием и всякого рода обозными вещами. Придорожные картины рисовали нам неистовое бегство войсковых толп в паническом ужасе с криками «Спасайся, кто может!»122.
1 (14) сентября 1914 г. немцы закончили сражение на Мазурских озерах. Они насчитали до 35 тыс. пленных и 180 орудий, захваченных у П. К. Ренненкампфа123. Торжествующий Г фон Франсуа назвал П. К. Ренненкампфа «вождем умеренных дарований»124. Весьма близкую оценку дал ему и Ф. Ф. Палицын: «Я думаю, что он мужествен, но негодный командующий армией. Негодный по умственным и другим качествам. Для меня он экзамена на командующего армией не выдержал. Он хорош, где его физический глаз видит и где благодаря его способностям схватить условия местности он может распорядиться сам. Он хорошо поведет корпус пехоты, а еще лучше кавалерийский, но не более, и при том в условии, что ему дана будет известная задача. В связи с другими он будет хуже, а как командующий армией, он, по-моему, совершенно не годен. Желал бы ошибаться в этом определении»125. Увы, Ф. Ф. Палицын был весьма точен.
П. фон Гинденбургу удалось разбить и вытеснить из пределов Восточной Пруссии 1-ю русскую армию. Общие потери при отступлении, по данным Ставки от 9 (22) сентября 1914 г., составляли до 100 тыс. человек и 150 орудий126. В официальных сводках штаб великого князя пытался дать радужную картину запланированного и организованного отступления: «К 1 сентября, после боев, дорого стоивших неприятелю, наши доблестные войска в полном составе выведены из трудного положения и заняли исходные позиции для дальнейших операций»127. На самом деле только отсутствие у немцев кавалерии спасло отступающие войска от гораздо больших неприятностей, хотя масштаб потерь постоянно рос по мере их уточнения. 13 (26) сентября директор дипломатической канцелярии при Верховном главнокомандующем князь Н. А. Кудашев докладывал из Ставки в МИД: «По приблизительному подсчету, Ренненкампф потерял 135 000 человек из общего числа 210 000. Потеряно громадное количество припасов. Хорошо, что сама армия осталась. Дух ее непоколебим, несмотря на поражение и потери»128.
Уже 31 августа (13 сентября) Я. Г Жилинский в телеграмме Верховному главнокомандующему обвинил П. К. Ренненкампфа в потере самообладания и контроля над правофланговыми корпусами его армии. Главнокомандующий фронтом также известил Ставку о том, что уже помог 1-й армии действиями 10-й, и сообщил о своих планах замены П. К. Ренненкампфа на генерала Н. А. Епанчина129. Николай Николаевич немедленно доложил об этом императору, добавив от себя: «Редакция и стиль телеграммы произвели на меня удручающее впечатление. Для меня совершенно неясны причины таких выводов, и я скорее склонен думать, что генерал Жилинский потерял голову и вообще не способен руководить операциями. Я бы его давно сменил, но нет свободного заместителя. Предвижу самые тяжелые последствия, а главное – не получаю достаточной ориентировки, что происходит главное от того, что он неспособен ориентироваться и что-либо взять в руки»130.
Только 1 (14) сентября в штабе фронта стало ясно, что худшего удалось избежать – 1-я армия была спасена131. В тот же день великий князь известил Николая II о том, что полностью возлагает ответственность за случившееся на себя, и принял решение о замене Я. Г Жилинского Н. В. Рузским и оставлении П. К. Ренненкампфа на своем посту132. «У Ренненкампфа один огромный плюс – ему верят войска и, очевидно, у него есть «счастье», – писал 3 (16) сентября В. А. Сухомлинову Н. Н. Янушкевич. – Потому что выйти из его ловушки целым, это было чудо»133. Я. Г Жилинскому не так повезло, и 3 (16) сентября он был отстранен от командования фронтом, который на следующий день возглавил Н. В. Рузский, причем первоначально отказавшись от активных действий134.
Войска продолжали выполнять директиву Я. Г Жилинского от 1 (14) сентября, предписывавшую 1-й армии отступать за средний Неман, 2-й – за Нарев, 10-й – за Бобр. Отступление было проведено 1–9 (14–22) сентября135. При этом финляндским стрелкам пришлось вести сдерживающие бои, в которых в очередной раз в полную силу были продемонстрированы огневая мощь и моральный эффект германской тяжелой артиллерии. Русские войска держали оборону днем и отступали по ночам, отходя за реки и отрываясь от контакта с неприятелем136. После бесцельных и непонятных как командирам, так и солдатам передвижений войска 10-й армии получили возможность небольшой передышки, за это время рядовые смогли немного отдохнуть, а штабы – восстановить управление137. Впрочем, окончательно решить последнюю проблему так и не удалось.
«Мы, русские, – отмечал капитан Б. Н. Сергеевский, – в большинстве вообще страдаем недостатком организационных способностей. Наши старшие начальники в большинстве были недостаточно подготовлены, а многие и вовсе неподготовлены к управлению войсками. При этих условиях неопределенность организации и работы органов управления, т. е. штабов, являлась особенно нежелательной. Складывалась грустная картина: прекрасные войска, плохие начальники и вовсе неорганизованное управление»138. Мораль частей, разбитых в Восточной Пруссии, была невысока, полностью полагаться на их боеспособность до окончательного восстановления 2-й армии за счет пополнений новый главнокомандующий фронтом, очевидно, не хотел139.
