шнуровку на моих сапогах.
Я с замиранием сердца смотрю, как он развязывает узел ловкими пальцами, а потом начинает кропотливо ослаблять тесемки. Распустив их, Слейд постукивает по моему сапогу, и я меняю ноги, поставив на стул правую. Он проделывает то же самое и смотрит на меня.
– Готово, – тихо говорит Слейд.
Поставив ногу на пол, я отхожу и снимаю сапоги, а потом делаю назад еще несколько шагов, отходя от Слейда на безопасное расстояние, пока мы не накинулись друг на друга.
– Сядь на мою кровать.
Я качаю головой.
– Я ее позолочу.
– Плевать, – грубо говорит он.
– А мне нет. Слуги увидят.
– Сюда никому нельзя заходить.
Оглядев беспорядок, я ухмыляюсь.
– Возможно, стоило бы.
Слейд кривит губы.
– На кровать, Аурен.
Великие боги, как он произносит эти слова. Хищным, нетерпеливым, властным тоном. Словно он ждал меня все это время и готов схлестнуться. И мое порочное желание стремится к этому, хочет узнать, насколько жадным я могу его сделать.
– Хм, думаю, я останусь здесь, – подначиваю его я. В голосе моем звучат небрежные нотки, но я с трудом сдерживаю улыбку.
Я стараюсь держаться поближе к стене, прислонившись к ней только затылком, потому что прикрывающие кожу головы волосы позолотить ничего не смогут. А потом с отвагой, о которой я даже не подозревала, играючи провожу пальцами по ключице, медленно опускаю их в ложбинку груди.
У Слейда вырывается хриплый, низкий рык.
Он поднимает руку и проводит большим пальцем по пухлой нижней губе, а я внимательно за ним наблюдаю, гадая, каково было бы, если бы он так касался моей губы.
– Ниже.
От грубоватого приказа я сжимаю ноги, пытаясь удовлетворить внезапно возникшую потребность в прикосновении.
Не сводя взгляда со Слейда, медленно вожу пальцами по груди, неторопливо выписываю на ней непонятные знаки. Опускаюсь ниже, и волосы легонько колышутся в провоцирующей попытке раздразнить его, но притом ничего не показав.
– Ниже, – снова говорит он, и соски становятся твердыми.
Я веду пальцами по животу, обвожу пупок, а потом останавливаюсь над кромкой белья. Слейд откидывается на спинку стула и легонько ерзает, пытаясь умоститься. Не знаю, что в этом движении такого, но между ног разгорается пожар.
– Ты даже не подозреваешь, что со мной вытворяешь.
Украдкой смотрю на выпуклость между его ног, которая как будто увеличилась в размерах.
– Думаю, я догадываюсь.
Он снова проводит пальцем по нижней губе.
– Ты так чудесно выглядишь у этой стены, но будешь смотреться еще шикарнее, когда я прижму тебя к ней и трахну.
– Великая богиня, – шепчу я, меня охватывает необычное волнение.
– Уже почти стемнело.
Я перевожу взгляд на балконные двери, стекло покрылось прожилками льда, свисающего с каждого угла. Спустились сумраки, серость уступает темноте.
– Действительно.
Словно больше не в силах сдерживаться, Слейд поднимается со стула и выпрямляется. Его сила вьется вокруг него, протягивая невидимые пальцы, чтобы пройтись по моей коже. Дыхание перехватывает, и снова я не чувствую ни тошноты, ни дурноты. Наоборот, его магия словно овевает меня спокойным ветерком.
Слейд, напоминая загнанного в клетку хищника, идет к стеклянным дверям балкона и улыбается.
– Уже совсем скоро ты станешь моей.
В предвкушении я кусаю нижнюю губу и трепещу от ожидания. Когда Слейд тянется к верхней пуговице своей черной рубашки, я округляю глаза, и даже мои ленты замирают.
Увидев выражение моего лица, он останавливается.
– Если хочешь, могу не снимать.
На мгновение я в замешательстве хмурюсь, а потом меня осеняет. Я провожу взглядом по шевелящимся стеблям на его коже, кончики которых выглядывают из-под воротника.
– Не смей, – говорю я. Если он думает, что я не хочу на него смотреть, то сильно ошибается. Меня не отпугивают эти необычные корни, виднеющиеся под его бледной кожей. Напротив, я хочу провести пальцами по каждой линии в отдельности.
В ответ меня награждают плутоватой улыбкой, но я подмечаю, как в его глазах вспыхивает облегчение. Слейд медленно раздевается, и с каждой расстегнутой пуговицей сердце у меня стучит только сильнее.
Я видела Слейда без рубашки в бойцовском круге, но тогда он был в обличии Рипа и, о великие боги, телосложение у него рельефное. Но когда Слейд снимает рубашку и кидает ее на пол, у меня дух захватывает, потому что…
– Ты прекрасен.
У него вырывается удивленный смешок, но я не шучу. Каждый дюйм его тела доведен до совершенства. Все мое внимание приковано к его телу, и я не могу отвести взгляда.
Эти нити его силы словно растут прямо из груди, на точеной линии под грудными мускулами. Снизу они утолщены и, поднимаясь вверх, словно тянутся к солнцу, являются идеальным отражением друг друга с обеих сторон на груди и шее. На конце у края подбородка линии тоньше остальных, чуть шире иглы, но у основания толщиной с мой палец.
Если бы они не колыхались самую малость, как пшеница на ветру, то я бы подумала, что они высечены прямо на его бледной коже. Когда они сгибаются, я ловлю себя на мысли, что мне до боли хочется пройтись по ним губами, опробовать на вкус.
Пока сила собирается вокруг Слейда, он стоит у балкона и не мешает мне с упоением на него смотреть. Я обвожу взглядом идеальный пресс, косые мускулы, спускающиеся к бедрам. Руки висят по бокам, мышцы напряжены, а от жилистых вен на его предплечьях у меня текут слюнки.
Когда мне наконец-то удается взглянуть ему в лицо, я понимаю, что подошла к нему на два шага ближе, словно от силы притяжения, нужды сократить между нами расстояние.
– Я бы к тебе прикоснулась, если бы ты не превратился тотчас в твердое золото, – признаюсь я.
– Одна часть моего тела точно уже очень твердая, – с озорной улыбкой отвечает он.
Я вспыхиваю, а Слейд начинает расхаживать передо мной, как дикий зверь, дожидающийся, когда падут оковы времени. Он скидывает обувь, и горящая желанием сила, которую он сейчас исторгает, смешивается с неистовством бурлящей магии, и тело у меня покалывает от возбуждения.
Слейд опускает руки на пуговицу брюк, а я наблюдаю за ним, не смея оторвать взгляда. Но вместо того, чтобы расстегнуть ее и продемонстрировать мне свое тело полностью, Слейд замирает, и я в самом деле издаю стон. Громкий.
Слейд посмеивается, ведя себя так же шаловливо, как прежде вела себя я.
– Не терпится, Золотая пташка? – спрашивает он, явно довольный собой.
Я открываю рот, чтобы ответить, но слова замирают на языке, потому что я тут же чувствую это.
От красноречивого покалывания, пробежавшего по оголенной коже, мурашки
