у него на коленях. Свободной рукой он осторожно прикрывает платком свой нос. В воздухе уже витает запах смерти.
Я не сижу, а стою перед ним, как непослушная ученица. Подумав обо всем, я решила, что так будет лучше всего. Я пошатываюсь, от изнеможения и жары борясь с тошнотой.
– Она не твоя дочь, – говорит он. – Это яснее ясного. Ты не похожа на женщину, которая только что родила.
– Во всем, что действительно важно, она моя, – отвечаю я.
– Я ее тебе не отдам, – гнет свое он, – и сейчас же заберу с собой. Начнешь со мной драку – дам сдачи. Заполучу постановление суда. Того, что мне известно об этом местечке и о тебе, хватит на целый роман.
– Я ее мать.
Мне и в голову не приходит сдаваться.
– Скажешь тоже. Ты ее тетка. Сама же говорила мне, что твой ребенок умер. Но почему? С ним что-то сделали? Кто? Ты или она? Где тело? Для тебя это может обернуться очень и очень плохо.
Он достает мобильник и добавляет:
– Я звоню в полицию. Хотя связаться с ними надо было с самого начала, тем более что это мой гражданский долг.
Перед моими глазами плывет чернота. Я делаю глубокий вдох и говорю себе: «Потерпи, еще совсем немного». Сейчас надо сделать верный ход.
– А если у нее будет семья? – спрашиваю я. – Может, так будет лучше? Кто о ней позаботится, пока ты будешь преподавать?
– Ничего, найму няню, – отвечает он, но мне прекрасно видно, что в его душу закрались сомнения. У меня такое чувство, будто папочка Ирвина опять пригрозил отрезать его от нефтяных месторождений.
– С матерью ей будет лучше, – продолжаю я, – так ее можно будет растить в духе более традиционных ценностей.
– Что ты задумала?
– Мне кажется, нам надо пожениться. – Чем сильнее я его к себе привяжу, тем лучше. – Твоей семье это понравится.
На его лице отражается неуверенность.
– Я думал, ты поверила тем небылицам, которые тебе напела обо мне сестра.
– У нее были проблемы с головой, – говорю я, – и ты знаешь это не хуже меня.
И даже не заикаюсь о том, что если Джек действительно врала, то Колли не может быть его дочерью, приберегая этот козырь на будущее. В ближайшие годы он мне ой как понадобится.
– Ну пожалуйста, – прошу я, зная, как он любит, когда перед ним унижаются, – мы оба желаем ей только добра. Это вполне логично. Обещаю стать тебе отменной женой.
Я чуть ли не в явную вижу, как в его мозгу движутся шестеренки.
– Стало быть, мы с тобой остаемся жить вместе ради детей? – насмешливо спрашивает он.
– Да. Она будет наша дочь. Мы обеспечим ей нормальное детство с бейсбольной командой, выпускным балом, друзьями, а может, даже с пони.
«Только никаких собак», – с содроганием думаю я. В глазах клубится красный туман. Его лицо расплывается перед моими глазами.
– Ирвин, по-моему, я сейчас хлопнусь в обморок.
Я чувствую объятия его рук.
– Все хорошо, – утешает он меня, – ты в порядке. Я обо всем позабочусь.
И несмотря на все, что я о нем знаю, – да поможет мне бог! – мне так хорошо от того, что это хоть кто-то сказал, сняв с моих плеч частичку этого страшного бремени. Как все-таки здорово, когда тебя обнимают, заверяя, что все будет хорошо. А еще лучше, когда ты сама в это веришь, пусть даже ненадолго.
– Что ж, насколько я помню, мы с тобой обручены, – произносит он таким озадаченным тоном, что сквозь мои слезы даже пробивается улыбка.
– Спасибо, – говорю я.
С детьми жизнь радикально меняется. Может, если мы с ним будем притворяться достаточно убедительно, у нас все и правда сложится.
– Нам надо вернуться обратно в Сьело, – говорю я.
Перед отъездом я открываю все окна и распахиваю тяжелую входную дверь. По Сандайлу с завыванием носится ветер.
Звонок раздается в тот момент, когда я стою на балкончике квартиры Ирвина, затененном от послеполуденного солнца, все больше скатывающегося к вечеру. Рядом посапывает Колли. Ненавижу, когда ее нет у меня перед глазами.
В моих руках букет жимолости и оранжевых лилий, поэтому я слушаю голос, вдыхая их аромат. Утром мы побывали у флористов, подыскивая идеи для цветов на нашу свадьбу. От жары букет уже немного подвял.
Фэлкона и Мию нашел почтальон, когда привез им на подпись уведомление в получении посылки. Они пролежали там несколько месяцев, они не знают, сколько именно, потому что в условиях пустыни тела мумифицировались. Зато налицо свидетельства того, что на них напали собаки.
Нажав кнопку отбоя, я слышу, что Колли уже проснулась, кладу букет на стол и подхожу к ней. Она тут же успокаивается. Я смотрю на ее идеальное личико, едва заметно касаюсь пальцем идеальной щечки. Она чуточку шевелится.
– Прости, маленькая моя, прости.
В этот момент мое внимание привлекает порывистый звук. Повернувшись, я вижу колибри, который завис над букетом, засунув свой клювик в бледную трубочку цветка.
Для разговора со мной в Сьело приехали двое полицейских. Первый похож на доброго гоблина, второй темноволос и красив.
Мы сидим бок о бок с Ирвином, который обнимает меня за талию. На нем белоснежная рубашка, в разговоре он несколько раз вскользь упоминает имя своего отца, и я понимаю, что все происходящее ему по душе. Саму же меня свело судорогой страха.
Полицейские очень участливы. Я только-только родила ребенка, вскоре собираюсь замуж, переехала в новый дом, а тут такая страшная новость.
– Поверить не могу, мы ведь виделись с ними всего пару месяцев назад… – говорю я. – Общались мы в последнее время не очень часто, но за ними водилось множество странностей.
Полицейские кивают. О чем, о чем, а об их странностях они наслышаны – лаборатории видели собственными глазами.
– В доме царит полный хаос, – произносит темноволосый, – там здорово похозяйничало дикое зверье. А какой-то хищник даже устроил там себе логово, может, пума, может, койот. Судя по следам, побывали там зверушки и помельче, белки там, еноты. Все двери стояли нараспашку.
Перед уходом коп с обличьем доброго гоблина на секунду задерживается и говорит:
– А все эти их эксперименты… У меня тоже есть собаки. Поступать так с животными… Немыслимо.
Потом качает головой, и за ними закрывается дверь.
Мию и Фэлкона я хороню под палисандром у дома. Раз они жили и умерли в Сандайле, так пусть там навеки и упокоятся. Не могу сказать, что это с моей стороны – месть или прощение. Потом заказываю в Охае два больших надгробия.
Порой я сама удивляюсь, что не продаю Сандайл, пропитанный кровью
