Было не так-то просто сговориться с политическими деятелями, которые требовали взамен костылей голоса родителей хромого мальчика во время выборов. Они предложили:
— Сперва два бюллетеня в урну, а потом уж подарок.
Но дон Альфонсо Галеота, почесав свой заросший подбородок, заявил:
— Дон такой-то, извините, конечно, но тут дураков нет. Представьте себе, не дай бог, заинтересованное лицо не добьется своей цели. Как только вы подсчитаете голоса, вы улетучитесь, как дым, а с вами вместе и костыли. Я, конечно, прошу прощения, но сперва отдайте подарок.
А те ответили:
— Хорошо, но вдруг потом в кабине вы с вашей супругой прямо у нас на глазах проголосуете за противников большого Неаполя?
Вопрос обсуждался и так и этак, пока не нашли выход из создавшегося положения. Под присмотром церковного сторожа, посвященного в дело, они пошли в храм и поклялись:
— Покарай нас, Мадонна Катена, если мы обманем этого почтенного господина.
Прекрасно. Сделка состоялась! Костыли были получены, вот они тут. Кажется, будто их вынули из бархатного футляра, они пахнут выдержанным и отлакированным деревом, на концах надеты резиновые колпачки, а удобные подмышечники из мягкой кожи подбиты ватой. Господи, что за чудо! Армандуччо дышит на них, потом протирает носовым платком. Ах, как они сверкают! Облегчат ли они или усугубят тайную муку и комплекс неполноценности мальчугана? Поди знай. Жизнь состоит из радостей, которые потом сменяются страданием, и горестей, которыми мы расплачиваемся за наслаждения. Что касается супругов Галеота (они день и ночь рыбачат в заливе Санта-Лючия), то они, несомненно, проголосуют так, как обещали. Они слишком многим обязаны Мадонне Катене: это она пожирает сети с анчоусами и рыбой-иглой, она выращивает полипы на дне мощных электроневодов, в ее мантии, как осы в паутине, запутываются самые свирепые ветры. Для семьи Галеота уж легче прогневить Всевышнего, чем Мадонну Катену, без покровительства которой, между прочим, в Паллонетто не осталось бы камня на камне.
Щедрый солнечный свет льется с неба и озаряет стены домов. То туда, то обратно летает, отбрасывая на землю тень, вертолет, в воздухе кружатся предвыборные листовки, а ребятишки ловят их. Дон Вито закончил свою трапезу из макарон с горохом, отложил в сторону ложку и газету и сладко зевнул. Донна Джулия Капеццуто тотчас набрасывается на него с вопросом:
— Какие новости вы нам сообщите? Хотелось бы что-нибудь о любви.
Ночной сторож ухмыляется:
— Пожалуйста. Синьора Пина Фаттисти из Рима и ее двадцать два любовника.
Дон Леопольдо Индзерра (оживленно):
— Двадцать два? Это не ошибка, там правильно подсчитали?
Дон Вито Какаче разводит руками:
— Цифра не преувеличена, поскольку ее сообщил сам пострадавший муж… некто Джузеппе Гуццари, кажется, бывший полицейский агент. Он заподозрил свою жену и стал постоянно за ней следить. Ведь он обладает способностью все видеть, оставаясь незримым. Мадам избегала встреч в гостиницах, она предпочитала автомобиль. А Гуццари следовал за ней по пятам в поисках улик… установил точное количество свиданий, дату и время — одним словом, всё. Таким образом он заметил, что мужчина каждый раз был новый. Подсчитал с карандашом в руке, общая сумма получилась двадцать два.
Уличный торговец Кардилло:
— Дон Вито, а эта Пина из Рима обычная женщина или она выращивает рога?
Донна Джулия Капеццуто:
— Не отвлекайте, пожалуйста! Мы говорили о… Как повел себя пострадавший? Он убил всех любовников или хотя бы жену?
— Кто, он? И не подумал! Он на них подал в суд. Избрал законный путь. Он заявил: «Синьор судья, все мы не святые… я заглянул в машину и застал их на месте преступления».
Армандуччо Галеота (умоляющим голосом):
— Дон Вито, мне уже почти пятнадцать лет… что значит «на месте преступления»? В чем состоит преступление?
Донна Джулия Капеццуто встает с места.
— Это не твоя забота! Подумайте только, всё хотят знать! Ступай, душа моя, обнови свои костыли.
Армандуччо Галеота отказывается:
— Нет… они запачкаются, донна Джулия… нет… я должен беречь их.
Какаче вмешивается в спор:
— Успокойтесь, донна Джулия. Сейчас не времена царя Гороха. Теперь в Америке, к примеру, в средних школах проходят не только арифметику и географию, но и этот деликатный предмет. Он называется, дай бог память, сексуальное воспитание.
Донна Джулия так и села.
— Не может быть!
— Да-да. К черту капусту и аистов! Они говорят, лучше чистая наука, чем грязное невежество. Если не сейчас, завтра может быть уже поздно.
— Но вы всегда в присутствии Армандуччо выбирали слова…
— А как же! Дело в том, что тогда я еще не прочел статью по этому поводу.
Донна Джулия успокаивается.
— Ага. Ну раз так, то я скажу вам прямо, что этот Джузеппе Гуццари должен получить столько плевков и тумаков, сколько заслуживает.
Дон Фульвио Кардилло (сурово):
— Аминь. Вы молодец. Продолжайте в том же духе.
Донна Джулия все больше распаляется.
— Мужчина, который может спокойно снести двадцать два оскорбления, достоин сорока четырех. Мамочка моя! Закон или револьвер! Да он должен был действовать сразу же после первого преступления. У любой женщины такое промедление вызывает обиду. Она думает: «Ах, тебе наплевать, ты на все ноль внимания, этим ты меня унижаешь в моих собственных глазах! Значу я для тебя что-нибудь или нет? Я ведь должна беречь твою честь? А выходит, что я тебе неверна. Так ты, подонок, восстань против этого! Покажи мне разницу между минутной страстью и страстью супружеской, тесной, продолжительной и глубокой, которая все дает и все получает, она и задаток, и итог всех отношений между мужчиной и женщиной. Расцарапай мне лицо, избей, переломай кости, но дай о себе знать и помоги мне понять самое себя, гадкий мерзавец!»
Дон Вито (смущенно):
— Ну, это, я думаю, уж слишком.
Дон Леопольдо Индзерра чистит ногти.
— Да! Предположим, некто ведет себя иначе, он проявляет бесхарактерность, тогда такого человека вы называете садовником, который растит и холит свои собственные рога.
Донна Джулия Капеццуто (непреклонно):
— Конечно. Жене нравится, нужен и идет на пользу сильный характер мужа. Скажите вы, донна Бриджида.
Молчаливая супруга дона Какаче на минуту поднимает глаза от своего рукоделия и изрекает:
— Да. Мужчина должен внушать женщине нежность и страх.
Донна Джулия ликует:
— Если, дорогие синьоры, отнять у мужчины чуть-чуть спеси, ухарства и силы, что у него останется? Один пшик! Это волосатое, неряшливое, мосластое, прожорливое, эгоистичное и лживое существо; все, что есть в нем хорошего, лежачем или ходячем, он перенял у нас.
Черт возьми! Какая наглость! Мы ошеломленно смотрим друг на друга. Возразить трудно: кто осмелится пойти против соединенных сил донны Джулии и донны Бриджиды. Сидим и посвистываем, изображая полное безразличие.
Уже три часа дня, порывистый морской ветер временами доносит до нас короткий и легкий лепет мандолины бродячих музыкантов из заведения «Тетушка Тереза» (музыкальная пыльца носится в поисках оплодотворения мечты).
В этот час все живое устраивается возле входа в свой нижний этаж.
Винный погребок дона Паскуале Фурно (вывеска гласит: «Остерия — Домашняя кухня, улица Граньяно, 160 — улица Везувио, 120») имеет пять наружных ступенек, свой малый амфитеатр, все места заняты. Дон Дженнаро Пальюло, словно рассеченный пополам, одна половина туловища на солнце, а другая в тени, плетет верши. Он ничего не видит и не слышит, а только связывает ивовые ветви быстрыми и ловкими пальцами, будто морская Парка. Чуть-чуть поодаль расположился со своим раскрытым чемоданом продавец трикотажа, счастливчик, он выкуривает кучу сигарет. А сколько мётел в москательной лавке дона Этторе Меконио! С их помощью можно было бы превратить улицу Паллонетто в царские хоромы. С улицы Эджициака появился почтальон дон Альфредо Савастано. Обратите внимание, он не заходит в подъезды, а пронзительно громким голосом зовет с улицы: «Гарджоло! Дель Боно!» — и тот и другой спешат спустить вниз на веревке корзину, как это делали здесь еще в 1890 году и как будут делать в 2000-м (о Время, дано ли кому-нибудь из нас настичь тебя в ту пору?).
Донна Джулия (с иронией):
— Ну? Не отвечаете? Я права или ошибаюсь?
Дон Вито Какаче уже успел прийти в себя.
— Откровенно говоря, донна Джулия, я что-то не припоминаю спеси, ухарства и силы в вашем покойном муже.
Донна Джулия (спокойно):
— При чем здесь он… бедняга Винченцо? Всем известно, что в семье мужчиной была я.
Нет, это не женщина, а дьявол! Мы смеемся, а дон Вито восклицает:
— Донна Джулия, могу вам сообщить еще более скандальную историю. Двадцать два фокуса этой римской женщины бледнеют перед соглашением, которое заключили между собой два друга-француза, люди пожилые, за шестьдесят лет. Вот тут свежие новости прямо из Парижа. Отсутствуют только имена. Назовем их, к примеру, Пьетро и Паоло. Они сообща содержали сорокасемилетнюю женщину, назовем ее, к примеру, Иоле. Они договорились, чтобы в четные дни Иоле осчастливливала Пьетро, а в нечетные благодетельствовала Паоло.
