Дон Леопольдо Индзерра:
— Господи, да каким это образом?
Дон Какаче авторитетно заявляет:
— Благодаря росту и увеличению потребления. Это незыблемый закон экономики. Представьте себе, сколько макаронных и соусных фабрик они вынуждены будут построить.
Дон Фульвио Кардилло:
— Прекрасно! Дон Вито, тогда давайте-ка устроим небольшую революцию, чтобы ходить к избирательным урнам каждое воскресенье и каждый четверг. Я готов, а вы?
Ночной сторож грустно говорит:
— Небольшую революцию? А вы знаете, что эти типы из одного рукава достают вермишель и соус, а из другого — оп-ля! — карабинеров и полицейских в полной боевой готовности. Хотите провести остаток своей жизни в тюрьме или на кладбище?
Черт возьми! Какой-то заколдованный круг! Над часовней святой Марии дель Арко порхает бабочка — то взовьется вверх, то летит вниз, словно кто-то дергает ее за ниточку. Откуда она здесь, спустилась ли с Калашоне или поднялась из парка? Вдруг с неба, как черная пуля, обрушивается ласточка и хватает ее… ам — и нет больше бабочки! Может, эта несчастная молилась, а теперь Мадонна заполучила ее обратно и приколола на свои одежды.
Армандуччо Галеота задумчиво говорит:
— Дон Вито, посоветуйте, как быть. Папе и маме обещали в выборной комиссии дать мне новые костыли. Можно им верить?
Ночной сторож, абсолютно не колеблясь, заявляет:
— Нет. Надо сперва договориться: вы нам костыли, мы вам наши голоса.
Донна Джулия откровенно зевает.
— Хватит говорить о политике. Дон Вито, что там есть интересного в газете? Хотите сообщить нам или нет?
— С удовольствием. На третьей странице описывается невиданный аристократический бал, настоящий праздник бельгийского двора, который устроил молодой король Бодуэн по своей насущной потребности. На четвертой странице сообщается о процессе над молодым человеком по имени Франческо Вирдус, который в Турине газом отравил всю семью: брата, мать и сестру. С чего начнем?
Донна Джулия (нетерпеливо):
— Умоляю вас, начнем с бала!
Дон Вито Какаче:
— Я так и думал. Донна Джулия, если вам скажут: «В Брюсселе пляска, а в Турине тряска», вы тотчас же ответите: «Еду в Брюссель!» Вы настоящая женщина. И, по совести сказать, этот бельгийский прием просто чудо! Тут написано, что он похож на мираж античных времен. Две тысячи роскошных автомобилей, шесть тысяч гостей и еще больше фраков, туалетов, диадем и ожерелий; музыка, фейерверки, цветы, гобелены, картины, зеркала, лакеи, всевозможные напитки, сласти; комплименты, молодость и красота. Ах, что за спектакль! Просто волшебная сказка. Присутствовали Мария Габриэлла Савойская, Мария Кристина Савойская-Аоста, Мария Тереза Бурбонская и Пармская, София Греческая, Бригитта Шведская, Беатрис и Ирен Нидерландские и прочие, и прочие — одним словом, принцессы-девственницы со всего света.
Джулия Капеццуто ошеломлена и заворожена этой картиной, она машинально поглаживает грудь.
— Как прелестно, как изумительно! Дон Вито, а почему вы сказали, что король Бодуэн устроил этот придворный бал из-за насущной потребности?
Ночной сторож подмигивает.
— Ха-ха! Он должен срочно жениться. И созвал всех свободных принцесс, чтобы сделать выбор.
Донна Джулия вздрагивает и хмурится.
— Не может быть! Что вы говорите? И они, все эти разные Марии и Бригитты, знали, что бал — всего лишь чаша весов роскошного магазина? Нищие духом! До чего мы дожили? Женщина — это женщина или нет? Меня всю прямо в дрожь бросило. Знатные синьорины, женщины голубых кровей встали в очередь и говорят: «Погляди-ка на меня… я хорошего роста? А полнота в самый раз?» Ах, какой стыд! Есть одна песенка, постойте-ка, вспомню, в ней поется: «За сверкающий твой взгляд царский трон отдать я рад». Вот как надо! А принцессы, которых вы назвали, бросились туда, как свора борзых на свист хозяина! Да они потеряли всякий стыд… Дон Вито, нет ничего выше невинной и чистой девушки! Честная старая дева уже королева! Поглядите на меня… я вдова и пожилая женщина, но уверяю вас, что я бы не пошла на этот позорный и унизительный бал! Я сказала бы дону Бодуэну: «Ваше величество, вы хотите посмотреть, как я выгляжу? Воля ваша, милости просим… вы знаете, что я живу на улице Паллонетто-ди-Санта-Лючия. Приезжайте, а потом возвращайтесь хоть через месяц, хоть через год. Пришлите мне несколько записочек, спойте парочку серенад, не сравнивайте меня с другими, терпеливо идите к своей цели, и, может быть, в конце концов, если ангелы вам помогут, я удостою вас своим вниманием».
Донна Джулия вся дрожит, как дрожат тонкие и тугие струны скрипки в руках маэстро. Вот это женщина! Может, она и не права, но мы не смеем возражать ей. Холостые короли, вероятно, испытывают «насущную потребность», но эти принцессы, которые выстроились в ряд, словно товар на полках магазина… ладно, поговорим о другом!
Дон Фульвио Кардилло:
— Хватит, расскажите нам о туринской сиротке. Как это случилось, дон Вито? Он перепутал свою семью с семьей соседей?
— Нет. Он Каин. Он просто так, беспричинно ненавидел их всех. Его вскормили не молоком, а желчью. Он сказал матери, которая была вынуждена отправить его в исправительное заведение: «Как только вернусь, убью тебя». И оказался верен слову да прибавил к ней еще сестру с братом. Они спали, он открыл газовый баллон, прочел заупокойную и отправился по своим делам: просидел допоздна в баре с друзьями.
Маленький Галеота:
— Скотина! Дрянь! Его хоть повесили?
Дон Вито Какаче:
— У нас нет смертной казни.
Армандуччо (жестко):
— Так пусть нам одолжит ее Америка, дон Вито. Там, судя по фильмам, полно прекрасных электрических стульев и газовых камер. Они были бы рады услужить нам.
Ночной сторож:
— Глупости. Дело не в орудиях смерти, а в принципе. Нам противно убивать убийцу Франческо Вирдуса.
Маленький Галеота (хмуро):
— Но это же в его собственных интересах, дон Вито! С каким лицом предстанет на том свете этот мерзкий Вирдус перед своими жертвами после естественной смерти? Если же его казнят, он сможет сказать им: «Мама, брат и сестра, я заплатил болью за боль, жизнью за жизнь, вот я перед вами… простите ли вы меня?» И они обнимутся.
Вот это мысль! Мы представляем сцену, нарисованную Галеотой, и молчим. В любом решении есть свои «за» и «против». Дон Фульвио, роясь в своем помятом металлическом портсигаре, спросил:
— В конце концов что ему дали?
— Пожизненное заключение, — говорит дон Вито. — По закону ему полагалось бы два-три года. Но у него тяжелое наследственное психическое расстройство. Его отец был преступником. Дядя — бандит из Сардинии. Дед тоже. Умерший брат девять лет отбывал наказание за воровство.
Дон Леопольдо Индзерра (усмехается):
— Не всякий герцог имеет такое точное генеалогическое древо…
Донна Джулия Капеццуто вскакивает с места.
— Тихо! Дон Вито, будьте добры, поясните. Франческо Вирдус и король Бодуэн, да позволено будет спросить, ровесники?
Ночной сторож с опаской, пристально смотрит на дотошную собеседницу.
— Да… почти. Почему вас это интересует?
Донна Джулия с грустью и волнением отвечает:
— Когда вы перечисляли дедушек и дядей этого Чичилло,[68] мне внезапно пришла в голову мысль. Я подумала о боге. Наш господь, вечная слава ему, дал Бодуэну знатных предков, которые сотворили его благородным человеком и королем. И тот же всевышний дал Чичилло предков мерзавцев, которые сотворили его коварным убийцей. Понимаете, что я хочу сказать? От Чичилло не зависело стать таким, как и от Бодуэна не зависело стать Бодуэном. Крапива рождает крапиву, а лилия — лилию. В этом божий промысел… но почему так?
Дон Вито Какаче:
— Ха, донна Джулия, бог нам этого не сообщил.
Донна Джулия Капеццуто (решительно):
— Значит, у вас есть сомнение, и вы питаете жалость к Чичилло.
Армандуччо Галеота (невозмутимо):
— Нет. Сразу видно, дорогая вы наша, что у вас нет газа!
Мы смеемся. У нас выбор небольшой: горька и солона жестокость, горька и солона жалость. Дева Помпейская, вразуми нас! А в это время с улицы Семирамиды приближается компания. Люди кого-то окружают… ага, да это какой-то доморощенный Паганини, без всякого инструмента способный сыграть на губах любую мелодию. Мы восхищаемся этим чудом. Солнце поднимается все выше, оно уже дошло до наших подбородков, и скоро мы им напьемся вдоволь.
Хранитель своих рогов
Сегодня праздник. Армандуччо Галеота от волнения сам не свой: наконец-то он получил новые костыли. Он улыбается и говорит нам:
— Полюбуйтесь-ка на них…
Было не так-то просто сговориться с политическими деятелями, которые требовали взамен костылей голоса родителей хромого мальчика во время выборов. Они предложили:
