— Опасаюсь, что это действительно кто-то из вас.
— Если кто-то и убил, то наверняка художник, Павел Земак.
— Почему вы так думаете?
— Весьма неприятный тип. Все время молчит, а если что и скажет, так непременно гадость. Когда пан Доб-розлоцкий показывал драгоценности, все восхищались и хвалили, а он молчал, только глаза горели, как у волка.
— Правосудие не принимает во внимание чью-либо приятную или отталкивающую внешность, а также привычку говорить гадости. Обвинение выносится на основании более конкретных доказательств.
— Но он же там был!
— Где?
— В комнате пана Доброзлоцкого.
— Вы его видели?
— Я видела, как он зашел, а потом слышала разговор. Если пан Земак выходит из себя — а это с ним постоянно случается, — он говорит очень громко. Моя комната — рядом с комнатой пана Доброзлоцкого. Перегородка тонкая, и хочешь не хочешь, все слышно.
— Что он говорил?
— Орал на ювелира. Некоторые фразы я разобрала: «Это свинство!», «Потакание инстинктам глупого стада!», «Где же подлинное искусство?!», «Настоящий художник так не поступает!», «Вы — заурядный ремесленник, вам бы кастрюли лудить!». А потом хлопнул дверью с такой силой, что у меня на туалетном столике флакончики зазвенели.
— Вы слышали, как он вышел от ювелира?
— Слышала, как дверь хлопнула. Конечно, это он уходил. Ведь когда Рузя принесла чай, его там не было, а Доброзлоцкий лежал на полу.
— Приблизительно в какое время вы увидели, что художник зашел к Доброзлоцкому?
— На часы я не смотрела. Сразу после ужина поднялась наверх. Я собиралась на танцы, надо было поправить прическу.
— Простите, что прерываю, но когда вы вернулись в номер? Может, вы помните, в каком порядке гости выходили из столовой?
— Первым вышел Адась. Простите, пан Адам Жарский. Пошел настраивать телевизор. Вслед за ним — пан Доброзлоцкий. Потом — или пан Крабе, или паня Медяновская. Она собиралась в город. За ними — я. В дверях меня еще остановил пан Земак и сказал какую-то колкость. Я пропустила ее мимо ушей и пошла к себе. Минут десять пробыла в комнате, а потом решила воспользоваться ванной. Вышла в коридор, но вспомнила, что наша ванная не работает, а другую на этом этаже жена директора заперла и не пускает туда гостей. Тогда я вернулась к себе и заметила, что пан Земак спускается по лестнице с третьего этажа, где он живет, и входит в комнату моего соседа. Он даже не постучал в дверь!
— Вам знакомы эти колечки и брошка? — подпоручик показал пани Захвытович серебряные безделушки, найденные у нее в номере.
Пани Зося ничуть не смутилась.
— Вижу, что наша доблестная милиция рьяно взялась за дело. Вы обыскали мою комнату? Они лежали на туалетном столике.
— Откуда у вас эти вещи?
— Это не мои, а пана Доброзлоцкого. Он мне их одолжил.
— Как это произошло? Расскажите подробно.
— После обеда пан Доброзлоцкий показывал нам свои драгоценности и даже прочитал интересную лекцию, как один скифский царь надул то ли англичан, то ли французов. И прочее… Но брильянты были великолепны! Я их примерила. Ожерелье было мне очень к лицу. Вообще у меня такая внешность, что драгоценности, особенно брильянты, на мне смотрятся восхитительно! Вечером я собиралась на танцы и попросила ювелира одолжить мне этот гарнитур — ожерелье, кольцо и серьги. Если б я в таком виде вошла в залу «Ендруся», оркестр бы умолк, а бабы попадали в обморок!
— И вы бы рискнули появиться на публике в столь дорогостоящих украшениях? Ведь это чуть ли не два миллиона злотых!
— Ничего бы с ними не случилось. При мне были бы два местных парня, оба — спортсмены. Они бы меня охраняли. Их называют моей «гуральской гвардией». Если бы ювелир согласился, ему же было бы лучше. Самых ценных украшений при нем бы не оказалось, и никто бы на него не напал.
— А откуда взялись эти серебряные безделушки?
— Я ж говорю, а вы меня перебиваете! Вернувшись с ужина, я решила еще раз попросить пана Доброзлоц-кого. Может, он отказал из-за присутствия третьих лиц? А с глазу на глаз станет сговорчивее? Я постучала и вошла. Пан Доброзлоцкий читал книгу, предложил мне сесть и угостил шоколадными конфетами. Он ведь бросает курить. У него с собой всегда карамельки или шоколад. Заодно и других угощает. Я просила одолжить мне колье, даже обещала его поцеловать. Но он сказал, что брильянты принадлежат не ему и дать их он не может. Даже в том случае, если пойдет вместе со мной, как я предложила. Зато он достал другую шкатулку, но не металлическую, а обыкновенную, которыми гурали торгуют, выбрал два колечка и эту брошку, дал мне и сказал: «Это серебро великолепно подойдет к вашему красивому платью, а колечки прямо созданы для этих прелестных пальчиков».
И в подтверждение своих слов пани Зося показала изящные ручки.
— Значит, вы тоже побывали в комнате ювелира?
— Да, но перед Земаком.
— Это вы так говорите. А он наверняка будет утверждать обратное. Мол, вы зашли к Доброзлоцкому гораздо позже и, рассердившись на отказ, стукнули его молотком.
Но и такое обвинение не вывело из себя пани Зоею.
— Во-первых, молоток лежал внизу, на диванчике в холле. Я сама его туда положила, возвращаясь с прогулки. Он там был и когда я с ужина шла наверх. Во-вторых, у меня есть свидетель, что я была у себя, когда пан Доброзлоцкий еще расхаживал по комнате.
— Свидетель? Кто именно?
— Я вам говорила, что собиралась в ванную. Но она была не в порядке, а идти на первый этаж мне не хотелось. Я решила воспользоваться умывальником в комнате. Вернулась к себе и услышала, как пан Земак ссорится с паном Доброзлоцким. В это время ко мне пришел Яцек.
— Кто?
— Яцек Пацина, один из тех молодых людей, с которыми я условилась пойти на танцы.
— Говорите правду. Мы знаем, что эти парни явились в «Карлтон» перед самым приездом милиции. Редактор Бурский посоветовал им убраться из виллы, прежде чем начнется расследование.
— Верно. В виллу они вошли вдвоем, но до этого у меня был один Яцек.
— С какой целью?
— Уговаривал меня не ходить на танцы, а посидеть с ним в комнате. От Генека он хотел избавиться.
— А зачем?
Пани Зося с сожалением посмотрела на подпоручика. Неужели непонятно, что молодой человек предпочитает побыть наедине с красивой женщиной, а не развлекаться в многолюдном обществе? Однако спокойно пояснила:
— Яцек ко мне неравнодушен. Ревнует к Генеку. По вечерам часто ко мне приходит. Это очень интеллигентный парень, хотя и лыжник. Мы говорим об искусстве, кинофильмах, литературе…
Удивление на лице подпоручика свидетельствовало о том, что он как-то не представляет себе ночную беседу между эксцентричной киноактрисой и красивым молодым горцем. Зато полковник нисколько не смутился, рассмеялся и подмигнул. Пани Зося не осталась в долгу и многозначительно улыбнулась. Она, по-видимому, и не рассчитывала, что офицеры милиции поверят ее рассказу насчет интеллектуальных бесед по ночам.
— Хорошо, — согласился подпоручик. — Но каким образом Яцек Пацина выбирался ночью из «Карлтона»? Насколько мне известно, двери запираются в десять. Значит, он будил портье?
— Нет. Ведь Яцек — спортсмен. Просто вылезал через балкон.
— По приставной лестнице?
— Зачем? Его рост — метр восемьдесят. Если он ухватится руками за перила балкона, до нижней террасы останется не больше полутора метров. Что ему такой прыжок?
— И сегодня он воспользовался тем же путем? Может, это он притащил лестницу, чтобы проникнуть в вашу комнату?
— Нет. Он вошел через крыльцо и так же вышел.
— Вы его провожали?
— Нет. Я на него разозлилась, даже руки не подала.
— Почему?
— Потому что он кретин. Как можно уговаривать женщину не ходить на танцы и остаться дома, если она специально побывала у парикмахера? А кроме того, он все лицо мне испортил.
— Не понимаю.
Пани Зося раздраженно пожала плечами.
— Я же вам сказала, что вернулась в комнату привести себя в порядок. Подмазала губы, глаза подвела зеленым, «под Клеопатру». А этот идиот полез целоваться. Сперва слизал мне всю помаду и принялся за глаза. Такого убить мало! Я выставила его за дверь и пригрозила, что если он не вернется вместе с Генеком, я пойду на танцы одна или с кем угодно, лишь бы не с ним. Яцек ушел, как побитая собака.
