— Нет-нет, пан инженер. Это частная беседа, не для протокола. Вы думаете, что она была способна схватить молоток и отправиться наверх, к ювелиру?
— Пожалуй, все-таки нет. Она ловкая, даже хитрая, но и осторожная. Десять с лишним тысяч долларов, которые она могла бы выручить за побрякушки, имеют для нее ценность только в Польше. Она понимает, что за рубежом этого чересчур мало, чтобы с комфортом устроить свою жизнь. А о комфорте она заботится! Переутомляться не любит. Ей нужна хорошая должность. Такая, чтобы работать несколько часов в день или даже несколько дней в месяц. В конце концов она ее нашла и будет за нее держаться.
— А психологически она способна на такой поступок?
— Несомненно. Хладнокровно проломила бы кому-нибудь череп, если бы это входило в ее расчеты. И потому-то я думаю, что она ни при чем.
— А не говорила вам пани Медяновская о планах отъезда за границу?
— Не раз говорила о блестящих предложениях со стороны американских друзей. На выбор: Италия, Англия, Америка. Но я в это не верю. Конечно, столь крупный концерн может взять ее на работу в любой стране, но на незначительной должности. В Англии все превосходно владеют английским! А в Польше знание языка — козырь пани Баси. Огромная разница.
— Кого еще из гостей «Карлтона» вы знаете?
— Все прочие, кроме пани Рогович, постоянно живут в Варшаве. Я там бываю редко. Но здесь со всеми, кроме пани профессора, неоднократно встречался. Так сложилось, что одни и те же люди берут отпуск в октябре и проводят его в горах. Мало кому известно, что погода в Татрах в октябре чудесная: тепло и солнечно. Я мог бы сказать, что знаю в лицо всех, кто в это время ездит в Закопане. Если человек один раз так использует отпуск, через год снова приедет. Вот и сложилась в «Карлтоне» компания, которая называет себя «октябристами» и встречается здесь в это время года.
— Больше вы ничего не можете сказать о ваших «сотоварищах»?
— Ничего. Правда, мы всегда собираемся в «Карлтоне», но близких отношений у мени нет ни с кем. Встретишься с кем-нибудь из них не в Закопане, и после нескольких фраз говорить уже не о чем. Да это и понятно. Кроме воспоминаний об отдыхе, нас ничто не связывает. Но встречи наши происходят каждый год, вместе гуляем, играем в карты, развлекаемся… Можем закатиться куда-нибудь. И неудивительно, что все мы друг про друга довольно много знаем. Я бы это назвал своего рода «каникулярной дружбой», которая распространяется только на Закопане и, кроме этого, ни в чем не проявляется. Все нынешние гости пансионата прекрасно знают, что я инженер, работаю во Вроцлаве и, сверх того, сочиняю музыку к песенкам. Им известны мои вкусы, характер, привычки. Но зато они не имеют представления о моих занятиях и образе жизни в городе на Одре. И наоборот. Я знаю, чем занимаются мои соседи по пансионату, каковы приблизительно их доходы, какую репутацию имеют в обществе или на работе, но даже адрес кого-либо из них мне неизвестен.
Подпоручик прекратил расспросы.
Пока Жарский просматривал и подписывал протокол, полковник придвинулся к столу и спросил:
— А какой телевизор в «Карлтоне»? Это, разумеется, не для протокола.
— Чехословацкая «Тесла». Большой аппарат, с широким экраном, дюймов двадцать семь. Такие покупают, как правило, для учреждений. Раньше он неплохо работал, а сейчас — полная развалина. Каждый его настраивает, крутит, даже если не умеет с ним обращаться. В таких условиях уже через три года телевизор можно выбрасывать…
— У меня старая «Висла», — продолжал полковник, угостив инженера и подпоручика сигаретами. — Маленькая, но я не жалуюсь. А у вас какая марка, пан инженер?
— У меня вообще нет телевизора. Холостяку он не нужен.
— Верно, — рассмеялся полковник. — Неженатому доступны более приятные развлечения, чем вечера у голубого экрана.
Инженер и подпоручик усмехнулись в ответ.
— У моей «Вислы» иногда барахлит стабилизатор звука. Самая частая неисправность. Трещит и попискивает, аж ушам больно. Наверное, и здесь то же самое.
— В «Карлтоне» аппарат совершенно расстроен. Мне пришлось проверить детали и укрепить винтики. Стабилизатор тоже барахлит.
— Завидую людям, которые могут все сами починить. Я в этом отношении абсолютный профан. Даже пробки у счетчика для меня проблема. Сразу пережег стояк. Знаю лишь, что у «Вислы» восемь ламп, умею ее настроить и отрегулировать, когда помехи. А с прочей ерундой приходится обращаться к мастеру. Хуже всего, что этой персоне надо платить столько, сколько заломит. Полчаса станет рассказывать, какая была трудная работа, сколько деталей заменил и как при этом намучился. Я же вынужден верить каждому слову… А «Тесла» еще сложнее устроена? Это какой аппарат? Двенадцатиламповый?
Инженер вежливо кивнул:
— Конечно, «Тесла» больше размером и аппаратура сложнее. Но если человек разбирается в этом деле, то все равно, какой телевизор чинить — восьми- или двенадцатиламповый. Принцип тот же.
— Не будем вас задерживать, пан инженер. Уже поздно, и остальные гости нервничают.
Жарский встал из-за стола.
— Вы уже кого-нибудь подозреваете?
— Это не так-то просто, — быстро ответил полковник. — Похоже, дело бесперспективное. В конце концов, в «Карлтон» можно войти и выйти, не привлекая внимания. Доказательство — Яцек Пацина, про которого мы лишь случайно узнали, что этим вечером он был в пансионате, в комнате по соседству с ювелиром. Думаю, кто-то проник в «Карлтон», намереваясь совершить кражу, увидел молоток и на всякий случай сунул в карман. На втором этаже подергал все двери, нашел незапертую, забрался к Доброзлоцкому, увидел на столе драгоценности, что-то сказал ювелиру, объясняя свое вторжение, и вышел из виллы. На улице уже стемнело. Бандит приставил к балкону лестницу и ждал, когда ювелир выйдет из комнаты. Тогда он разбил стекло, залез внутрь и схватил шкатулку. Услыхал шаги в коридоре и понял, что Доброзлоцкий возвращается. Притаился с молотком за дверью, стукнул ювелира, выскочил в коридор и быстро сбежал вниз. Риск кого-нибудь встретить был минимальный. Да и кто бы его остановил? В пансионате не принято спрашивать, к кому человек приходит с визитом. Выйдя с драгоценностями в кармане, грабитель подбросил молоток на диванчик в холле. Но он не успел убрать приставную лестницу и отнести ее на обычное место, к стене «Соколика».
— Интересная версия, — согласился инженер. — Логично объясняет все происшедшее. Но мне кажется, виновника надо искать среди тех, кто хорошо знал, что у Доброзлоцкого хранятся огромные ценности и где находится приставная лестница, потому что сам не раз ею пользовался, взбираясь на один из балконов. Если б я вел расследование, в первую очередь проверил бы эту версию, пока следы еще не остыли. Когда я увидел Доброзлоцкого на ковре с разбитой головой, то сразу подумал, что это не несчастный случай, а преступление. И обморок некой особы меня не удивил… Впрочем, опасаюсь, что я и так чересчур много наговорил.
— Ни в чем себя не упрекайте, пан инженер. Наши мысли сходятся, — ответил полковник. — Как раз по этому следу мы идем. Благодарю вас за ценную информацию.
Инженер слегка поклонился и вышел.
— Какого вы мнения об этих показаниях? — осведомился полковник.
— Они нам мало что дают, — изрек подпоручик. — Любопытно, что он обвинил пани Зоею и ее приятелей. Пани Медяновскую тоже не пощадил. В такой ситуации каждый говорит про своих знакомых больше дурного, чем хорошего. Таковы уж люди. Но даже по этой отрицательной характеристике можно судить о некоторых качествах пани Барбары. Это особа решительная, стремится преуспеть в жизни, борется за свое положение. Думаю, пан инженер — один из неудачливых претендентов на руку хорошо обеспеченной служащей американского концерна. Отсюда и грубые нападки, вплоть до обвинений в промышленном шпионаже. Во всяком случае, мы узнали, что пани Медяновская строит виллу на Мо-котове. Это дорогостоящая затея! Деньги ей могут быть кстати.
— А кому они некстати? — рассмеялся полковник. — Вам? К примеру, мне — очень даже кстати… Боже ты мой, миллион злотых!
