И, задыхаясь и отчаянно крича, она полетела куда-то вниз, вниз, вниз… С хриплым воплем Данка села на кровати, затравленно огляделась. Тумана не было, луны тоже. Близилось утро, и на мокрый подоконник уже лёг серый ранний свет. Тяжело дыша, Данка откинула с вспотевшего лба волосы, закрыла лицо руками - и вдруг резко отняла их, почувствовав, что в комнате она не одна.
– Кто здесь? Варька, ты?
Тень, стоящая у порога, шевельнулась, и перепугавшаяся вконец Данка поняла, что это мужчина.
– Эй, ты кто?! Пошёл вон, я орать начну!
– Не надо. - шёпотом сказал пришедший. Быстро подошёл, и Данка узнала Кузьму.
– Вот как дам сейчас промеж рогов! Ты что, чяворо?! Рехнулся?! Убирайся вон!
– Я уйду, не бойся, только послушай… Не кричи, послушай меня!
– Нечего мне тебя слушать! Кому сказано, уби…
– Замуж пойдёшь за меня?! - выпалил Кузьма. Данка умолкла на полуслове.
Посмотрела на Кузьму. Уже без испуга, насмешливо переспросила:
– Чего?
– Замуж, говорю, пойдёшь? - повторил он. Данка только махнула рукой:
– Иди, мальчик… не шути.
– А я и не шучу. - обиженно сказал Кузьма. Сел на пол у кровати (Данка проворно поджала ноги); не глядя на Данку, сказал:
– Я тебя люблю. Правда, вот тебе крест. Согласишься - всё, что хочешь, для тебя сделаю.
– Ой, господи-и… - протяжно вздохнула Данка. - Ты с ума сошёл? Сколько тебе лет?
– Шестнадцать.
– Молодой ещё на вдовах жениться.
– Ничего не молодой! Тебе самой сколько?!
– Пятнадцать…
– Ну, вот и молчи! Дура…
– Да ладно, разобиделся… Не сердись. - Данка, протянув руку, погладила взъерошенную голову Кузьмы. Тот вздрогнул, повернулся, и, встретившись с ним глазами, Данка перестала улыбаться.
– Слушай, Кузьма… Ты уходи лучше. Я никому не скажу, будем считать – не говорили мы с тобой. Не нужно это вовсе.
– Почему? - он удержал её ладонь, не пускал, хотя встревоженная Данка дёргала руку всё сильней и сильней. - Ты же меня просто не знаешь… Я в хоре хорошие деньги зарабатываю, скоро ещё больше буду. Вся сверху донизу в золоте ходить будешь, в таборе такого не увидишь.
– А что твои мать с отцом скажут?
– А что они скажут? - удивился Кузьма. - Ты - такая красивая… И поёшь… Он умолк, чувствуя, как начинает гореть лицо. Данка, горько усмехнувшись, отвернулась. Долго молчала, глядя на то, как постепенно проявляются тени деревьев на светлеющей стене. Кузьма ждал, не выпуская её руки, смотрел на ворох тёмных, вьющихся волос, бегущих по спине Данки, по смятому одеялу, падающих с постели вниз. И вздрогнул, неожиданно услышав резкое:
– Иди сюда. Да живо, скоро проснутся все. Что делать, знаешь, или учить?
– Знаю. - растерянно сказал Кузьма. По спине пополз жар. Судорожно вспоминая то, что происходило с ним минувшей ночью в постели толстой Февроньи, он сбросил на пол рубаху, влез на кровать, взял за плечи и повернул к себе Данку. Озадаченно спросил:
– Ты… плачешь? Не хочешь? Может быть…
– Да шевелись ты, дурак! - зашипела она. - Надумал жениться - так женись!
А нет - вон бог, а вон порог!
Больше Кузьма ничего не спрашивал. Едва дождался, пока Данка, ожесточённо дёргая тесёмки, развяжет ворот блузки, неловко обнял её, притянул к себе горячее, тоненькое тело, отвёл назад тёплую охапку волос, – и едва успел взмолиться: "Господи, помоги, не оставь в великой милости своей…" А через несколько минут со страшным облегчением понял, что Господи услышал, помог и не оставил.
…На другой день было ясно и солнечно. Варька проснулась от бьющего в лицо сквозь прореху в занавеске луча и сквозь дрёму подумала: "Взаправду ночью дождь шёл, или приснилось?.." Потом открыла глаза, с изумлением осмотрелась и начала вспоминать, по какой причине оказалась не в своей постели, а на полатях Макарьевны под старой овчиной. Пока она вспоминала, сквозь пёструю, местами рваную занавеску, отгораживающую полати от горницы, пробился смех что-то рассказывающего Кузьмы, возмущённые возгласы Макарьевны. Варька села, спустила из-под занавески ноги и спрыгнула вниз.
Первой, кого она увидела, была Макарьевна. Старуха стояла спиной к двери, уткнув кулаки в бока, и негодующе спрашивала кого-то:
– Да как же это так-то? Так сразу? Уже муж и жена? Ну, вы, право слово, с ума сошли! Грех-то, грех какой… Вот всё у вас, цыганёв, не по-человечески!
Без благословения родительского, без попа, без свадьбы… Варька, на ходу повязывая волосы платком, вбежала в кухню - и сразу же увидела Данку. Она стояла у окна, чинно сложив руки на животе. Её вымытые, расчесанные волосы были аккуратно убраны под платок. Но не под вчерашний, вдовий, а под новый - шёлковый, голубой, блестящий на солнце. Заметив Варьку, она слегка улыбнулась краем губ, отошла в сторону - и Варька увидела Кузьму. Тот сидел за столом и пил вино из чайной кружки - жадными большими глотками. Заметив Варьку, он смущённо заморгал и опустил кружку мимо стола. Данка едва успела подхватить её, снова улыбнулась углом рта, поставила кружку на подоконник. Подошла и встала за спиной Кузьмы.
Только тут Варька догадалась. Опустившись на табуретку, взялась за голову и тихо сказала:
– Права Макарьевна - рехнулись… Да как умудрились только?!
Кузьма пожал плечами:
– Да так вот… умудрились.
– Ночью, в твоей горнице, - сварливо сообщила Макарьевна. - Я с петухами встала, слышу - шебуршатся, перепужалась - не воры ли? Взяла кочергу, пошла проверять. В двери тырк - а мне навстречь вот этот выскакивает. Глаза дурные, голова - чёртом! Я чуть на пол не села! Что, говорю, вурдалак, ты здесь середь ночи делаешь?! Женюсь, говорит. И - обратно, только пятки сверкнули!
Варька в упор посмотрела на Данку. Та не отводила взгляда, спокойно улыбалась, играла углами платка.
– По-моему, всем выпить надо, - деловито сказала Макарьевна. - Коль уж грех всё едино совершился. Сейчас ещё мадеры принесу.
Она величественно удалилась в сени, вскоре вернулась с початой бутылкой и стаканами и уже начала было разливать, когда с улицы донеслись отчаянные крики:
– Кто женился? Кузьма?! Врёте, черти! Кто разрешил? Какого лешего?! На ком?! Почему без меня? Ну, покажите только мне его! Шкуру спущу с паршивца! Где этот муж скоропостижный?!
– Никак, Дмитрий Трофимыч пожаловали, - злорадно сообщила Макарьевна.
– Ой, угоднички… - испуганно сказал Кузьма, вскакивая с места. - Варька!
Варвара Григорьевна! Ты это… уж не уходи покамест никуда, а?
– Не бойся. - сдержанно сказала Варька. - Сбегай за водкой лучше. Да через задний двор беги, не то как раз попадёшься… Кузьма выскочил за порог. Макарьевна от души расхохоталась. Варька забрала у неё бутылку с вином, поставила на стол. Тронув Данку за рукав, вполголоса спросила:
– Ну, зачем тебе это дитё-то сдалось? Подождала бы хоть чуть-чуть…
– Чего ждать-то? - сквозь зубы сказала Данка, вырывая рукав. Прошла к столу, начала расставлять стаканы. И вовремя, потому что в сенях уже слышался грохот, топанье, крики Кузьмы и отчаянная ругань Митро, который всё-таки перехватил "скоропостижного мужа" на заборе заднего двора.
*****Живодёрка гудела три дня. Из дома в дом передавалась головокружительная новость о том, что Кузьма Лемехов женился на какой-то таборной красавице-вдове, да ещё в тот же день, когда её увидел. Теперь в дом старухи-майорши с утра до ночи заглядывали хоровые цыганки: то за луком, то за ситом, то за иголкой с нитками, то спросить, когда, по военным приметам, закончится дождь, - причём приходили по две-три, а за одной несчастной луковицей явился целый отряд сестёр Митро, сразу же принявшихся беззастенчиво разглядывать Данку. Та держалась спокойно, с достоинством, говорила мало, смотрела прямо, не опуская ресниц, - и Стешка, вернувшись с сёстрами в Большой дом, тут же сделала вывод:
– Задаётся! Красотка соломенная, ни встать, ни повернуться не умеет, а туда же… И вот эта в хоре сядет?! Ну, ромалэ, нету правды на свете!
– И сядет, и вас, ворон, подвинет. - сердито пообещал Митро. - Слыхал я её голосок. Скоро новая солистка объявится, не хуже Настьки. Сегодня Яков Васильич её слушать будет, сам сказал.
– Не хуже Настьки… - скривилась Стешка. - Жди!
– Сама услышишь - язык прикусишь.
Вечером того же дня Кузьма и Данка вошли в Большой дом. Свой потрёпанный наряд Данка сменила на одно из платьев Варьки: чёрное, строгое, со стоячим воротничком и узкими рукавами. В нём она казалась строже и старше своих лет, и словно ещё смуглее, чем была. На волосах был всё тот же голубой платок: Кузьма так и не сумел убедить молодую жену, что в хоре повязывать голову по-таборному необязательно. Тёмное Данкино лицо было спокойным, равнодушным, в длинных глазах читалось нескрываемое безразличие к происходящему, хотя поклонилась она собравшимся цыганам вежливо. Зато Кузьма заметно волновался, теребил в пальцах ремень и то и дело поглядывал через головы цыган на лестницу, ожидая Якова Васильева. Митро, сидя поодаль на стуле, настраивал гитару и слово не замечал восхищённого шепотка, пробежавшего среди цыган.
