— Это Гаральд. Иди-ка побыстрее в кухню. Женщины и дети прочь, — сказал он Лизбет.
— Бутылку пилснери, — пробурчал Гаральд.
Лизбет выскользнула в кухню. Урпо сошел со стула и подошел к Гаральду.
— Покажи, какими крупными деньгами собираешься платить?
— Захвати заодно и вторую бутылку.
— «Поодиночке, поодиночке, господа хорошие», сказала девица, когда в понедельник начала коров доить.
Гаральд выложил на стол бумажную марку. Осторожно вытянул он руку вдоль края стола. Урпо взял бумажку двумя пальцами и встряхнул ее, как кошка трясет мышь.
— Руки на стол, — скомандовал он, — как требуют приличия.
— А как красивее? Ладонями вверх или наоборот? — спросил Гаральд.
— Эта денежка воняет, — сказал Урпо, уронил бумажку на стол и пошел за стойку. — Выйди на свежий воздух.
Но не Гаральд вышел, а Линдберг вошел. На нем было волочившееся по земле зимнее пальто. Следом шел Арска. Белый шлем мотоциклиста на голове, руки в грязных бинтах.
— Спасибо за посещение, — сказал Урпо. — Господа могут продолжать свое путешествие, сегодня погода надежная.
— Бутылку пилснери, два стакана и жестяную кружку Арске, — скомандовал Гаральд, — девушка подаст.
— Осведомлены ли приятели о распространении знаний в последнее время? — спросил Урпо.
— Я застал Юкко Мякинена, — начал торопливо рассказывать Линдберг. — Он прыгал на одной ноге вверх по ступеням Большой кирки. Догадайся почему?
— А чтоб на другой ноге прыгать вниз, — предположил Гаральд.
— Другая нога у него в гипсе. Приятель ударил молотом по колену.
— В Елтсу? — спросил Гаральд.
— Подрабатывали там при свете сигареток. Один старикан нанял их. Нужно было украсть камень со скалы Елтсу. Они рубили, когда поезд проходил мимо. Говорил, не было нужды, но старик обещал цену. Они там неплохо кормились утками. Потом утки начали их бояться, не достать до них. Они вытащили лебедя. Говорят, сильный был. Проткнули серебряное горло шестом и начали жарить на открытом огне. Вдова пастора увидела из окна и позвонила кому надо.
— За это дают, как за убийство человека, семь лет, — сказал Гаральд, — если убьешь лебедя.
— Неправда, — возразил Линдберг, — основано на незнании. Не так ли, Арска? Арска знает, что ничего не знает. Это такой темный человек, он и не догадывается, что ничего не знает.
Раакель вошла вместе с поэтом. Тот служил возчиком молока у Елано. Они сели за второй столик в оконной витрине. Поэт подвинул стул Раакели. Он публиковал стихи в широко распространенных газетах и сам переводил их на шведский.
— Осси, — сказала Раакель.
— Что?
— Не гляди на меня сейчас.
— Два голубя ночевали на моем подоконнике. Я дал им студня. Утром от одного остались только головка да лапки. Второй съел его.
— Где же я была тогда? — спросила Раакель,
— Враки, — сказал Линдберг.
— Не говори ты ничего этому старикашке, — сказала Раакель.
— Гаральд, ты же из господ. Эти другие невоспитанные и в школу не ходили, — начал Урпо, но его прервал старший полицейский Ниеминен. Он положил фуражку на полку. Он был единственным, кто это сделал. На то он и был обучен правилам приличия.
— Два молока и кекс.
— Общество поддерживает государственный порядок снизу, — снова начал Урпо.
— Увидишь общественные подпорки, уложи их в штабель, — посоветовал Гаральд.
Поэт подошел к стойке. Полицейский сел за ближайший столик. Урпо начал трубить:
— Кофе есть. Вполне достаточно. Молочный кофе. Я подливаю молоко в кофе. Разве это не молочный кофе? Что же это тогда?
— Молоко кипятят и наливают fifti-fifti[50]. Конечно, это и в Финляндии доступно, — согласился поэт.
— Не верю, чтоб еще в мое время...
— Брось! Не говори ни о чем с этим болваном! — крикнула Раакель. — Принеси лимонаду.
— Мне бутылку лимонада и три стакана, — попросил поэт.
— Зачем три?
— Мне нужно.
— Для чего?
— Чтобы жук не убежал.
— Здесь нет жуков.
— У меня есть.
— Где?
— Это такое присловье. Я покажу Раакель стеклянный зверинец. Она его не видела.
— Не покажешь.
— Не покажу, а я только покажу, как его показывают.
— Не разговаривай ты с этим идиотом! — прокричала Раакель.
— А Линдберг как, что-нибудь закажет? Если нет, может идти своей дорогой, — сказал Урпо, — или нужно провести викторину?
— Как угодно, — буркнул Линдберг.
Из-за полицейского Урпо не решался поднимать шум.
— Скажи, что означает «ihminen»?[51] Если не знаешь, уйдешь сейчас же. А Гаральд знает? Знаете ли, из чего образовано слово «руководство»? Это вопрос для упражнения: «Рука» и «водить». Ihminen происходит от слова ihme[52]. Или не так? Сам человек — маленькое чудо.
Этого Линдберг никогда не выдерживал, он визгнул Гаральду, и оба вышли на улицу. Линдберг заботливо вытер ноги перед порогом. Тут не было коврика, но теперь казалось, что есть. Арска не заметил их ухода. Гаральд вернулся за ним и повел за ремешок шлема.
Вошли Кале, Ейкка Экстрем и Туула. Они взяли стулья где попало и уселись за самый дальний столик. Лизбет прибежала из кухни.
— Хороший был вечер? — спросила Лизбет.
— А у тебя? — осведомился Кале.
— Лизбет! — позвал Урпо.
— Эй-эй! — Лизбет показала ему язык.
— Какие новости? — поинтересовался Кале,
— Никаких.
— Так всегда с утра, никто ничего, — сказал Кале.
— Красивое ухо у вас, но немножко в морщинах, — заметила Туула полицейскому, — виски пьете?
— Сейчас? — удивился тот.
Пелтола допил остывший кофе и пошел.
— У тебя удобная спина для опоры! — крикнула ему вслед Туула.
Поэт встал у входной двери, удерживая стаканы вертикально перед ширинкой.
— Стеклянный зверинец, — пояснил он Пелтоле.
ЕЗДА ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Пелтола дал ход и медленно поехал. Он повернул налево и спустился к перекрестку. Там скопилась вереница машин. Он переехал через улицу и снова свернул налево. И вклинился перед такси. Таксист попробовал в последнюю минуту закрыть щель, но машина не послушалась его. Такого еще никогда не случалось с таксистом в Хельсинки. Таксист поехал рядом и попытался обогнать, но он шел всего на сантиметр от идущего впереди фольксвагена. Цистерна с газом спускала лишнее давление и выла полминуты так, что было слышно далеко вокруг. Это было извещение потребителям: забирайте газ, да поскорее, не то бак лопнет. Воздушное марево плясало вокруг машин, ухудшая видимость. Сиденье жгло руку.
Пелтола чувствовал себя выжатым досуха, он видел иссушающий сон. Печаль высушила сны. То был горестный сон. Нужно было куда-нибудь убрать руку с сиденья. Он впустил воздушную струю слева. Дуло в колени и холодило их. Пот стекал на кончик носа и капал с него. В каплях был виден спектр. Пелтола пробовал отвлечь внимание на что-нибудь другое. Велодром был виден только снаружи, но беговая дорожка всегда была перед глазами. Медицинская сестра в белом шла по боковой улице к женской больнице. Она была как тряпичная кукла. Так казалось из-за белых чулок, только волосы были черны. Маленькая белая куколка. Закрывает глаза, когда ложится, и говорит «мама», когда ей нажимают на живот. Она говорит это по-шведски: «мамма». Конечно, она была не кукла, умела сама раздеваться и одеваться, и когда она произносила «мамма», то имела в виду женщину, которая родила.
За пределами города на прямой асфальтированной дороге, метров за двести впереди, была лужа. Тысячи песчинок блестели на асфальте. Спидометр начал показывать сто. В тени леса он снизился до девяноста. Пелтола думал о воде и думал так упорно, что произнес: «Пяйянне». Он перечислял названия озер. Последним было Лизбет.
Два молодых любителя бесплатной езды с рюкзаками за спиной топали по краю дороги. Они показывали армейской машине большой палец. Это были молодые пацифисты, которым представлялся случай проверить, насколько их взгляды разделяют в армии. Они сейчас искали подкрепления. У каждого на шее висела гитара. Это были шикарные высокие парни. У каждого светлая борода и красный рот, белые зубы и красный язык. Они пели и сами сочиняли тексты, какие им нужны. Им не требовалось их слишком много. Они скрещивали руки только вместе с девушкой. Свободной рукой они гоняли бабочек, которые кружили вокруг девушки и клеились к ней. Бабочки высасывали из девушки мед, и ее синие глаза им представлялись синими цветками, а кончики грудей — красными. Мир был прекрасен. Он был полон иных стран и красивых чужих цветных рас. Парни пели по-английски.
Пелтола добрался до казармы в Хеннала. Это самое старое из предместий Лахти. Казармы построили давно, еще русские. За оградой сидела маленькая девочка и смотрела на пробегающие машины. Она построила рядышком свой дом. Тут была черная плита и большой красный мяч. По другую сторону дороги — предместье Лауне. Достаточно просто знать это. Пелтола переехал железнодорожный мост и спустился к автостанции. Отсюда он поднялся на пологую горку и выехал из города. Это был пятиминутный городок.
