— я смотрю на него широко открытыми глазами. — Я помню, как… Сделала это. Знаю, она пыталась тебя убить, но пойми… Это тяжело для меня. Она была моей подругой. И вот так проститься с ней… Боюсь, что меня накрыла истерика. Я ничего не помню. Только нещастного и бледного тебя и полы в крови…
Верит он мне или нет, а вида слёз всё-таки не выдерживает, садится рядом и прижимает к себе, обняв, погладив по спине. В его руках хорошо и спокойно.
— Я вспомнила, как ты сказал, что любишь меня. Тогда в саду… На приёме у родителей… Ты помнишь?
Он напрягается. Запускает ладонь в мои волосы. Кивает.
— Я поспорил тогда, — признаётся он. — Сказал, что ты позволишь мне сделать это. Это было не более чем… развлечением.
Становится по-настоящему больно. Как будто бы это меня касается. Но трудно будучи в шкуре Виктории, будучи теперь женой её мужа, не проникаться всем этим.
— Если так всё… То… Мы же росли вместе, мы были друзьями, насколько нам позволял это этикет. Ты мог бы проявить ко мне уважение. Как к другу. Как к названной сестре. Зачем же… так?
Он не отстраняется. И не говорит ничего.
А что тут скажешь? Что он был моложе и глупее, что иначе воспринимал мир? Что делал то, что считалась нормальным в его среде молодых и богатых драконов?
Всё понятно.
Но от этого как-то не легче.
— Я сомневаюсь, — вместо оправданий, всё ещё держа меня в объятьях, произносит он, — что ты моя истинная.
Я помню, как он заподозрил неладное тогда, когда моим телом управляла Виктория. Помню его взгляд. Он не смотрел так на меня. Меня настоящую. А теперь смотрит, хотя перед ним его истинная. Уже.
— И хорошо. Как ты знаешь, я бы хотела разорвать эту связь.
Он качает головой.
— Может быть, всё это — твоя очередная игра?
— Истинность и то, что она мне не нужна? Если бы…
Он ничего не говорит больше, только не может остановиться, не может перестать гладить меня по спине.
— Меня тянет к тебе… Сильно, — будто сглотнув комок в горле, произносит он своим низким, бархатным голосом. — Я хочу, чтобы ты знала — как бы ни вышло в итоге, я не буду продолжать тебя защищать. Как делал это всегда. Я слишком виноват перед тобой. И даже если ты ещё раз попытаешься убить тебя. Даже если у тебя получится. Я всё это заслужил, Ви. Никогда не думал, что смогу даже просто осознать нечто подобное. Что смогу думать о себе самом подобным образом. Ты просто изваляла меня в грязи, заставила себя ненавидеть. Но я сам виноват. Я один.
Я заглядываю в его глаза. В них можно утонуть. Но на этот раз в них читается столько боли, что тонуть совсем не хочется.
— Ты чувствуешь притяжение… Но не любишь, — выдыхаю я.
— Я люблю, — он говорит так, будто бы сам всё ещё изучает это, будто бы не уверен в том, что абсолютно точно находится перед его драконьим взором. — Люблю тебя. Но уже этому не верю. Не верю самому себе.
— Теперь ты меня понимаешь?
Болезненная улыбка просится на губы.
Ричард замечает кое-что, отвлекается, выгибает бровь. Совершенно бесцеремонно берёт меня за руку, задирает шёлковый рукав нижнего платья. Это неприлично, но мне самой интересно, что будет дальше.
Чем выше он задирает рукав, тем плачевнее выглядит картина: на моей коже сеточка из поблёскивающих звёзд. И она не заканчивает.
Ричард, сломленный тем, что я заставила его трезво и с неожиданной стороны взглянуть на меня, уже ничему и никому не верящий, уставший после покушения на его жизнь и просто разбитый, всё же с лёгкостью, словно в первый день, когда я попала в новый мир, кладёт меня на лопатки, подминает под себя и принимается расстёгивать платье…
Оно ночное, пуговки на нём спереди…
Тело перестаёт меня слушаться, истинность уже мало что сдерживает, его руки заставляют выгибаться, запах дурманит.
В глазах самого дракона горит азарт и вспыхивает настоящая страсть.
У нас есть всё, кроме любви.
У нас нет ничего, кроме истинности.
— И всё-таки ты моя… — голос его вдруг становится сумасшедше хриплым, я обнаруживаю, что просто перестаю дышать. Сердце выделывает кульбиты под его горячей ладонью, под взглядом вообще кровь стынет в жилах…
Вот-вот польются слёзы.
В горле застревает признание, которое так и хочется выпустить, отдать моему дракону.
О том, кто я такая.
От ключиц и ниже продолжает сиять россыпь истинности. Я знала, что спасение принца не оставит меня без злополучных звёзд, что если перестать держать поток истинности под каблуком, он смоет меня волной…
Но это просто цунами…
Ричард запускает пальцы в мои волосы, склоняется, оказывается ко мне так близко, что невозможно не хотеть, чтобы стал ещё ближе…
Все мысли разбиваются всмятку, все звуки перестают существовать, кроме ударов громко бухающего сердца.
Никогда в своём мире я не чувствовала ничего подобного. Никого ещё так сильно не желала. Так сильно, что даже больно, что даже потряхивает, что кажется, будто бы я вот-вот умру.
Снова…
Ричард целует меня в висок, слегка прикусывает скулу, заставляя застонать, накрывать мои губы своими обжигающе-горячими.
Я вцепилась в его спину, наверное, до бела пальцев…
Какой же… какой же огромной ошибкой было оставаться с ним один на один в комнате!
Сквозь дикую, горячую страсть я лишь отдалённо разбираю стук в дверь и чей-то голос. Наверное, это Сирина… Или кто-то ещё.
Мне в общем-то всё равно.
В этом состоянии эйфории не хочется думать ни о ком, кроме Ричарда. Не хочется ничего и никого, кроме Ричарда.
И я бы ничего не предприняла, чтобы остановить это безумия, просто потому что сама открыла ящик пандоры и разбросала по телу сеть из звёзд, что теперь мешает думать и противиться истинности.
С драконом, казалось бы, всё должно быть ещё сложнее.
И у меня даже в мыслях не возникает, что именно Ричард может прерваться. Но так оно и происходит. Он, поцеловав меня горячо и почти что больно в последний раз, поднимается и просто уходит. Точнее как… За ним горячий и плотный тянется шлейф взрывной, нестабильной энергии.
Наша связь сейчас особенно сильна, поэтому я почти чувствую, что дракону больно так, будто бы ему отрезали руки.
Ну или другую часть тела. Ага.
Оказывается, всё дело
