Снова раздался протест Барбары.
– Но этот эпизод, – закричала она, – он выдумал! Ничего подобного не было!
– О да, – согласился доктор Фелл, кивая. – Ничего подобного не было. Но дело в том, что эта сцена вполне могла бы иметь место, и тогда все произошло бы именно так, как описывал Гарри. В глубине души Фей Ситон должна была понимать, что, при всех ее благих намерениях, ей нельзя ни с кем вступать в брак, поскольку через какие-нибудь три месяца он закончится катастрофой из-за… ладно, оставим эту тему.
Но на этот раз… нет! На этот раз все будет по-другому. Мы преодолеем это проклятие. На этот раз она действительно влюблена – душой и телом, – и все закончится хорошо. В конце концов, после ее приезда во Францию в качестве секретарши Говарда Брука никто не посмел бы сказать о ней ни одного худого слова.
И в это время Гарри Брук – ничего не замечавший, считавший то, в чем он обвинял Фей, собственной выдумкой – доводил своего отца до отчаяния анонимными письмами, порочащими девушку. Гарри преследовал одну цель: уехать в Париж и изучать там живопись. Думал ли он о молчаливой, кроткой девушке, избегавшей его объятий и остававшейся почти холодной, когда он целовал ее? Черт побери, нет! Ему подавай такую, в которой больше огня!
«Какая ирония судьбы!» – скажете вы. Я тоже так думаю.
А потом, как говорится, разразилась гроза. Двенадцатого августа кто-то заколол мистера Брука. Позвольте мне продемонстрировать вам, как он это сделал.
Майлс Хэммонд резко повернулся.
Майлс подошел к кровати и сел на ее край рядом с профессором Риго. Ни один из них – хотя и по разным причинам – уже давно не вмешивался в разговор.
– Вчера утром, – продолжал доктор Фелл, положив трубку и взвешивая рукопись в руке, – мой друг Жорж Риго принес мне свой отчет об этом преступлении. Если я процитирую вам из него любое место, вы, вероятно, скажете, что, излагая вам все это устно, Риго использовал те же самые слова. Он также показал мне и злополучную шпагу-трость. – Тут доктор Фелл взглянул на профессора Риго. – Нет ли у вас, случайно, с собой этого оружия?
Гневным и немного испуганным жестом профессор Риго схватил трость и швырнул ее через всю комнату доктору Феллу. Тот ловко поймал ее. Но Барбара попятилась к закрытой двери, словно на нее напали.
– Ah, zut! – закричал профессор Риго, потрясая руками в воздухе.
– Вы сомневаетесь в правильности моих выводов? – спросил доктор Фелл. – Когда я сегодня очень кратко изложил вам все это в первый раз, вы не выразили сомнения!
– Нет, нет, нет! – сказал профессор Риго. – Все сказанное вами об этой женщине, Фей Ситон, правда, чистая правда! Я попал в точку, когда сказал вам, что в фольклоре признаки вампиризма и эротизма совпадают. Но я готов выпороть себя за то, что я, старый циник, не догадался обо всем сам!
– Сэр, – возразил доктор Фелл, – вы сами признались, что не ставите во главу угла факты. Именно поэтому, даже когда вы описывали происшедшее, вы не заметили…
– Не заметил чего? – спросила Барбара. – Доктор Фелл, кто убил мистера Брука?
Вдалеке раздался раскат грома, сотрясший оконные рамы и заставивший вздрогнуть всех, находящихся в комнате. Июнь выдался сырой: снова собирался дождь.
– Позвольте мне, – сказал доктор Фелл, – просто изложить вам, что произошло в тот день. Сопоставив рассказы профессора Риго и Фей, вы сами увидите, какие из них можно сделать выводы.
Мистер Говард Брук вернулся в Боргар из Лионского кредитного банка около трех часов с портфелем, полным денег. Тогда и началась цепочка событий, приведших к убийству, и мы сейчас проследим ее. Где в это время находились остальные обитатели дома?
Как раз около трех часов Фей Ситон с купальником и полотенцем в руках вышла из дома и направилась на прогулку по берегу реки. Миссис Брук в кухне разговаривала с кухаркой. Гарри Брук, по всей видимости, находился наверху в своей комнате и писал письмо. Теперь нам известно, что он писал вот это письмо.
Доктор Фелл поднял письмо.
С многозначительной гримасой он продолжал:
– Затем, в три часа, вернулся мистер Брук и спросил, где Гарри. Миссис Брук ответила, что Гарри наверху, в своей комнате. Но Гарри, считая (как и Риго, смотри рукопись), что его отец находится в конторе, – ему и в голову не могло прийти, что тот едет домой, – оставил письмо недописанным и ушел в гараж.
Мистер Брук поднялся в комнату Гарри и вскоре снова спустился вниз. Теперь мы видим – именно в этот момент – странную перемену в поведении Говарда Брука. Он уже не пребывал в таком неистовом гневе, как до визита в комнату сына. Послушайте, как описала его состояние миссис Брук:
«Он выглядел таким несчастным, таким старым и волочил ноги, словно больной».
Что обнаружил он наверху, в комнате Гарри?
На письменном столе Гарри он увидел неоконченное письмо. Он бросил на него взгляд, потом взглянул еще раз, вздрогнул, взял его и прочитал от начала до конца. И весь его надежный, уютный мир рухнул и разбился вдребезги.
На исписанных убористым почерком страницах письма Джиму Мореллу был кратко изложен план Гарри, направленный на очернение Фей Ситон, и описаны результаты его осуществления. Анонимные письма, порочащие слухи, мистификация с вампиром. И все это было начертано рукой его сына Гарри – его идола, этого искреннего, простодушного малого, – сыгравшего с отцом отвратительную игру, чтобы добиться своего.
Можно ли удивляться тому, что он лишился дара речи? Можно ли удивляться тому, как он выглядел, когда спустился вниз и медленно – очень-очень медленно – направился по берегу к башне? Он назначил свидание Фей Ситон на четыре часа. Он собирался прийти на это свидание. Но я представляю себе Говарда Брука глубоко порядочным, прямым человеком, которому план Гарри должен был показаться невообразимо отвратительным. Он собирался встретиться с Фей Ситон у башни, это правда. Но для того, чтобы попросить у нее прощения.
Доктор Фелл помолчал.
Барбара поежилась. Она взглянула на Майлса, пребывавшего в каком-то трансе, и удержалась от комментариев.
– Однако вернемся, – продолжал доктор Фелл, – к известным нам фактам. Мистер Брук, в плаще и твидовой шляпе, которые были на нем, когда он заходил в Лионский кредитный банк, направился к башне. Кто же появился через пять минут после его ухода? Черт побери, это был Гарри, который, узнав, что его отец побывал наверху, спросил, куда тот пошел. Миссис Брук сообщила ему это. Гарри некоторое время стоял, «о чем-то размышляя и что-то бормоча себе под нос». А потом последовал за отцом.
Доктор Фелл наклонился вперед и заговорил с величайшей серьезностью:
– Есть одна деталь, о которой не упоминается ни в рукописи Риго, ни в официальных отчетах. Никто просто не удосужился сообщить о ней. Никто не придал ей никакого значения. Единственным человеком, который вспомнил о ней, является Фей Ситон, хотя она-то вообще не должна была бы быть в курсе дела, если только не имела на то особых причин. Она сказала об этом вчера вечером мистеру Хэммонду. Она сказала, что, отправляясь вдогонку за своим отцом, Гарри Брук накинул плащ. – Доктор Фелл взглянул на Майлса: – Вы помните это, мой мальчик?
– Да, – сказал Майлс, преодолевая дрожь в голосе. – Но почему было Гарри не надеть плащ? В конце концов, день действительно был дождливым!
Доктор Фелл сделал ему знак замолчать.
– Профессор Риго, – продолжал доктор Фелл, – через некоторое время последовал за отцом и сыном к башне. У входа в башню он неожиданно встретил Фей Сигон.
Девушка сообщила ему, что Гарри и мистер Брук находятся на крыше башни и что между ними разгорелся спор. Она заявила, будто не слышала, о чем говорили отец с сыном, но в ее глазах, по свидетельству Риго, отражалось какое-то ужасное воспоминание. Она сказала, что не должна сейчас вмешиваться в их спор, и в полном смятении убежала.
На крыше башни Риго обнаружил Гарри и его отца, которые тоже пребывали в смятении. Оба были бледны и взволнованны. Казалось, Гарри о чем-то умолял отца, а тот, потребовав, чтобы сын дал ему возможность «поступить так, как он считает нужным», сурово попросил Риго увести Гарри.
В этот момент никакого плаща на Гарри не было. Он был с непокрытой головой, в вельветовом костюме, как это описывает Риго. Шпага-трость, в собранном состоянии, шпага и ножны вместе, была прислонена к парапету. Там же находился портфель, но по какой-то причине он стал пухлым портфелем.
Это необычное слово поразило меня, когда я прочел рукопись в первый раз.
Пухлый!
Но он не был пухлым, когда Говард Брук показывал его содержимое Риго в кредитном банке Лиона. В нем лежали – цитирую рукопись Риго – «четыре небольшие пачки английских банкнотов». И больше ничего! Но теперь, когда Риго и Гарри оставляли мистера Брука в одиночестве на крыше башни, портфель был чем-то набит… Взгляните, – сказал доктор Фелл.
