Второе свидетельство — это выпущенный в декабре 1943 г. одним из подразделений военной разведки фашистской Германии документ с потрясающим названием: «О необходимости превращения Восточного похода в гражданскую войну». Обстановка первых месяцев войны описана в нем следующим образом:
«...Бесчисленные пленные и перебежчики сообщали о нежелании и равнодушии масс, которые не знали, за что они воюют. Допросы также отчетливо показали, что... повсюду сохранились лица, смертельно ненавидящие сталинскую систему... Большая часть окруженных в 1941 г. красноармейцев вскоре добровольно вышла из лесов и сдалась. Приказ Сталина об организации партизанского движения в оккупированных областях сначала не нашел отклика. Никто не знал, за что он должен воевать... Этим внутренним кризисом Советского Союза и объясняется то радостное ожидание, с которым большая часть населения встречала наступавшие немецкие войска...» [ВИЖ, 1994, № 9]
В такой обстановке разгром большей части партизанских групп, созданных в первый год войны, был вполне закономерным. По замыслу советского руководства, эти небольшие отряды (средняя численность, как показано выше, составляла 20—25 человек) должны были выполнить роль «центров конденсации», вокруг которых должны были собраться, образно говоря, «тучи». Фактически же численность партизан не только не выросла, но к лету 1942 г. даже сократилась в полтора раза! И это несмотря на то, что площадь оккупированных территорий заметно увеличилась после харьковской катастрофы и прорыва немцев к Сталинграду и Моздоку. Особенно впечатляющей является динамика изменения численности партизанских формирований на Украине, где они были практически полностью разгромлены.
Ко всем обстоятельствам общего порядка (в силу которых огромные массы населения оккупированных областей встречали немцев если и не с «радостным ожиданием», то по меньшей мере с пассивным безразличием) надо добавить, что сама идея превращения «друзей народа» из НКВД в организаторов и вдохновителей массового освободительного движения была абсурдной и нереализуемой. Сотрудники «органов», которые в 20—30-х годах без лишних сантиментов назывались «карательными», не могли не принести в партизанское движение все свои прежние, приобретенные в годы массовых репрессий навыки. Выходящая за всякие рамки разумного подозрительность, привычка к террору и провокациям, полное безразличие к жертвам среди мирного населения — все это в полной мере проявилось в деятельности партизанских отрядов, наспех слепленных из «оперативных сотрудников НКВД».
Не следует забывать и о том, что система подготовки профессиональных диверсантов была практически полностью разрушена в годы Большого Террора, а большая часть опытных спецназовцев стерта в «лагерную пыль». Порой дело доходило до полного абсурда. Так, в октябре 1941 г. ГлавПУР разослал армейским политорганам «Инструкцию по организации и действиям партизанских отрядов», составленную в 1919 году! [151] Фактически, чекисты, которым в 1941 г. поручено было развязать диверсионно-террористическую войну в тылу немецкой армии, могли считаться «военспецами» (т.е. людьми, способными обучить и организовать деревенских мужиков) только лишь по званиям и должностям, но никак не по уровню своей подготовленности. Да и сам товарищ Пономаренко, руководивший в одном из подмосковных санаториев Центральным штабом партизанского движения (ЦШПД), — это не однофамилец, а тот самый секретарь ЦК Компартии Белоруссии, который в июле 1938 г. слал в Москву шифровки с просьбой увеличить лимиты на отстрел «кулацко-повстанческого, эсеровского элемента» [74, с. 151]. По словам Старинова, «к началу Великой Отечественной войны Пономаренко не имел ни малейшего понятия о партизанских действиях», а по поводу знаменитой идеи Пономаренко о «рельсовой войне» Старинов пишет еще проще: «Нужно быть абсолютным дураком, чтобы подрывать рельсы.... Взрывчатку надо было тратить не на подрыв рельсов, а на крушение поездов, эффект был бы в десятки и сотни раз выше» [151, с. 259, 267].
Кстати, о взрывчатке. За все годы войны партизаны получили менее одного процента мин, выпущенных советской промышленностью. Советская бомбардировочная авиация сбросила на врага более 1 млн. тонн бомб, в том числе на железные дороги — 100 тыс. тонн. В то же время партизанам было доставлено, по подсчетам Старинова, 13 тыс. тонн разных грузов, т.е. менее 1,5% от всей массы сброшенных на врага авиабомб. Украинские партизаны за все время войны получили всего 147 тонн взрывчатки. Другими словами, даже самое незначительное перераспределение имеющихся ресурсов могло позволить многократно увеличить снабжение партизан оружием и взрывчаткой, а в конечном итоге — нанести врагу несравненно больший урон. Так, по словам Старинова, украинские партизаны, израсходовав всего лишь семь тонн взрывчатки (а это боевая нагрузка трех средних бомбардировщиков), на несколько месяцев парализовали движение на железной дороге Тернополь — Шепетовка — Орша [151].
Говоря словами Ульянова (Ленина), все эти ошибки едва ли могут быть поставлены в вину лично Пономаренко, Ворошилову и прочим «московским партизанам». Они хотели как лучше, но полнейшая некомпетентность (вкупе с упрямым нежеланием передать руль управления партизанским движением из рук партийно-карательных органов военным профессионалам) нанесли огромный ущерб делу. Большой кровью, ценой гибели сотен партизанских отрядов, в ходе смертельных «разборок» среди самого высшего командного состава пришлось заново создавать эффективные методы подготовки, управления, материального обеспечения партизан. Несравненно увеличился к 1943—1944 годам и массовый размах народной войны с захватчиками. Так, в Белоруссии, где наличие огромных лесных массивов создавало особо благоприятные условия, численность партизан уже в апреле 1943 г. составляла 68 498 человек. Всего к 1 апреля 1943 г. на занятой немцами территории насчитывалось 110 889 партизан. По отчету ЦШПД, по состоянию на 1 июня 1943 года на связи у штабов партизанского движения был 1061 отряд общей численностью 142000 бойцов. Наконец, к январю 1944 г. численность партизан Белоруссии достигла 122 тыс. человек, а всего зимой 1944 г. в тылу врага сражалось 200 тысяч партизан [151, 158].
Все познается в сравнении. Вооруженных пособников оккупантов было в несколько раз больше.
В особенности этот вывод справедлив применительно к Украине. В январе 1943 г. Украинский штаб партизанского движения имел связь с партизанскими отрядами общей численностью 8582 человека, 5 марта 1943 года Пономаренко в докладе Сталину оценивал общую численность 74 партизанских отрядов на Украине в 12 631 человек — сравните это с приведенной выше численностью украинских полицейских и эсэсовцев. Стоит отметить, что даже в «армии» батьки Махно было более 40 тыс. человек, а всего за несколько месяцев оккупации Украины германскими войсками в 1918 г. возникли партизанские отряды общей численностью от 200 до 300 тыс. человек [151, с. 174, 36].
Было бы в высшей степени ошибочно рассматривать эти цифры или их соотношение как итоги некоего «голосования»: столько-то процентов населения было за немцев, столько-то против них. И дело даже не только в том, что «решение» вступить в партизанский отряд или, напротив, в полицейский батальон часто принималось вынужденно, под угрозой расправы и отражало отнюдь не политические убеждения, а лишь выбранную данным человеком «стратегию выживания». Фактически большая часть населения оккупированных территорий неизменно поддерживала сильнейшего. И этот неприглядный вывод отнюдь не является изобретением злобствующего антикоммуниста. Еще полвека назад секретарь ЦК КП(б)У Д. Коротченко был вынужден констатировать: «Абсолютное большинство гражданского населения на Украине не желало продолжать борьбу против немцев, а пыталось разными способами приспособиться к оккупационному режиму». Осенью 1941 года «сильнейшим» представлялись немцы — и сотни тысяч пошли записываться в «полицаи» и «хиви». После Сталинграда и Курской битвы маятник войны качнулся в другую сторону — и тут же началось массовое дезертирство из «национальных» частей, начали стремительно расти ряды партизан.
Явное изменение соотношения сил на оккупированной территории позволило Центральному штабу в марте 1943 г. обратиться к старостам и «полицаям» с посланием такого содержания: «Вы можете получить от советской власти прощение себе и вашим семьям, если начнете честно служить советскому народу... Помогайте партизанам... Истребляйте немецких разбойников. Если будете действовать так — Родина, советская власть простят вас и ни один волос не упадет с вашей головы». Этот призыв не остался безответным. По некоторым данным, к лету 1944 г. партизанские отряды Белоруссии на четверть состояли из бывших «полицаев» и «добровольцев» вермахта [158]. Ничего особенно «крамольного» в этом нет — ситуация вполне стандартная для любой гражданской войны. Беда в том, что достигнутый таким путем рост количества порой сопровождался заметным падением качества. Вот, например, доклад уполномоченного ЦШПД по Пинской области Клещева от 12 июля 1943 года:
