чести знак любой, по мненью властелина,
Бледней заслуг отца и доблестного сына.
Я ухожу. Но царь узнает от меня,
Что ты, старинные обычаи храня,
Готов ему служить и ревностно и верно.
Старый Гораций.
За это я тебе признателен безмерно.
Валерий уходит.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Старый Гораций, Камилла.
Старый Гораций.
Не время, дочь моя, струить потоки слез,
Когда такую честь нам этот день принес.
Семейные тебя да не смущают беды,
Когда для всей страны они — залог победы.
Коль торжествует Рим ценою наших ран,
Благословим удел, что нам судьбою дан.
Чрезмерно горевать о суженом не надо:
Другого ты найдешь в стенах родного града.
Счастливейшим себя теперь почтет любой,
Сестру Горация своей назвав женой.
Сабину известить я должен. Волей рока
Ей нанесен удар — и нанесен жестоко;
Убийцы родичей возлюбленных жена,
Имеет больше прав на жалобы она.
Но верю, что гроза промчится без возврата,
Что, разумом сильна и мужеством богата,
Над сердцем даст она любви возобладать,
Которой к храбрецу не может не питать.
А ты не уступай печали недостойной:
Появится герой — прими его спокойно.
Пред всеми показать тебе пришла пора,
Что подлинно ему ты кровная сестра.
(Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Камилла одна.
Камилла.
О да! Я покажу, я ныне всем открою,
Что не должна любовь склониться пред судьбою,
Пред волей тех людей неправедных и злых,
Которых почитать должны мы за родных.
Мою хулишь ты скорбь. Но чем упреки строже,
Чем больше сердишься, они мне тем дороже.
Безжалостный отец! Мой рок неумолим,
И в этом скорбь моя пускай сравнится с ним.
Судьба, пред кем еще за день, за час единый
Переменяла ты столь разные личины,
То благосклонною, то грозною была,
Пока последний мне удар не нанесла?
И у кого в душе сменялись так тревожно
Печаль — веселием, а страх — надеждой ложной?
И кто была таких случайностей рабой,
Таких превратностей игрушкою пустой?
Оракул дал покой, а сон грозит и мучит;
Война ввергает в страх, а мир надежде учит.
Готовлю брачный пир, и в этот самый миг
На брата моего с мечом идет жених.
Я в смертном ужасе, два воинства в тревоге;
Вот развели бойцов, но вновь их сводят боги.
Альбанцев ждет успех, и только он, мой друг,
В моей крови еще не оскверняет рук.
Ужели было мне до Рима дела мало,
И смерть Горация легко я принимала,
И тщетно тешила надеждами себя,
Что не предам своих, противника любя?
За грех мне воздано судьбою беспощадной.
И как узнала я, что пал мой ненаглядный!
Соперник милого оповещает нас,
И, свой мучительный ведя при мне рассказ,
Открыто счастлив он, ласкаемый мечтою,
Не счастьем родины, о нет, моей бедою,
И, строя в грезах рай на бедствии чужом,
Победу празднует над милым женихом.
Но это что! Удел страшнее ждет Камиллу:
Я ликовать должна, когда гляжу в могилу,
Героя прославлять, как вся моя страна,
И руку целовать, которой сражена.
Не смею выразить я даже сожаленье:
Рыдания — позор, а вздохи — преступленье.
Рим требует: ликуй средь самых тяжких бед —
Без варварства в тебе душевной мощи нет.
Чужда я тем, кто чтит свой долг чрезмерно свято,
Не дочь и не сестра таким отцу и брату.
Напротив, я горжусь, что не скрываю мук,
Не мню бездушие заслугой из заслуг.
Надежды больше нет — чего ж теперь бояться?
Пусть торжествует скорбь — ей незачем скрываться,
Пусть победителя высокомерный вид
Во мне отважную решимость укрепит
В лицо ему хулить деянье роковое
И ярость распалить в прославленном герое.
Вот он идет сюда. Не дрогнув перед ним,
Мы прах любимого как надлежит почтим.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Камилла, Гораций, Прокул.
Прокул держит в руке три меча убитых Куриациев.
Гораций.
Сестра! Моя рука за братьев отомстила,
Враждебной нам судьбы теченье изменила
И, римский навязав противникам закон,
Одна решила спор и участь двух племен.
Взгляни же на мечи, что в битве славной взяты,
И должное сумей воздать победе брата.
Камилла.
Все то, что я должна, слезами ей воздам.
Гораций.
Ликует Рим, сестра. Зачем же слезы нам?
За братьев павших я расчелся в схватке честной.
Где кровью смыта кровь, там горевать невместно.
Когда свершилась месть, не вспоминай утрат.
Камилла.
Что ж, если души их иного не хотят
И если ты их смерть считаешь отомщенной,
Зачем мне из-за них казаться огорченной?
Но кто же отомстит за гибель жениха,
Чтоб и его забыть могла я без греха?
Гораций.
Несчастная, молчи!
Камилла.
О мой жених любимый!
Гораций.
О недостойная! О вызов нестерпимый!
Как! Имя недруга, что мной повержен в прах,
И в сердце у тебя и на твоих устах?
Неистовство твое преступно мести жаждет,
Уста о ней твердят, и сердце горько страждет?
Рассудку подчинись, желаньям ставь предел,
Чтоб за свою сестру я больше не краснел.
Ты заглушить должна любви слепое пламя,
Моими славными утешиться делами,
Чтоб от тебя иных не слышал я речей.
Камилла.
Дай, варвар, душу мне, подобную твоей.
Ты правды требуешь? Изволь, я крикну с болью:
Верни любимого иль дай терзаться вволю!
Всегда его судьба вершила и мою:
Мне дорог был живой, над мертвым слезы лью.
Навеки в грозный час простился ты с сестрою:
Лишь оскорбленная невеста пред тобою.
За гибель милого не перестану я
Свирепой
