Карл понял ее с первого слова. И тут же подыграл. Практически она ему все сказала, предупредила. Дальше – будь что будет.
Она старалась не встречаться взглядом с Харитоновым. Он стоял совсем близко и дышал ей в лицо. От него веяло кислым нездоровым запашком пожилого мужчины, который с утра не почистил зубы. Не сказав ему ни слова, Алиса тут же набрала номер детской поликлиники. Она не успела удивиться, что вместо гудка в трубке послышался щелчок и ей сразу ответили. Обычно в районную поликлинику, в «вызов на дом», приходится дозваниваться не меньше получаса. Там всегда занято.
– Будет доктор, в первой половине дня, – заверил ее вежливый мужской голос вместо обычного ворчливого, старушечьего.
Но этому Алиса не придала значения. Она знала, что иногда в регистратуру детской поликлиники сажают студентов-практикантов. На Харитонова она не взглянула, молча отстранила его рукой, ушла в Максимкину комнату и закрыла за собой дверь.
Он тут же ворвался вслед за ней.
– Кто вам звонил?
– Не надо орать, – поморщилась Алиса, – ребенка разбудите.
Но Максимка уже проснулся. Он открыл глаза, резко сел на кровати, растерянно, испуганно уставился на Харитонова.
– Мамочка, я заболел. Горло болит. А который час?
– Доброе утро, малыш, – Алиса поцеловала его, поставила градусник, – ты лежи, не вскакивай. Сейчас померим температуру, потом я тебе чайку принесу.
– Мам, почему он еще здесь? – шепотом спросил ребенок. – Он что, ночевал у нас?
– Да. Ты не обращай на него внимания, – прошептала в ответ Алиса.
– Вы можете мне ответить, кто звонил? – Харитонов повысил голос, он явно нервничал.
– Вы же все слышали, – повернулась к нему Алиса, – звонили по поводу тараканов. Я договаривалась еще до отъезда.
– С кем конкретно вы договаривались? Как называется фирма?
– Это не фирма, это мой знакомый, который подрабатывает таким образом.
– У вас нет никаких тараканов, – Харитонов сунул руки в карманы брюк, и у Алисы больно стукнуло сердце. Сейчас он вытащит пистолет, при Максимке…
– Да что вы, у нас полно тараканов. Просто они вылезают в темноте. Как только зажигается свет, они прячутся. – Алиса посмотрела на градусник. У Максимки было тридцать семь и пять. Он обнял Алису за шею, притянул к себе и прошептал на ухо:
– Мам, пусть он уйдет, я его боюсь. Харитонов услышал и, растянув губы в улыбке, произнес противным приторным голосом:
– Максим, неужели я такой страшный? Ты уж прости, приятель, мне придется еще немного побыть у вас в гостях.
– Зачем? – хмуро уставился на него Максим. – Разве мы вас приглашали?
– Нет. Не приглашали. Работа у меня такая, – Валерий Павлович вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
* * *
– Почему вы считаете, профессор, что у террористки нет второго контейнера? – Вопрос этот задавался уже в десятый раз, но Бренер отвечал спокойно и терпеливо.
– Образец, который она держала в руках, представлял собой опытный экземпляр. В момент моего похищения он находился в лаборатории, а не в спецпомещении, где хранятся готовые образцы. Она прихватила этот контейнер потому, что он случайно попался ей под руку. Однако я не могу дать точную гарантию. Я просто предполагаю, рассуждаю логически.
Прямой эфир на Бернском телевидении длился уже второй час. В студии разрывались телефоны, без конца поступали вопросы по Интернету. Бренер никогда не думал, что прямой эфир – это так тяжело. Значительно тяжелей, чем многочасовые пресс-конференции при полных залах журналистов. Там все-таки живые лица, а здесь стеклянные глаза телекамер.
Он отвечал на десятки вопросов, дурацких и разумных, злобных и доброжелательных, хитрых и наивных. Корреспонденты из разных стран возмущались беспределом, который творился в Израиле с бактериологическим оружием.
– Мы верили этой стране! – с пафосом заявила бойкая молодая журналистка из «Америкэн экспресс», – Израиль предал весь наш цивилизованный мир.
– Над бактериологическим оружием работают и в Пентагоне, – устало говорил Бренер, – во всем цивилизованном мире, в нашем с вами мире накопилось столько смерти, что сейчас достаточно искры. Уверяю вас, научно-исследовательский центр в Беэр-Шеве охранялся ничуть не хуже, чем подобные учреждения в Америке, в Германии, в России, в Японии. То, что случилось со мной, – это не обвинение лично Израилю. Это предупреждение всем нам, без исключения.
– Вы не боитесь преследований со стороны израильских спецслужб? Вы не боитесь мести? – выкрикнул толстый пожилой обозреватель «Пари-матч».
– А вы бы на моем месте боялись? Толстяк не успел ответить, его перебил другой корреспондент:
– Вы имеете какие-либо сведения о семье вашего сына? Вы не опасаетесь за судьбу родственников? Ведь они остались в Израиле!
– Я полагаюсь на здравый смысл. Сын за отца не отвечает, это признавал даже такой беспощадный человек, как Иосиф Сталин. Я говорил по телефону со своим сыном. У них все нормально.
– Ваше решение выступить перед международной общественностью является абсолютно добровольным или есть элемент принуждения с чьей-либо стороны?
– Мое решение абсолютно добровольно. Я наблюдал много раз, в каких мучениях погибают подопытные животные в моей лаборатории. Когда меня похитили террористы, я понял, насколько зыбкая граница отделяет людей от такой же мучительной смерти.
– А раньше вы разве не понимали этого?
– Я ученый, меня увлекал процесс исследования, познания. Впрочем, я не хочу оправдываться. Моя вина останется со мной до конца жизни.
– Вы, конечно, не вернетесь в Израиль. В пользу какой страны вы намерены продолжить свои исследования?
– Я не собираюсь продолжать свои исследования. Возраст позволяет мне стать просто пенсионером. Но уверяю вас, во многих странах есть молодые ученые, талантливей и упорней меня, которые работают и будут работать в этой области. Я хочу еще раз предупредить не только Израиль, но и другие страны, что биологическое оружие было первым оружием массового уничтожения в истории человечества. Оно может оказаться последним. После его применения просто не будет человечества. Древние греки и римляне перебрасывали трупы зараженных людей и животных через стены вражеских крепостей, заражали реки, озера и колодцы, кидали в воду тела умерших от чумы и проказы. Это было первое биологическое оружие, которое уносило тысячи жизней. В своем сегодняшнем варианте оно справится с миллионами.
Лица сливались в одну безликую массу, голоса звучали в ушах, как гул взлетающего реактивного самолета. Вопросы сыпались горохом. Иногда он почти отключался, отвечал автоматически. Ему вдруг вспомнилось судилище на грязной овощной базе в Москве в семидесятом году.
Сотрудников НИИ гоняли на базу с сентября по декабрь не реже двух раз в месяц. Кандидаты и доктора наук копались в гнилой капусте, обстругивали черные склизкие кочаны до кочерыжек. Девочка-лаборантка попыталась вынести через проходную гроздь страшно дефицитных бананов, и был устроен товарищеский суд совместно с сотрудниками базы.
Воровали все – и грузчики, и экспедиторы, и закинутые им в помощь доктора-кандидаты. Считалось верхом глупости выходить за ворота с пустыми руками. Но девочку поймали за руку при показательном рейде и судили с таким удовольствием, с таким самозабвенным кайфом, что довели до истерики.
Странная ассоциация, однако что делать, если все так похоже! Только вместо грязного красного уголка овощебазы роскошные конференц-залы, вместо под-датых экспедиторов в синих халатах элегантные, трезвые, промытые до блеска журналисты и политики. А психология все та же. Никому не стыдно.
Америка и Западная Европа клеймят Израиль, перепуганные любители горнолыжного спорта собирают манатки, требуют от туристических фирм возмещения убытков. Владельцы отелей в панике. Богатые родители срочно забирают из знаменитых швейцарских школ своих детей, владельцы школ тоже в панике. По тихим прекрасным Альпам бегает сумасшедшая Инга Циммер, и никто точно не знает, есть у нее контейнер со смертоносными штаммами или нет. И никто ее не может поймать.
Каждая крупная держава нечиста на руку в смысле производства запрещенного оружия, но сейчас вот благодаря показательному рейду террористов попалось государство Израиль. И все с удовольствием осуждают, клеймят, швыряют камни, словно сами без греха. А выводов для себя никто не делает.
После третьей пресс-конференции Бренер понял, что во всем происшедшем есть только один положительный момент: его личный выбор, его твердое решение не участвовать больше в этой грязной самоубийственной гонке. Он бы не решился остановиться, если бы не произошло с ним то, что произошло. Исследовательский азарт – страшная вещь. Это как наркотик. Ты не осознаешь, что производишь смерть, ты думаешь совсем о другом, о сегодняшнем неожиданном результате, о разгадке увлекательных головоломок, которые сочиняет гениальная бесстрастная природа.
