Взрывом, о котором уславливались Горц с Орфаником, разрушены остатки замка, причем Горц оказался единственной его жертвой. Орфаник успел вовремя скрыться. Что же касается потерявшего рассудок Франца, то он непрестанно будет повторять последние слова из «Орландо». Но потом, когда Орфаник уступит ему уцелевшие записи Стиллы, Франц, слушая голос любимой женщины, вновь обретает разум.
Речь в данном случае идет о романе, где любовь занимает первое место. Франц без памяти влюблен в Стиллу, он страстно любит ее как женщину, и если к нему возвращается разум, то только потому, что он слышит голос, который напоминает ему любимое существо.
Для Рудольфа Горца Стилла как женщина не существует, он тоже страстно любит ее, но любит в ней только актрису. Барон был истинным меломаном, влюбленным в голос, «не будь этого голоса, и он, казалось, не сможет жить».
Тут автор, который, как мы знаем, питал пристрастие к музыке, намеренно делает такое противопоставление. Музыка сопутствовала писателю с раннего детства; его сестры были прекрасными пианистками, Анна стала даже в какой-то мере виртуозом, да и Жюль с Полем тоже были пианистами. Под конец жизни Поль увлекался тем, что сочинял очень милые музыкальные этюды. Когда Жюль учился в Париже, его ближайшим другом был музыкант Иньяр.
Мы уже видели, как сотрудничали эти два молодых человека, когда Жюль был либреттистом Иньяра. Правда, литератор при этом брал на себя смелость подсказывать музыканту регистр голосов. Из записок о путешествии в Шотландию, которое они вместе совершили в 1859 году, мы узнаем, что у друзей были одни и те же вкусы, им не нравились определенные куски «Трубадура» Верди, зато полюбились наивные мелодии шотландских песен.
В ту пору Жюль Верн испытывал, по всей видимости, влияние Иньяра, в его глазах он был специалистом, к тому же оба они разделяли одну и ту же страсть к произведениям Моцарта и Бетховена.
В 1859 году был создан «Фауст» Гуно, положивший начало монолитному звучанию хора и оркестра и совершивший тем самым переворот в концепции театральной музыки. Если верно то, что рассказывали у нас в семье, то Жюль Верн поначалу был удивлен этим новшеством, он утверждал, что «получается чересчур много шума!». Жюль Верн хотел этим сказать, что оркестр мешает многогранности звучания голоса. Напрашивается вопрос, а не было ли обусловлено столь поспешное суждение влиянием Иньяра, менее отзывчивого на всякие нововведения. Позднее Жюль Верн считал Гуно великим мастером, мало того, когда в 1861 году в Париже поставили «Тангейзера», он был сторонником Вагнера. В том же году Жюль Верн с Иньяром совершили путешествие в Данию. Музыкант привез оттуда антивагнеровскую оперу «Гамлет», а литератор, написавший в 1863 году роман «Путешествие к центру Земли», который был опубликован в 1864 году, отправил Акселя к берегам Исландии мимо замка Эльсинор, не без умысла назвав корабль, который увлекал его героя навстречу чудесным приключениям, «Валькирией», незаметно воздав тем самым должное произведению немецкого композитора.
В романе «Дети капитана Гранта», появившемся в 1867-1868 годах, но начатом еще в 1865 году, позиция писателя по отношению к Вагнеру становится еще более определенной, он называет композитора «непонятым гением».
Следует, правда, отметить, что со временем его «вагнеризм» поубавился. В 1895 году в «Плавучем острове» писатель слова называет Вагнера в числе великих композиторов, но добавляет при этом, что «вагнеровская эпидемия уже ослабела». Быть может, причиной такого охлаждения послужила позиция Вагнера по отношению к войне 1870 года? Впрочем, проще всего приписать шовинизму то, что на самом-то деле явилось эволюцией взглядов, в искренности которых не приходится сомневаться, так как они вызвали разногласие между Жюлем и Полем, назвавшим писателя старым упрямцем! Такое расхождение во взглядах двух братьев на музыку тем более знаменательно, что Поль, который, согласно семейным преданиям, выступал против Вагнера «по шовинистическим соображениям», тогда как Жюль был ярым его сторонником, скрепя сердце отправился в 1891 году в оперу, чтобы послушать «Лоэнгрина». Несмотря на свое предубеждение, Поль был покорен достоинствами этого произведения и ходил слушать оперу семь раз подряд! Его энтузиазм пришел на этот раз в столкновение с довольно сдержанным отношением Жюля, который поначалу был сторонником Вагнера.
В «Плавучем острове», опубликованном в 1895 году и предварительно долго обсуждавшемся писателем с братом, панегирик в честь Моцарта, который вложен в уста короля Малекарлии, является всего лишь пересказом «чудесных страниц», принадлежавших перу Гуно, одного из «величайших французских композиторов конца девятнадцатого века». Такое восхваление Моцарта скрывает выпад против Вагнера!
В числе авторов, названных директором управления по делам искусств острова, фигурируют Сен-Санс, Рейер, Амбруаз Тома, Гуно, Массне, Верди, упоминает он и о неувядающих шедеврах Берлиоза, Мейербера, Галеви, Россини, Бетховена, Гайдна, Моцарта[108]. Вагнера тут нет, имя его произносится Калистусом Мэнбаром, лишь когда он разъясняет терапевтические задачи музыки на острове: так, Вагнер и Берлиоз предназначаются для малокровных, а Мендельсон и Моцарт — для сангвиников! Что ж, Вагнер оказался в хорошей компании.
Я нисколько не удивился, обнаружив в самом начале этого списка имя Рейера, которому Жюль Верн, как говорил мой отец, оказывал поддержку в самом начале творческой деятельности. Тогда как упоминание о Верди не может не вызвать удивления, если вспомнить резкую критику, которой оба друга подвергли отдельные места «Трубадура». Хотя надо сказать, Верди и сам претерпел эволюцию, поэтому вполне попятно, что относительно автора «Отелло» у писателя могло сложиться совсем иное мнение, чем об авторе «Трубадура».
Ведь писал же он в «Замке в Карпатах», опубликованном в 1892 году, что «в композиторском искусстве итальянская музыка снова вышла на первое место». Поэтому вполне возможно, что в 1890 году он был в восторге от «Отелло» Верди, поставленного в Милане в 1887 году.
Я даже подозреваю, что романист имел в виду именно это произведение, когда описывал смерть Стиллы, поющей финал «Орландо», оперы неизвестной. Исследование Море утвердило меня в моем предположении. Небезынтересно познакомиться с тем, что пишет этот автор относительно скрытых порою под маской юмора предвидений Жюля Верна в области новых музыкальных форм.
И хотя писатель готов был принять любое новшество, более всего его привлекала музыка, затрагивающая глубины человеческой души, в этой области он не мог смириться с математической абстракцией. «Только сердцем, одним лишь сердцем слушает музыкант!» — пишет он в «Плавучем острове».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
